Королева Теней. Пенталогия
Шрифт:
– … только в случае наведенного вектора…
– Повторите, – приказал Грегор тем тоном, каким разговаривал с офицерами, допустившими то ли глупый, то ли преступный промах. – И потрудитесь изложить так, чтобы я понял.
– Ну, знаете! – возмутился Райнгартен, посмотрев на него с негодованием, но тут же осекся и продолжил уже тише: – Я говорю, что щиты дворца не взломаны. Они в полном порядке, а это значит, что Прорыва не должно было случиться. Обычного Прорыва, понимаете?
– Нет, – честно сказал Грегор. – Но пытаюсь. А что тогда произошло? Причем тут наведенный вектор? Прорыв – это не заклятие
– Вы это мне объясняете? – язвительно спросил Райнгартен, еще больше бледнея, так что россыпь рыжих веснушек ясно проступила на светлой коже. – Как любезно с вашей стороны, Бастельеро! Кажется, вы вообразили себя великим специалистом по порталам? Ну так вот, милорд, потрудитесь представить, что порталы гораздо сложнее, чем вы о них думаете! Я имею в виду не те проколы ткани мироздания, с которыми вы боролись пять лет назад, а настоящие! Способные связать нашу реальность с мирами, о которых даже подумать страшно. За те триста лет, что существует Орден, мы узнали о них едва ли десятую часть необходимого! Да и то, что узнали, было большей частью утеряно во время гонений на барготопоклонников. Они-то умели делать с порталами такое, что нам и не снилось!
– Ближе к делу, милорд, – холодно попросил Грегор. – Вы хотите сказать, что этот прорыв искусственного происхождения?
– Я не исключаю такой возможности, – выдохнул Райнгартен и махнул рукой в сторону почти исчезнувшего мерцания. – Но точнее смогу сказать позже. Когда лично проверю дворцовые щиты на должном уровне, а не сверху и второпях, как сейчас. И это потребует времени. Так что занялись бы вы пока чем-нибудь другим… милорд.
– Благодарю за предложение, – еще холоднее отозвался Грегор.
Рассудком он понимал, что Райнгартен прав. Если бы кто-то из стихийников принялся указывать ему самому в области некромантии… Магистр Оранжевой гильдии разбирается в таких тонкостях, которые Грегору и не снились, но это неважно! Райнгартен, в отличие от него самого, не понимает главного. Если это удачное покушение, Грегор перевернет землю, небо и Сады Претемной, но доберется до того, кто за это должен ответить.
– Лорд Бастельеро? – подбежал к нему лакей в дворцовой ливрее. – Его светлость лорд-канцлер просит вас пройти в малый королевский кабинет.
– Иду, – бросил Грегор и сухо поклонился стихийнику, который ответил рассеянным кивком и вернулся к манипуляциям с порталом.
Кабинет встретил его тишиной и запахом успокоительного зелья. Лорд-канцлер сидел в кресле у стены, сжав в обеих ладонях чашку и пристально глядя в нее. Будь Аранвен магом-иллюзорником, Грегор бы решил, что он в предсказательном трансе, но при появлении Грегора канцлер поднял на него усталый взгляд. А Грегор невольно посмотрел на второе кресло, пустое. Массивный стол со стопками бумаг и парой пергаментных свитков, письменный прибор… Жутко и непривычно было осознавать, что Малкольм уже никогда не швырнет этой злосчастной чернильницей.
– Входите, Бастельеро, – сказал Аранвен тусклым голосом, слабо напоминающим его обычный ровный тон. – Простите, что-то я…
Он бросил виноватый взгляд на чашку, которую держал, отпил из нее и поставил на широкий подлокотник кресла, сложив руки на колене и сплетя пальцы.
Грегор кивнул и прошел к мягкой скамье у стены, на которой обычно сидели посетители. В сторону пустого кресла они оба старались не смотреть.– Его высочество Кристиан? – спросил он, и Аранвен понял с полуслова, как обычно.
– Ищут, – сказал он. – В последнее время принц иногда уезжал в город без предупреждения и почти без свиты, только с парой друзей. Просто гулял по улицам… А что говорит лорд Райнгартен?
– Не исключает, что это было покушение, – мрачно ответил Грегор. – Точно будет известно позже. Ангус, я… все, что смогу, понимаете?
– Понимаю, – кивнул канцлер. – Как и все мы. Его величество не зря считал вас ближайшим другом, милорд. Теперь вы должны стать надежной опорой для его сына. Как и все мы, да…
– Мы? – уточнил Грегор, впервые задумавшись, а кто же еще входил в узкий доверенный круг Малкольма?
– Вы, я, – перечислил Аранвен, – лорд Эддерли. Возможно, лорды Райнгартены и молодой Кастельмаро. Полагаю, нас шестерых вполне хватит, чтобы поддержать молодого короля.
– А остальные с этим согласятся? – поднял брови Грегор, вспомнив последний Королевский Совет.
– А мы станем их спрашивать? – скользнула быстрая улыбка по тонким губам Аранвена. – Грегор, я чту заветы Дорве Великого о единстве Трех дюжин, но если Логрейн и Сазерленд рванутся к трону, я первый попрошу вас… убедить их, что это неразумно. Любым способом, который вы сочтете надежным.
– Согласен, – кивнул Грегор. – А… ее величество?
И снова потянуло болью и гадливостью, стоило вспомнить… Кстати, бастард! Малкольм говорил, что Аранвен знает о его бастарде. Это сейчас не имеет значения, мальчишка – Вальдерон, и пусть им остается, но канцлеру, конечно, известно и все остальное?
Грегор помедлил, чуть ли не впервые в жизни испытывая мерзкий подлый страх узнать правду. Пока слово не прозвучало, многое можно отменить и исправить, но сказанное обретает плоть, это известно любому магу.
– Ангус… – выдавил он, старательно глядя мимо лица канцлера на шелковые узорчатые обои в сине-белую полоску. – Это правда, что ее величество… не отличается супружеской добродетелью?
И добавил, сгорая от стыда:
– Я понимаю, как звучит этот вопрос, и вы вправе не отвечать. Но я прошу…
Несколько мгновений в кабинете было совершенно тихо. Затем лорд-канцлер взял чашку, сделал еще глоток успокоительного и бесстрастно уронил:
– У ее величества множество достоинств. Она любящая нежная мать, искусный дипломат и подлинное украшение двора. Именно ей мы обязаны кредитами на военную кампанию и содержание столицы в последние годы. И заслуги ее величества перед Дорвенантом велики и несомненны.
– Ангус, вы мне не ответили, – тихо сказал Грегор.
– Напротив, Грегор, я ответил вам настолько точно, насколько мог, – прошелестел голос Аранвена. – И прежде, чем вы соберетесь сделать что-то неосторожное, я прошу вас вспомнить о трех вещах. О памяти его величества Малкольма, который уже не сможет защитить свое имя от позора. О его высочестве Кристиане, который любит мать, а она ведет себя с ним безупречно. И о том, что Дорвенант сейчас не выдержит расходов по итлийским кредитам, если их вдруг предъявят к оплате.