Королева Марго

Иногда Екатерина покидала свою повозку, чтобы проехаться верхом. Всем известно было, что королева-мать очень любила верховую езду. Это она придумала садиться в седло по-амазонски, переделав его так, чтобы ноги свисали только с одной стороны, — и, надо сказать, красота ее ножек обращала на себя внимание. Придет время, и дочь Маргарита станет ей подражать… Но пока что девочка была увлечена поэзией — она продолжала читать даже во время путешествия, — и штудировала латынь, на которой в один прекрасный день бегло заговорила.

Встречные зеваки с изумлением рассматривали влачимые мулами дорожные и парадные королевские повозки, «сплошь разрисованные прекрасными девизами» и подбитые зеленым бархатом, сундуки с «комнатными» собачками — все то, что сегодня мы видим на многочисленных гобеленах той эпохи. Несколько повозок нагружены были карнавальными одеждами, мавританскими, греческими, албанскими костюмами для маскарадных балов… Взяли с собой в путешествие даже медведей в намордниках, с кольцами в носу, и зеленых попугаев, без умолку болтавших в клетках.

Детям на потеху и для забав взята была целая когорта карликов и карлиц. Среди последних особенно бросалась в глаза Ля Жарни, по кличке Почетная Безумица, фаворитка Екатерины, которая никогда не разлучалась с королевой. А начальствовал над всеми этими шутами и шутихами благороднейший месье де Безон, к которому пристало прозвище Скукот и которому подражал какой-то монах, тоже шут. У шутов имелся не только свой наставник, но также свой аптекарь и множество слуг.

Королевское семейство сопровождали также иностранные послы со своими свитами. А замыкал процессию, следуя по пятам за кортежем, целый отряд публичных девиц, предназначенных «для услад» путешественников… Но услады эти, бывало, заканчивались для них довольно грустно: девицы награждали их печально известной «неаполитанской болезнью», которую, впрочем, итальянцы в свою очередь прозвали «французской».

Впереди кортежа шествовал квартирмейстер со своими каптенармусами. Он помечал мелком, кому и где остановиться. От Макиавелли нам известно: члены свиты путешествовавших королей обычно платили за постой и за комнату с постелью скромную сумму — одно су в день.

24 января 1564 года двор покинул Париж и направился в Сен-Мор. Не было предела радости королевских детей, когда в Фонтенбло они присутствовали на первом турнире — молодой король сразился на копьях с герцогом де Гизом и принцем де Конде. В замке их ожидало множество развлечений, но больше всего запомнилась постановка «Прекрасной Геньевры» Ариосто. Звучали стихи Ронсара, на сцене шла осада построенных из дерева и картона крепостей. Закончился спектакль восхитительным фейерверком и балом, на котором католики танцевали с гугенотами — между ними только что был заключен мир, разумеется, временный, как всегда.

Из Фонтенбло странствующий двор направился в Сане, где двумя годами раньше произошла страшная резня безбожников. Кортеж передвигался короткими переходами. Прибыв 23 марта в Труа, королевские дети пришли в ужас: целая толпа дикарей и сатиров на невиданных скакунах — единорогах, козах и козлах — окружила прибывших, испуская крики радости.

В Труа двор провел добрых три недели, все католики города участвовали в пасхальной мессе в кафедральном соборе. Мелькали новые и новые города, раз за разом повторялись торжественные встречи. Но все эти триумфальные арки, речи мэров, поединки, театральные представления и балы везде были, в сущности, одинаковые. Из авторов чаще всего играли Пьера Ронсара.

В Бар-ле-Дюке произошла история, наделавшая много шума: Изабелла де Лимель, одна из фрейлин королевы-матери, родила, чуть не на площади. Ее вынудили назвать имя отца ребенка: принц Конде. Разгорелся скандал, молодую мать заставили отослать младенца принцу — в корзине, как кошку… Сколько Екатерина повидала на своем веку подобных историй! В гневе она приказала отправить провинившуюся фрейлину в монастырь, вначале Оксонн, а затем Турнон.

В Дижоне всеобщий восторг вызвала речь правителя Бургундии, престарелого сира Тавана… из-за ее краткости. Сначала он поднес руку к сердцу и воскликнул: «Оно принадлежит вам!» Затем, схватившись за эфес сабли, воинственно добавил: «А этим мы вам служим!».

И на том замолк.

Следующие города — Шалон и Макон, там принцесса Маргарита отметила свои двенадцать лет. 9 июня 1564 года Карл IX со своей свитой прибыл в Лион, где его встретил общий кортеж детей католиков и гугенотов, что воспринималось как символ их единения. Королевское семейство расположилось в просторном доме богатого горожанина, протестанта Пьера Теста. Но в городе все же было неспокойно: кортеж детей никого не умирил, и на улицах продолжали происходить стычки между протестантами и католиками. Карл IX проявил к протестантам излишнюю благосклонность, так что ему даже пришлось успокаивать раздосадованного испанского посла. Представитель Филиппа II был убежден, что король обязан ограничить дарованные протестантам свободы, тем более здесь, в Лионе, где они представляли существенную силу, да к тому же находились совсем близко от Женевы, рассадницы реформаторской заразы.

Из Диня, где свирепствовала чума, унесшая двадцать пять тысяч жизней, двору пришлось перебраться в Русийон. Именно здесь в июле 1564 года король подписал эдикт, который остается в силе до наших дней и, очевидно, пребудет вовеки: с тех пор новый год начинается не с 1 апреля, а с 1 января. [9]

В течение нескольких недель, проведенных в Авиньоне, городе пап, болезненный Карл IX почувствовал себя несколько лучше, и двор отправился в соседний город Монпелье на карнавал. В моде были танцы шевалеи пришедший из Турции трейль, быстрый танец, который помогал разогреться, тем более что уже наступили холода. В Каркассоне, куда двор прибыл 12 января 1565 года, все было покрыто таким толстым слоем снега, что под его тяжестью рухнули триумфальные арки. Но королевские дети радовались: наконец они могли поиграть в снежки.

9

Новогодние подарки также были отнесены на первый день нового года, но осталась традиция дарить 1 апреля дешевые смешные сувениры, разыгрывать друзей, загадывать фантастические пожелания. Эти «фокусы» назывались «апрельскими рыбами», ибо в этом месяце солнце покидает знак зодиака Рыбы. (Прим. авт.)

В Салон-де-Провансе Маргариту заинтриговал странный человек с длинной белой бородой, который, не выпуская трость из рук, семенил рядом с лошадью короля: оказалось, это был Мишель де Нострадамус. В замке знаменитый астролог пожелал увидеть престолонаследника Наваррского королевства. Держа в одной руке свой зеленый бархатный берет, в другой толстую бамбуковую трость с серебряным набалдашником, он пристально разглядывал будущего короля Генриха IV, даже не замечая, что мальчик крайне смущен — он голышом стоял посреди комнаты. Закончив свой экзамен, Нострадамус повернулся к наставнику Генриха, месье де Ла Гошри, и, к ужасу королевы-матери, предрек:

— Он наследует все… Если Господь Бог приведет вас дожить до того времени, вашим господином будет король Франции и Наварры.

Проверить истинность собственного предсказания Нострадамусу уже не доведется: через двадцать месяцев он покинет сей бренный мир.

Что же до пророчества, то оно совпало с другим, намного более ранним. Однажды вечером 1559 года, на следующий день после фатального турнира, по просьбе овдовевшей Екатерины — а дело происходило в ее покоях в замке Шомон — Руджиери [10] вызвал в своем магическом зеркале силуэт молодого короля Франциска II, только что взошедшего на трон.

10

Руджиери Козимо (ум. в 1615) — флорентийский астролог, советник Екатерины Медичи.

— Сколько он сделает поворотов, — объявил астролог королеве-матери, — столько лет ему и жить.

И силуэт короля Франции, выполнив всего один оборот, исчез с глаз потрясенной Екатерины Медичи, которая упала без чувств. Придя в себя, она увидела в зеркале второго сына, будущего Карла IX, — тринадцать вращений. Анжу, который станет Генрихом III, королем Франции и Польши, совершив пятнадцать оборотов, уступил место Генриху де Бурбону, королю Наварры. Итак, если верить астрологам — а Екатерина верила им безоговорочно, — ангулемская ветвь династии Валуа была обречена… ей на смену шли Бурбоны.