Королева Виктория

«Я нашел принцессу вполне здоровой, хладнокровной, весьма сдержанной, способной разумно отвечать на самые сложные вопросы. В течение всего разговора у меня сложилось впечатление, что она очень ревниво относится к своим правам, готова защищать их любыми средствами и склонна оказывать самое решительное сопротивление всем попыткам Конроя навязать ей свое мнение по тем или иным вопросам. При этом она крайне раздражена его вызывающим поведением и с возмущением говорит о его «оскорбительном и в высшей степени недопустимом поведении» по отношению к ней. Что же касается матери, то Виктория вполне отдает себе отчет в том, что та оказалась во власти Конроя и вряд ли сможет без посторонней помощи избавиться от его дурного влияния. Разумеется, она выражает сожаление по этому поводу и очень огорчена тем обстоятельством, что практически не имеет возможности откровенно поговорить с матерью из-за постоянного присутствия посторонних... А Конрой тем временем продолжает проводить политику запугивания герцогини и с яростью сумасшедшего диктует ей не только манеру поведения, но и вполне конкретные действия. Герцогиня во всем следует его советам и абсолютно не выказывает никакого желания избавиться от его гнетущего влияния... Что же до принцессы, то она по-прежнему упорствует в своем желании не допустить назначения Конроя своим личным секретарем, и сейчас только одному Богу известно, удастся ли ей выдержать столь бесцеремонное давление. Ведь они обложили ее со всех сторон и обрабатывают каждый день и каждый час».

В конце концов принцессе Виктории удалось добиться частной беседы с представителем умеренного крыла тори лордом Ливерпулем, которого она всегда уважала. Как и барон Штокмар, лорд Ливерпуль посоветовал ей даже и не думать о назначении Джона Конроя личным секретарем. При этом он добавил, что принцесса должна опираться в своих действиях и решениях на ныне действующий кабинет министров, и в особенности на премьер-министра лорда Мельбурна. Разумеется, ей нужно все это время оставаться со своей матерью и по мере возможности учитывать ее интересы.

Принцесса Виктория согласилась с этим мнением и пришла к выводу, что вполне может противостоять проискам Джона Конроя с помощью лорда Ливерпуля, барона Штокмара и короля Леопольда. Кстати сказать, лорд Ливерпуль предложил ей в качестве компромисса назначить Джона Конроя своим казначеем, но лишь при непременном условии, что он не будет претендовать на более высокий пост. Однако принцесса возразила, что знает о Конрое такие неприглядные вещи, которые не позволяют назначать его даже на самый незначительный придворный пост. Иначе говоря, ее недоверие к сэру Джону Конрою достигло такой степени, что даже информация со стороны других лиц кажется ей избыточной. Она сама знает о нем гораздо больше, чем все остальные, вместе взятые.Прощаясь с лордом Ливерпулем, принцесса Виктория посоветовала ему все же поговорить с бароном Штокмаром, который может рассказать ему много такого, чего она не хотела бы сообщать лорду. К тому же всю информацию о недостойном поведении сэра Джона Конроя может подтвердить и дочь лорда Ливерпуля леди Кэтрин, немало знающая о проделках придворного интригана.

После разговора принцессы с лордом Ливерпулем барон Штокмар сообщил королю Леопольду, что «борьба между дочерью и матерью все еще продолжается и что Джон Конрой прилагает все усилия, чтобы подчинить своему влиянию принцессу, и беззастенчиво использует для этого свое магнетическое влияние на герцогиню. При этом Джон Конрой утверждает, что всегда следует советам Джеймса Аберкромби, бывшего генерального прокурора и будущего лорда Данфермлайна, который якобы доказывал ему, что если эта девушка не станет прислушиваться к доводам разума, то ее следует принудить к достойному поведению. Однако, как он сам утверждал впоследствии, не решился прибегнуть к таким чрезвычайным мерам, потому что «не верил решимости герцогини Кентской согласиться на такой шаг».

А король между тем был уже близок к смерти. Узнав об этом 19 июня, принцесса Виктория «мгновенно побледнела и разрыдалась». На следующее утро мать разбудила ее в шесть часов и сообщила с нескрываемым волнением, что архиепископ Кентерберийский, лорд Конингэм и лорд Чемберлен примчались во дворец и хотят видеть ее. Виктория, вскочила с постели и спустилась вниз в сопровождении матери, державшей серебряный канделябр с горящими свечами. Вслед за ними поспешила баронесса Лецен с бутылкой ароматной соли. «Я вошла в гостиную в одной ночной рубашке, - вспоминала Виктория позже, — и увидела их всех. После минутного замешательства лорд Конингэм сообщил, что мой бедный дядюшка, король Англии, скончался этой ночью в двенадцать минут третьего и, следовательно, я стала королевой».

7. ЮНАЯ КОРОЛЕВА

«Получила от мамы такое письмо, о, такое письмо».

«Не могу не сообщить тебе, — писал Томас Криви Элизабет Орд, своей приемной дочери, — что наша дорогая юная королева является совершенством во всех отношениях». А несколько недель спустя, Криви привел конкретный пример добродушного характера королевы, описав случай с леди Шарлемонт, одной из придворных дам королевы, которая попросила леди Тэвисток, фрейлину королевы, принести ей несколько книг из библиотеки Виндзорского дворца. «О да, моя дорогая, — охотно согласилась леди Тэвисток, даже не потрудившись узнать, какие именно книги понадобились ее подруге, — сколько угодно». Воспользовавшись удобным случаем, леди Шарлемонт сгребла целую груду книг, уложила их в фартук и направилась по галерее к выходу. И тут ей навстречу неожиданно вышла юная королева. Разумеется, придворная леди должна была сделать ей реверанс, но не могла этого совершить из-за большого количества книг. Кроме того, ее могли упрекнуть в похищении королевской собственности. Однако королева Виктория превратила все в шутку и долго смеялась над неловкой ситуацией, в которой оказалась одна из ее придворных дам.

Доброе отношение Томаса Криви к юной королеве охотно разделяли и другие люди из близкого окружения Виктории. К примеру, Чарльз Гревилл, человек чрезвычайно скупой на похвалы и комплименты, имел возможность наблюдать за королевой с близкого расстояния, когда посетил заседание Тайного совета в Красном салоне Кенсингтонского дворца. Королева вела себя безупречно, чем и произвела на Гревилла неизгладимое впечатление.

До первой встречи с членами Тайного совета Виктория успела сделать ряд самых неотложных дел. Прежде всего она побеседовала за завтраком со своим «добрым и преданным» бароном Штокмаром, а потом сочинила письмо любимому дядюшке королю Леопольду, впервые подписав его «ваша преданная и любящая племянница, королева Виктория». Кроме того, королева написала столь же любезное письмо принцессе Феодоре, заверив ее в нем, что «навсегда останется ее верной и преданной сестрой» [8] .

8

Официально королеву Викторию провозгласили «нашим законным и полномочным сюзереном леди Александриной Викторией», но королева никогда не называла себя подобным образом и предпочитала, чтобы и другие называли ее Викторией, а не Александриной. И всегда опускала первое имя на всех официальных документах, которые ей приходилось подписывать.

После этого королева написала письмо своей тетушке, королеве Аделаиде, в котором выразила глубочайшие соболезнования по поводу смерти мужа. Причем в обращении использовала выражение «ваше королевское величество», а когда ей было сказано, что к вдове умершего короля следует обращаться с титулом «ваше высочество вдовствующая королева», Виктория весьма деликатно ответила, что прекрасно понимает внезапно изменившийся статус своей тети, но не хочет быть первым человеком, который напомнил бы ей об этом. Более того, в своем письме Виктория великодушно просила ее оставаться в Виндзорском дворце столько, сколько та пожелает.

В девять часов утра королева Виктория приняла премьер-министра лорда Мельбурна и долго беседовала с ним наедине, заверив напоследок (по совету короля Леопольда), что намерена поручить его кабинету министров управлять страной и что не видит сейчас более надежного и умелого премьер-министра, чем он. А перед тем как войти в зал заседаний Тайного совета, Виктория еще раз переговорила с премьер-министром и сообщила, что хотела бы войти в Красный салон без сопровождающих лиц и в траурном одеянии [9] .

9

На картине сэра Дэвида Уилки, изображающей то памятное заседание Тайного совета, королева Виктория нарисована не в простом траурном платье, а в роскошном белом одеянии, что ярко выделяет ее на фоне одетых в черные официальные костюмы членов Совета. Кроме того, художник хотел подчеркнуть юность королевы и ее потрясающую невинность. Королева Виктория всегда любила картины, на которых все предметы и люди переданы с фотографической точностью, и поэтому она с неодобрением отзывалась о произведении Дэвида Уилки.

В действительности она вошла в Красный салон дворца без многочисленной свиты и в простом черном платье, чем вызвала одобрение многих членов Тайного совета. Чарльз Гревилл отметил в своем дневнике, что то первое впечатление, которое королева Виктория произвела на членов Тайного совета, оказалось решающим и надолго сохранилось в памяти современников, как, впрочем, и многоголосый хор восхищения, которым они сопровождали ее добропорядочную манеру поведения. Юная королева и правда вела себя безукоризненно, поразив присутствующих своей молодостью, наивностью и почти полным отсутствием представлений о том мире, в котором Неожиданно оказалась. Разумеется, все это не могло не вызывать живого интереса к ее особе со стороны тех, с кем ей предстояло жить и работать долгие годы. А ведь в Кенсингтонском дворце собрался весь цвет общества, перед которым юной королеве предстояло выступить с кратким обращением.

Виктория поклонилась собравшимся, заняла свое место, спокойным и ровным голосом, без каких бы то ни было признаков страха или смущения зачитала короткую речь, составленную для нее премьер-министром лордом Мельбурном, а потом протянула руку, которую должны были почтительно поцеловать все члены Тайного совета в качестве важной части ритуала приведения к присяге на верность новому монарху. Некоторое смущение королева проявила лишь тогда, когда к ее руке подошли дядюшки — герцог Камберлендский и герцог Суссекский. А когда они поочередно опустились перед нею на колени, она, по словам Гревилла, густо покраснела. «Ее отношение к ним было изящным и в высшей степени благородным. Поначалу казалось, что королева слегка охвачена смущением перед огромной толпой столь высокопоставленных особ, однако потом она быстро успокоилась, встала с кресла, подошла к герцогу Суссекскому, который стоял дальше всех и не мог приблизиться к ней, поцеловала обоих дядей и вернулась на место» [10] .

10

Еще один ее дядя, герцог Кембриджский, находился в это время в Ганновере, где занимал высокий пост вице-короля при Георге IV и Вильгельме IV, которые были также королями Ганновера. После смерти Вильгельма IV его старший брат герцог Камберлендский стал королем Ганновера Эрнестом, поскольку по древнему салическому закону женщина не имела права занимать трон, что препятствовало Виктории стать королевой Ганновера в отличие от Великобритании и Ирландии.