Королева Виктория

* * *

Недоумение британцев не шло ни в какое сравнение с отчаянием герцогини Кентской. В свои тридцать два года она вновь стала вдовой, да еще с двумя детьми на руках, в чужой стране, среди нелюбезной родни. Сама судьба вела ее обратно в Германию, в родной Аморбах. Но прозорливый Леопольд воспротивился ее возвращению.

Как и герцог Кентский, Леопольд отлично понимал, что принцесса Виктория должна воспитываться в Англии, на глазах у будущих подданных. Только так увеличатся ее шансы занять престол, ведь в затылок девочке дышали сыновья Камберленда и Кембриджа. Свою поддержку Леопольд выражал не только на словах, но и на деле. Из тех 50 тысяч, которые парламент продолжал выплачивать вдовцу Шарлотты, он выделил сестре 3000. Прибавить сюда ее личные доходы, целых 6000, и набегает круглая сумма. На такую не разгуляешься, но жить можно.

Герцогине повезло вдвойне, ведь о ее существовании наконец-то вспомнил Георг. Похоронив отца в 1820 году, новый король пребывал в благодушном настроении и раздавал милости направо и налево. Он предоставил невестке апартаменты в Кенсингтонском дворце, хотя этим его забота ограничилась. Дальше пусть сама как-нибудь выкручивается.

Усилия Леопольда оставить обеих Викторий в Англии горячо поддержал Джон Конрой. Вовремя подставив герцогине сильное мужское плечо, он прибрал к рукам всю власть в ее доме.

Ни одно решение не принималось в обход выскочки-ирландца. «Не знаю, что бы я без него делала», – вздыхала Виктория Кентская.

А ее дочь с любопытством смотрела на мир голубыми глазами чуть навыкате и готовилась начать жизнь, похожую на роман мистера Диккенса, где найдется место и слабохарактерной матери, и злодею, взявшему ее в оборот, и сумасбродам-дядюшкам, и, что важнее всего, верным советчикам и друзьям.

Глава 3. «Я буду хорошей!»

«Чудесный ребенок, копия своего отца и королевской семьи в целом. Небольшого роста, с изящными чертами, но толстенькая и отлично развитая для своего возраста. У нее большие голубые глаза, белая со здоровым румянцем кожа, а пухлый ротик постоянно приоткрыт, являя четыре крепких белых зуба… Прелестная улыбка порою оживляет ее умное личико» [16] , – восторгались леди, заглянувшие в Кенсингтонский парк, чтобы поцеловать пухлую ручку принцессы Вик.

Впрочем, дома девочку называли не Вик, а Дрина – имя, от которого ее будет передергивать всю оставшуюся жизнь.

16

Plowden A. The Young Victoria. New York: Stein and Day, 1983. P. 48.

За ангельской внешностью Дрины скрывался крутой нрав. Недаром за девочкой закрепилось прозвище Король Георг в юбке. Разозлившись, принцесса топала ногами, вопила, в порыве гнева запустила в гувернантку ножницами. Воспитав двоих детей, герцогиня Кентская не знала, что делать с третьим. «Иногда она приводит меня в настоящее отчаяние, – стенала мать. – Сегодня моя маленькая мышка была настолько неуправляемой, что я чуть не расплакалась» [17] .

Об упрямстве принцессы рассказывали анекдоты. На вопрос о том, хорошо ли принцесса вела себя утром, герцогиня Кентская ответила: «Сегодня утром да, зато вчера она была похожа на маленький ураган». «На два урагана, – уточнила дочка. – Один, когда меня одевали, а другой – когда купали» [18] . В другой раз матушка пыталась объяснить, что своим поведением она огорчает их обеих. «Нет, мама, не нас обеих, а только тебя», – снова поправила ее Виктория.

17

Hibbert С. Victoria. London: Park Lane Press, 1979. P. 19.

18

Vallone L. Becoming Victoria. New Haven, Conn.: Yale University Press, 2001. P. 43.

Доставалось и посторонним. Юная посетительница дворца, леди Джейн Эллис, положила глаз на игрушки принцессы, но услышала гневную отповедь: «Не трогай, они мои! И я могу называть тебя Джейн, а вот ты не можешь называть меня Виктория».

Типичное английское воспитание – розги, розги и еще раз розги – не применялось к маленькой принцессе. В качестве самой суровой кары ей связывали за спиной руки и выставляли ее охладиться в коридор. А чтобы добиться идеальной осанки, девочке прикалывали на грудь остролист: он больно колол подбородок, стоило девочке опустить голову. Но это не было наказанием, скорее жертвой, которую леди приносили во имя красоты.

В целом же девочку баловали. Английская нянюшка миссис Брок (Боппи) боготворила свою подопечную, а фрейлина Шпет вставала перед ней на колени. Тогда как другие английские дети обедали в детской, принцесса часто восседала за взрослым столом и вкушала хлеб с молоком из серебряной тарелки. Повсюду ее встречали реверансы, приподнятые шляпы, почтительный шепот «Ваше высочество». У ворот Кенсингтона толпились поклонники, высматривая, как ее возят в коляске – ярко-желтой, с вензелем на боку, – из которой она однажды чуть не вывалилась, но была спасена ирландским солдатом. Каждый взмах ее ручки вызывал восторг у зевак.

Тем удивительнее, что, оглядываясь в прошлое, королева считала свое детство унылой, безрадостной порой. Но поводы для огорчения у нее тоже имелись.

* * *

Детские годы Виктории прошли в Кенсингтонском дворце. Одно из первых воспоминаний – она ползает по старому желтому ковру и играет с орденом Подвязки, который стянула у епископа Солсбери, близкого друга ее отца.

В начале XIX века вокруг Кенсингтонского дворца расстилалась живописная английская провинция. Дворец был окружен садами, где принцесса обожала бегать с лейкой, по словам современника, «щедро разделяя воду между цветами и своими ножками». Снаружи зелень и благоуханные ароматы цветов, а внутри – запустение. Комнаты дворца казались девочке «ужасно скучными, темными и унылыми», по протертым до дыр коврам сновали «кенсингтонские друзья» – тараканы. На вопрос герцогини Кларенс, что она хочет на день рождения, принцесса попросила, чтобы вымыли окна. Более того, сама вызвалась их помыть.

Герцогиня Кентская заглядывалась на второй этаж дворца, где располагались парадные – вот там-то следует жить наследнице престола! Но Георг считал, что невестке следует держаться скромнее и в рамках бюджета. Ведь другие обитатели дворца не ропщут на жилищные условия.

Соседом Виктории стал ее дядя герцог Суссекский, любитель книг, часов и морганатических браков. Малышку предупреждали, что, если она будет шуметь, дядя выскочит из своих покоев и как следует ее накажет. При виде герцога она поднимала рев.

Другой, самой тихой постоялицей была принцесса София, тетушка Виктории. В молодости София совершила грехопадение – родила ребенка то ли от шталмейстера, то ли от родного брата Камберленда. Расплачиваясь за свой грех, она жила в Кенсингтоне затворницей. Захаживали во дворец и другие скучные взрослые – политики, общественные деятели, епископы, чьи пышные парики нагоняли страху на принцессу. Все они рады были посюсюкать с надеждой Британии, но с ними Виктории было скучно.

Впрочем, ни один из обитателей или гостей дворца не шел в сравнении с Джоном Конроем. Его присутствие отравило детство Виктории.

Капитан Джон Конрой достоин занять место среди диккенсовских злодеев, потеснив Ральфа Никльби, бессердечного мистера Мэрдстона и карлика Квилпа. Современники морщились при его упоминании. Ирландец по происхождению, Джон Конрой родился в Уэльсе в 1786 году. В семнадцать лет поступил на военную службу, но преуспел не на поле брани, а на личном фронте, женившись на дочери генерала. Не довольствуясь этим достижением, он хотел шагнуть еще выше и обеспечить будущее как себе, так и своим шестерым отпрыскам. Чтобы упрочить положение при дворе королевы, пусть и будущей, он выбрал верную стратегию. Путь к ребенку лежал через сердце матери. Сделав герцогиню своей марионеткой, он рассчитывал, что сможет дергать за ниточки также и Викторию.