Королева Марго

— Вот как, — сказал Коконнас, тасуя карты, принесенные слугой, — стало быть, вы…

— Что я?

— Протестант.

— Я?

— Да, вы.

— Ну, предположим, что это так, — усмехнувшись, сказал Ла Моль. — Вы что-нибудь имеете против нас?

— О, слава Богу — нет. Мне все равно. Я всей душой ненавижу гугенотскую мораль, но не питаю ни малейшей ненависти к гугенотам, а кроме того, они теперь в чести.

— Чему доказательством служит аркебузный выстрел в господина адмирала, — с улыбкой заметил Ла Моль. — Не доиграемся ли и мы до выстрелов?

— Как вам будет угодно, — отвечал Коконнас, — мне лишь бы играть, а на что — все равно.

— Ну что ж, давайте играть, — сказал Ла Моль, взяв и разобрав свои карты.

— Да, играйте и притом играйте смело: ведь если даже я проиграю сто экю против ста ваших, завтра же утром я найду, чем вам заплатить.

— Стало быть, счастье придет к вам во сне?

— Нет, я пойду искать его.

— Куда же это? Скажите мне, и я пойду с вами!

— В Лувр.

— Разве вы пойдете туда ночью?

— Да, ночью я получу личную аудиенцию у великого герцога де Гиза.

Когда Коконнас объявил, что пойдет за деньгами в Лувр, Ла Юрьер бросил чистить каску, встал за стулом Ла Моля так, что его мог видеть один Коконнас, и начал делать ему знаки, но пьемонтец не замечал их, поглощенный игрой и разговором.

— Да это просто чудо! — сказал Ла Моль. — Вы были правы, когда сказали, что мы родились под одной звездой. У меня тоже свидание в Лувре ночью, только не с герцогом де Гизом, а с королем Наваррским.

— А вы знаете пароль?

— Да.

— А сигнал для сбора?

— Нет.

— Ну, а я знаю. Мой пароль…

С этими словами пьемонтец поднял голову, и в тот же миг Ла Юрьер сделал ему знак до такой степени выразительный, что дворянин сразу осекся, остолбенев от этой мимики гораздо больше, чем от потери ставки в три экю. Заметив удивление, возникшее на лице партнера, Ла Моль обернулся, но не увидел никого, кроме хозяина, стоявшего позади него, скрестив руки на груди, и в том самом шлеме, который он чистил минуту назад.

— Что с вами? — спросил Ла Моль Коконнаса. Коконнас переводил взгляд с хозяина на партнера и ничего ему не ответил, так как не знал, что нужно ответить, несмотря на то, что Ла Юрьер усердно подавал ему новые знаки.

Ла Юрьер смекнул, что должен прийти к нему на помощь.

— Дело в том, — быстро заговорил он, — что я сам любитель играть в карты, вот я и подошел взглянуть на ваш ход, благодаря которому вы выиграли, а граф вдруг увидал на голове простого горожанина боевой шлем, ну и удивился.

— Действительно, хороша фигура! — воскликнул Ла Моль, заливаясь смехом.

— Эх, сударь! — заметил Ла Юрьер, отлично разыгрывая добродушие и пожимая плечами и делая вид, что сознает свое полное ничтожество. — Конечно, наш брат не из породы храбрецов, и нет у нас настоящей выправки. Это вам, бравым дворянам, хорошо сверкать золочеными касками да тонкими рапирами, а наше дело — отбыть свое время в карауле.

— Так, так! — сказал Ла Моль, тасуя карты. — А разве вы ходите в караул?

— Да, граф, приходится! Я ведь сержант одного из отрядов городской милиции.

Сказавши это, Ла Юрьер, пока Ла Моль сдавал карты, удалился, приложив палец к губам и таким способом предупредив совершенно растерявшегося Коконнаса, чтобы он не проболтался.

Необходимость быть настороже привела к тому, что Коконнас проиграл и вторую ставку так же быстро, как и первую.

— Ну вот и все ваши шесть экю! Хотите отыграться в счет ваших будущих благ?

— С большим удовольствием, — ответил Коконнас.

— Но прежде чем продолжать игру, я напомню вам: ведь вы говорили, что у вас назначено свидание с герцогом де Гизом?

Коконнас посмотрел в сторону кухни и увидал огромные глаза Ла Юрьера, который делал ему все тот же знак.

— Да, — сказал Коконнас, — но теперь еще не время. А впрочем, поговорим лучше о вас, господин де Ла Моль.

— А по-моему, дорогой господин де Коконнас, поговорим лучше об игре, а то, если не ошибаюсь, я сейчас выиграл у вас еще шесть экю.

— А ведь правда, черт побери!.. Мне всегда говорили, что гугенотам везет в игре, и мне страх как захотелось стать гугенотом, черт меня подери!

Глаза Ла Юрьера загорелись, как угли, но Коконнас, всецело занятый игрой, этого не заметил.

— Переходите к нам, граф, переходите, — сказал Ла Моль, — и хотя желание стать гугенотом пришло к вам путем весьма своеобразным, вы будете хорошо приняты у нас.

Коконнас почесал за ухом.

— Будь я уверен, что счастье в игре зависит от этого, то ручаюсь вам… ведь я в конце концов не так уж сильно привержен к мессе, а раз и король не столь уж привержен к ней.

— А кроме того, это прекрасное исповедание: оно так просто, так чисто! — подхватил Ла Моль.

— И к тому же оно в моде, — продолжал Коконнас, — да еще приносит счастье в игре: ведь, черт меня подери, все тузы у вас, а между тем я слежу за вами с тех пор, как мы взяли карты в руки: вы играете честно, не передергиваете… Стало быть, дело в протестантской вере…

— Вы задолжали мне еще шесть экю, — спокойно заметил Ла Моль.

— Ах, как сильно вы меня искушаете! — сказал Коконнас, — И если ночью я останусь недоволен герцогом де Гизом…

— Что тогда?

— Тогда я завтра же попрошу вас представить меня королю Наваррскому, и будьте покойны: уж если я стану гугенотом, то большим, чем Лютер, Кальвин, Меланхтон и все реформаторы вместе взятые.

— Те! Вы поссоритесь с нашим хозяином, — сказал Ла Моль.

— Да, верно, — согласился Коконнас, взглянув в сторону кухни. — Нет, он нас не слышит, он сейчас очень занят.

— А что он делает? — спросил Ла Моль, который не мог видеть хозяина со своего места.

— Он разговаривает с… Черт подери! Это он!

— Кто — он?

— Да та ночная птица, с которой он разговаривал, когда мы подъехали к гостинице, — человек в желтом камзоле и в плаще цвета древесного гриба. Черт побери! Как он увлекся! Эй! Ла Юрьер! Уж не занимаетесь ли вы политикой? Признавайтесь!