Королева в тени
Шрифт:
Я медленно вернулась, вновь преклонила колени перед Девой Марией и принялась перебирать варианты, как делала это уже много раз, отбрасывая большинство из них как несостоятельные.
Томас, не обладая навыками трубадура, умеющего пробудить в женщине страсть к любовнику, почти не ухаживал за мной. Искусство куртуазной любви не коснулось его. Он ухаживал, как солдат, прямолинейно и без прикрас. «Назовите мне имя рыцаря, который с радостью не преклонил бы перед вами колени». Это была самая красочная и театральная фраза из всех, сорвавшихся с губ Томаса. Он был лишен полета цветистых фантазий или романтических жестов, но это не имело значения. Мне они были не нужны.
Я знала, что моя мать будет против этого союза. Может быть, истинной причиной моего поступка было как раз желание
Любила ли я Томаса Холланда? Подтолкнула ли меня к этому опрометчивому шагу любовь, когда мой разум затмила юношеская одержимость? Достаточно ли я знала о любви, чтобы отдать себя в его руки, когда все вокруг буквально кричало против нас и против него, соблазнившего юную девицу королевской крови? Но меня не соблазняли. Меня не принуждали к этому против моей воли. Я не была упирающейся невестой. Во всем этом я могла винить только себя, и никого другого. Женщины при королевском дворе быстро становятся взрослыми. Я хорошо понимала, что делаю.
Я внимательно смотрела на Пресвятую Деву в ее звездном венце; вырезанное в камне лицо отвечало мне загадочной улыбкой, полной сострадания, как будто я могла найти в ней свой ответ. И я действительно нашла его, хотя на самом деле он давно теплился в моем сердце.
Я любила его. Томас Холланд попросил мое сердце, и я с радостью отдала его ему. Когда же он покинул меня, моему сердцу стало больно и оно беспомощно затрепетало в груди, словно ночная бабочка, рвущаяся к свету и бьющаяся в закрытые ставни.
Это, безусловно, была любовь к человеку, выхватившему меня из ограниченного мирка королевских отпрысков, обращавшемуся ко мне как к женщине, которая может и сама взять на хранение отданное ей сердце рыцаря, даже если он сам никогда бы не смог использовать столь поэтические обороты. Его лицо, его прекрасная фигура пробудили во мне желание. Я с восторгом следила за его искусством, аплодировала его честолюбивым амбициям. Он должен был стать великим рыцарем, знаменитым, как сэр Галахад. Он будет прославлен, он будет увешан наградами, а я буду его женой. Он был мужчиной, бывалым и уверенным в себе, тогда как меня окружали юноши, неопытные и лишенные мужского лоска. Он разжег пламя моих чувств, охватившее меня целиком.
Но этот идеальный плод все же имел червоточину, порожденную подозрением, основанным на моем собственном опыте и предупреждениях моей матери. Может быть, Томаса все-таки привлекало во мне мое королевское происхождение как путь к осуществлению своих амбициозных планов? Если даже Монтегю считали меня завидной невестой, то для Томаса Холланда я должна была быть ценной вдвойне.
Мысль эта была не такой уж бессмысленной. Человек с циничным складом ума или просто по-житейски практичный мог бы сказать, что Томас Холланд, позарившись на богатство, поймал неопытную принцессу, как форель в ручье на лету ловит бабочку поденку. Граф и графиня Солсбери буквально рвались к тому, чтобы заполучить меня для их сына; может быть, и Томас Холланд, демонстрировавший такое же горячее желание связать свою судьбу со мной, тоже руководствовался своекорыстными интересами? Могло ведь быть и так, что за простыми словами, которые он произнес тогда среди королевских соколов, скрывался продуманный план человека, искавшего путь к величию на этой земле через выгодный брак со знатной невестой, который открывал ему многие двери или мог бы их открыть, если бы я досталась ему с благословения нашего короля. Могло быть и так, что Томас Холланд был бы готов жениться на мне, даже если бы я была самой некрасивой принцессой во всей Европе, а не Джоанной Прекрасной. Возможно, я попала в ловушку вопреки своим светлым устремлениям. Если так, то мне следовало избавиться от Томаса, отвергнув его ради Уилла. И позволить своей любви увянуть и умереть, задушив ее горькими обвинениями.
Но я не считала себя пойманной в западню. В своем затруднительном положении
я была виновата не меньше, чем Томас.– Может быть, Томас Холланд просто хитрый мошенник? – спросила я у Девы Марии.
Несмотря на то что ответа не последовало, сама я так не думала. Он казался мне очень порядочным и честным. О чем я действительно думала, покидая Святую Деву в тишине часовни, так это о том, в какую немилость мы с ним попадем перед королем и королевой, когда до них докатится известие о таком скандале.
Путь к мирскому величию через меня оказывался очень сомнительным.
Глава четвертая
И что же теперь? Для тех, кто знал всю правду, вопрос ближайшего будущего был предметом серьезных раздумий.
После того как в маленькой часовне королевы Филиппы схлестнулись противоположные интересы, я не удивилась, что Томас не делал попыток публично объявить меня своей женой. А что ему еще оставалось? Громогласно заявить об этом под барабанный бой, а потом притащить во дворец своего пажа и сквайра, чтобы они под присягой поведали королю о том, что случилось в мае? Могу себе представить эту сцену: опозоренный рыцарь, его покинутая жена и ее невиновный муж втроем стоят перед лицом разгневанного короля, который выставлен дураком, будучи привлеченным в свидетели бракосочетания, не имеющего законной силы.
Поэтому Томас держал рот строго на замке, а поскольку тревожные ветры не волновали спокойной глади дворцовой жизни вот уже несколько месяцев, прошедших с момента возвращения рыцаря, мы все вроде бы вздохнули с облегчением. Мои остававшиеся настороже мать и дядя в итоге пришли к выводу, что Томасу следует просто постепенно раствориться где-то на заднем плане, а вместе с ним позволить раствориться также и небольшому недоразумению с его претензиями на мою руку. Граф Солсбери, вернувшийся в конце концов из плена под честное слово больше никогда не воевать против Франции, ликовал по поводу как своего освобождения, так и того факта, что получил в невестки принцессу из рода Плантагенетов. Мы с Уиллом продолжали вести жизнь, предусмотренную устоявшимися при дворе традициями, тогда как король, счастливый в своем неведении, не видел причин, почему бы ему не продолжать привлекать Томаса к своей царственной груди, поощряя его воспоминания о битвах и ратных подвигах.
Мы все играли отведенные нам роли в состоянии нервного приятия сложившейся ситуации. Никаких сплетен или слухов не было. Ни единого слова, даже шепотом, про ту странную свадьбу в каморке королевского сокольничего в Генте. Прошло уже много месяцев, и в конце концов стало казаться, что ничего этого и не было.
Что же касается нас троих, то Томас оставался молчаливым и отчужденным, я следовала его совету, а Уилл с похвальной беззаботностью, образно говоря, просто спрятал это дело под сукно, решив для себя, что Томас для него опасности больше не представляет.
А как же я? Я наблюдала за Томасом и Уиллом со стороны, став настоящим экспертом по части скрывания своих истинных чувств. К этому времени мне уже трудно было решить, кем они были для меня. Вся эта ситуация была похожа на какой-то сон, в котором я чувствовала приближение черных туч неминуемой бури. Я была уверена только в одном: долго вся эта безмятежность продолжаться не может. В конце концов эти черные тучи обернутся грозой, и тогда всех нас накроет ливнем позора и скандала.
– Я впечатлена, Джоанна. – Моя мать становилась очень обходительной по отношению ко мне, как и графиня Кэтрин. – После свадьбы с Монтегю ты очень повзрослела. Я хвалю тебя.
– Да, мадам.
Мы с ней шли бок о бок позади королевы, по обыкновению направляясь к ранней мессе.
– Все это только к лучшему.
– Конечно, мадам.
Она подозрительно прищурилась, как будто не совсем верила в искренность моей безропотной покорности, а затем добавила:
– Я признаю это неохотно, но у меня есть основания восхищаться и Холландом тоже. – Она слегка кивнула в ту сторону, где Томас стоял в группе рыцарей позади короля, ожидавшего прихода королевы. – У него хватило здравого смысла сообразить, что, если он заговорит, это навредит в первую очередь ему самому.