Королева сплетен
Шрифт:
– Так, – соглашается Эндрю. Он весь покрылся испариной. Никогда раньше не замечала, чтобы он потел. А сейчас у него отчетливо видны капли пота на лбу. – Да, Лиз. Но ты должна немного солгать ради меня.
– Солгать ради тебя, – повторяю я за ним. Я понимаю, что он говорит. Вернее, понимаю слова, которые он произносит.
Но не могу поверить, что ОН говорит их.
– Это совсем безвредная ложь, – уговаривает меня Эндрю. – Все не так плохо, как ты подумала, Лиз. Официанты здесь зарабатывают ГРОШИ. Это не так, как в Штатах, где им гарантированы пятнадцать процентов чаевых. Уверяю тебя, все официанты, которых я знаю, получают еще и пособие…
– И все же, – упрямо твержу я. Все как в дурном
Как он этого не понимает? Он же собирается учить детей из бедных семей… тех самых людей, для кого предназначены деньги, на которые он претендует. Разве он не знает это? В конце концов, его мать – социальный работник! Она знает, откуда у ее сына дополнительный доход?
– Мне они тоже нужны, – настаивает Эндрю. Он потеет все сильнее, хотя в офисе совсем не жарко. – Я тоже один из этих людей. Мне тоже надо как-то жить, Лиз. Не так-то просто найти хорошо оплачиваемую работу, когда все знают, что через пару месяцев я снова уеду учиться.
Ну… в этом он прав. Мне удалось так удачно устроиться продавцом в магазин только потому, что я весь год живу в этом городе.
И еще потому, что я очень хорошо знаю свою работу. И все же…
– Я это не только для себя сделал. Хотелось устроить тебе хороший прием, – продолжает он, нервно поглядывая на дверь. – Водить тебя в хорошие места, обедать в дорогих ресторанах. Может, даже… я не знаю… свозить тебя в круиз.
– О, Эндрю! – мое сердце переполняется любовью. Как я могла подумать о нем что-то плохое? Может, он пошел неверным путем, но намерения-то у него были благие. – Эндрю, – говорю я, – я накопила кучу денег. Тебе не надо делать это ради меня – работать допоздна и… записываться на пособие. У меня достаточно денег. Для нас обоих.
Он как-то сразу перестал потеть.
– Правда? Больше, чем ты поменяла сегодня в банке?
– Конечно. Я давно копила то, что зарабатывала в магазине. Мне будет приятно поделиться с тобой. – Я на самом деле так думаю. В конце концов, я же феминистка. Не считаю зазорным поддержать любимого человека материально.
– Сколько? – тут же спрашивает Эндрю.
– Сколько у меня денег? – моргая, переспрашиваю я. – Ну, пара тысяч…
– Честно? Отлично! Я могу у тебя занять?
– Эндрю, я же сказала. Я буду рада заплатить за нас обоих, если мы куда-нибудь пойдем…
– Да нет, могу я у тебя прямо сейчас занять? – настаивает Эндрю. Лицо у него стало какое-то мученическое. Он продолжает коситься на дверь, где с минуты на минуту появится начальник того служащего. – Понимаешь, я еще не оплатил свое обучение…
– Не оплатил обучение?
– Ну да. – Теперь он затравленно улыбается, как ребенок, которого поймали за руку у вазы с печеньем. – Видишь ли, я тут попал в затруднительное положение незадолго до твоего приезда. Ты что-нибудь слышала о сеансах покера по пятницам в «МакКрэкен Холле»?
У меня голова идет кругом.
– Сеансы покера? В «МакКрэкен Холле»? – О чем это он?
– Ну да, там целая группа студентов каждую пятницу резалась в «техасску». Я играл с ними и неплохо набил руку…
Англичанин, говорил о ком-то Чаз, и теперь я понимаю, что он имел в виду Эндрю. Тот самый, что устраивал нелегальные сеансы покера на седьмом этаже.
– Так это был ты? – я обалдело смотрю на него. – Но… но ты же староста. Азартные игры в общежитии запрещены.
Эндрю смотрит на меня недоверчиво:
– Да, наверное. Но все же это делают…
«А если все вдруг начнут носить эполеты, ты тоже будешь это делать?» – едва не спрашиваю я, но вовремя останавливаюсь.
Потому что ответ мне уже и так известен.
– В общем, – продолжает Эндрю, – я ввязался в игру, и ставки оказались
чуть выше тех, к которым я привык, да и игроки поопытнее, и я…– Ты проигрался, – догадываюсь я.
– Да, я был уверен, что выиграю эту партию… но меня ободрали как липку. Я потерял все деньги на оплату следующего семестра. Вот поэтому мне и пришлось так много работать, понимаешь? Я не могу сказать родителям, что случилось с деньгами. Они категорически против азартных игр и выставят меня из дома. Но если ты мне одолжишь… тогда я в шоколаде, верно? Мне не придется работать, и тогда мы весь день сможем быть вместе. – Он тянет ко мне руку, обнимает за талию и прижимает к себе. – И всю ночь, – добавляет он, многозначительно играя бровями. – Разве не здорово?
У меня до сих пор кружится голова. Хоть он и объяснил все, я по-прежнему ничего не понимаю… вернее, понимаю. Но мне совсем это не нравится.
– Несколько сотен? – спрашиваю я, моргнув. – Чтобы оплатить твою учебу?
– Две сотни фунтов или около того, – говорит Эндрю. – Это… это пятьсот долларов. Не так много, если учесть, что все это пойдет на мое будущее… наше будущее. И я все тебе верну. Даже если на это уйдет вся моя жизнь. – Он нагибается к моей шее и снова тычется в нее носом. – Хотя провести остаток жизни, отрабатывая для такой девушки, как ты, совсем не трудно.
– Ну, думаю, я смогу одолжить тебе… – Внутренний голос, однако, кричит мне совсем другое. – Мы можем… пойти отсюда на почту и отправить перевод в университет.
– Отлично, – говорит Эндрю. – Хотя, слушай… лучше дай мне наличные, а я сам отправлю. Я знаю одного парня на работе, он может отправить деньги совершенно бесплатно – без всяких налогов, процентов…
– Ты хочешь, чтобы я дала тебе наличные, – повторяю я.
– Да, – говорит Эндрю. – Это будет дешевле. Они просто убивают своими почтовыми сборами. – Услышав шага за дверью, он торопливо добавляет: – Слушай, скажи этому идиоту, что ты ошиблась насчет моей работы. Что ты неправильно меня поняла. Ладно? Ты сделаешь это для меня, Лиз?
– Лиззи, – поправляю я, слегка ошарашенная. Он непонимающе смотрит на меня.
– Что?
– Лиззи. Не Лиз. Ты всегда называешь меня Лиз. Никто больше меня так не зовет. Мое имя Лиззи.
– Ладно, как скажешь. Слушай, он идет. Скажи ему, ладно? Скажи, что ошиблась.
– Ладно, – говорю я, – скажу.
Но ошиблась я, вероятно, совсем в другом.
Хотя период Елизаветинского правления многие историки относят к веку Просвещения, давшему жизнь таким гениям, как Шекспир и сэр Вальтер Рейли, не вызывает сомнений факт, что к концу жизни Елизавета стала вести себя непредсказуемо и капризно. Многие полагают, что это было вызвано чрезмерным использованием белой крем-пудры, которую она накладывала на лицо, дабы придать ему моложавость. К несчастью для королевы Елизаветы, в крем-пудре было слишком много свинца. Это вызвало у нее свинцовое отравление и негативно повлияло на мозг.
Елизавета не последняя, кто пострадал в погоне за красотой (см.: Майкл Джексон).
8
Женщины говорят, потому что им хочется, мужчина же заговорит, только если что-то вынудит его сделать это – например, когда он не может найти чистые носки.
Не знаю, что заставило меня сделать это.
Я спросила мистера Вильямса – начальника того самого служащего, который привел нас в эту комнату, – не подскажет ли он, где дамская комната. В Англии, как видно, ее называют туалетом, поэтому я не сразу смогла объяснить, что мне требуется. Вот и все…