Королева Виктория

Немцы, с помощью Австрии, угрожали выдворить датчан. План заключался в том, что, когда Дания будет побеждена, Германия и Австрия будут удерживать территорию между собой, пока что-нибудь не придумают. Но был и еще один претендент. Это был герцог Фридрих Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Аустенбург, немец, который утверждал, что у него на герцогства наследственные права. Итак, было несколько конкурентов — Пруссия и Австрия, Дания и герцог Фридрих.

Я предвидела очень неловкую ситуацию. Естественно, я сочувствовала немцам. Альберт был немец, и я знала, на чьей он был бы стороне; но в то же время Берти женился на дочери датского короля, и его собственный тесть был в центре конфликта.

Я была очень расстроена, когда стали поступать просьбы о помощи от герцога Фридриха и из Дании. Я оказалась вовлечена со всех сторон, так как герцог Фридрих был женат на дочери Феодоры Аделаиде.

Ситуация складывалась невыносимая. Если бы только Альберт был жив! Он бы договорился с ними со всеми, убедил бы их внять здравому смыслу.

Война шла не только в Европе, но и в семье. Викки ненавидела Бисмарка, но поддерживала Пруссию; Феодора все время писала, прося поддержки для своего зятя; и Александра, конечно, горячо поддерживала своего отца. Она ожидала ребенка и очень волновалась. За ужином шли яростные споры. В семье все до такой степени перессорились, что я запретила упоминать Шлезвиг-Гольштейн за столом.

Вся страна волновалась. Народ был, естественно, на стороне Дании. «Маленькая Дания», как ее называли в газетах; впечатление было такое, что храброй маленькой стране угрожают бандиты. Но, помимо этого, очаровательная принцесса Уэльская покорила сердца англичан.

Наступило Рождество, безрадостное, как обычно, но на этот раз и тревожное. Проблема Шлезвиг-Гольштейна висела над нами черной тучей, особенно над Александрой, совсем больной от беспокойства. В ее положении это ей было вредно.

Это случилось как раз после Рождества. Александра и Берти жили во Фрогморе. Я думаю, Берти предпочитал его Виндзору. Чувство горя было Берти недоступно, и я уверена, что он никогда не ценил своего отца. Я знала, что он жил очень весело и представительские обязанности ему нравились. Лорд Пальмерстон неустанно доводил это до моего сведения и хвалил Берти за это.

— Мы должны быть благодарны принцу, — говорил Пальмерстон. — Он не позволяет народу забывать о монархии.

Во Фрогморе устраивались веселые приемы. Я это порицала. Многие из друзей Берти были, по моему мнению, вульгарны — Альберт таких никогда бы не одобрил.

Пруд замерз, и Берти с друзьями катались на коньках. Спать, конечно, не ложились допоздна, а Александре нужен был покой. До рождения ребенка оставалось два месяца, а бедная девочка была совершенно измучена образом жизни его веселых друзей, беременностью и постоянным беспокойством об этом злосчастном Шлезвиг-Гольштейне.

Это произошло, когда Берти с компанией катались на коньках. Александра и несколько ее фрейлин наблюдали за ними. Я была рада, что у нее хватило ума не кататься самой. Ей стало холодно, и она ушла в дом. Не успела она войти, как у нее начались схватки.

В замок немедленно отправили посыльного с этим известием, и я тут же выехала во Фрогмор. Я была очень довольна, что там присутствовал доктор Браун, пользовавшийся большим уважением Альберта.

Вскоре после моего приезда он пришел ко мне. Я опасалась худшего, так как Александра была только на седьмом месяце.

— Ваше величество, я счастлив сообщить вам, — сказал доктор Браун, — что принцесса чувствует себя хорошо. Она очень утомлена, но это пройдет. Ребенок хрупкий, но он выживет.

— Сын! Семимесячный ребенок. Но принцесса здорова, — проговорила я, пытаясь осмыслить услышанное.

— Я счастлив доложить, что дела обстоят именно так. Роды прошли быстро. Они длились немногим более часа.

— Слава Богу, что она не так долго мучилась! — сказала я с чувством, вспоминая о том, как много раз я была менее удачлива.

— Ваше величество желает видеть ребенка?

Большинство младенцев отвратительны с их лягушиными лицами — больше похожие на старичков, уходящих в мир иной, чем на пришедших в наш мир; естественно, что этот недоношенный ребенок выглядел еще безобразнее других.

Я пошла проведать Александру. Она выглядела слабой, но очень красивой и была счастлива, что родила сына.

Я нежно ее поцеловала. Бедное дитя! Она познавала темную сторону супружеских отношений.

Позже, когда я увидела Александру и Берти вместе, я подняла вопрос об имени ребенка.

— Я хочу назвать его Виктор, — сказал Берти.

— Виктор! — воскликнула я. — Короля Виктора никогда не было, и не забудьте, что этот ребенок в ряду наследников престола. Он будет царствовать сразу после тебя, Берти.

— Не понимаю, почему мы должны следовать старым образцам, — сказал Берти. — Вам не кажется, мама, что свежий воздух перемен иногда полезен?

— Я хочу, чтобы его назвали Альберт, — сказала я. Берти вздохнул.

— Альберт-Виктор, — продолжала я. — Его следует назвать в честь деда. Это напомнит народу, что он сделал для страны. Люди так неблагодарны… так забывчивы.

У Берти был упрямый вид. Мне кажется, он недолюбливал своего отца. Я думаю, такое чувство всегда испытываешь к человеку, которому ты нанес большой вред. Вероятно, Берти не мог забыть, что его поведение заставило Альберта поехать в Кембридж и этим ускорило его смерть. Иметь такое на совести, должно быть, ужасно. Но иногда мне казалось, что совести у Берти не было. Миролюбивая по натуре Александра сказала:

— Мне кажется, Альберт-Виктор звучит очень хорошо. Я ласково ей улыбнулась. Какое она милое создание!

— Это превосходный выбор, — сказала я твердо. Берти был не расположен спорить. Я полагаю, он спешил вернуться к своим веселым друзьям.

Несмотря на то, что ребенок родился недоношенным, он был здоров и успешно развивался. Его крестили в часовне святого Георга, а я посадила дерево во Фрогморе в память этого события.

Проблема Шлезвиг-Гольштейна все более обострялась. Александра была в отчаянии. В письмах отец умолял ее добиться помощи от Англии. Викки писала, обвиняя Берти и Александру в том, что они используют симпатии англичан в свою пользу и привлекают на свою сторону газеты. Я упрекнула Викки, и отношения между нами стали прохладными. Александра была преисполнена укоризны за то, что мы не помогли Пальмерстону, а лорд Джон намекал, что я слишком выказывала свое расположение Пруссии, чего никак не следовало делать. Правительство было на стороне Дании, и я говорила, что мы не должны позволить вовлечь себя в войну и, если правительство пойдет на это, я буду вынуждена распустить парламент.

Я была сама поражена, насколько твердо я была настроена. Я все время думала, как бы поступил Альберт, и, поскольку его не было со мной, мне приходилось самой принимать решения. Я знала, что он был бы на стороне Пруссии и всячески боролся бы против войны между Германией и Англией.

Тем временем пруссаки приступили к действию; они оккупировали Шлезвиг-Гольштейн, и Фритц находился в армии, сражавшейся против отца Александры.

Мне редко случалось чувствовать себя такой несчастной. Крымская война была гораздо хуже: мы принимали в ней участие и наши солдаты гибли, но во всяком случае семья оставалась единой, не было этих ужасных разногласий.