Королевская кровь. Книга третья

С того времени он не отказывал себе в женском обществе. И не было до сих пор такого, чтобы одна затмевала всех остальных. Они все были разными — и сколько их еще, непознанных, было вокруг?

После окончания училища герцог Кристофер Дармоншир вызвал вытянувшегося, окрепшего внука к себе. И потребовал поступать в Лаунвайтский государственный университет, на управление предприятиями и хозяйствами — наследнику это было необходимо.

Но тут Люк уперся и выдвинул встречное условие. Дед делает ему протекцию в команду «Бронз», оплачивает обучение, тренировки и вкладывается в болид. А он идет туда, куда ему укажут, но на заочное. И учится так, чтобы нареканий не было.

Старый герцог хмыкнул, постучал пальцами по столу, позвонил владельцу «Бронз» и выписал чек.

Три года тренировок и участия в юниорских чемпионатах — и Лукас Кембритч вышел на свой первый взрослый заезд. Он стал сенсацией мира трасфлая, придя первым, потеснив в упорной борьбе тогдашнего чемпиона. Такого не бывало никогда — чтобы новичок сразу стартовал с победы. Газеты пестрели заголовками о молодом даровании, у него брали интервью, снимали репортажи — а он успевал учиться и выигрывал один кубок за другим. Не чурался благотворительности, поддерживал детские дома, делал щедрые взносы в свое кадетское училище. Ему нравилось общаться с подростками — те смотрели на чемпиона, открыв рты — нравилось помогать тем, кто был беден и нуждался в помощи.

Дед с гордостью представил внука высшему свету, и именно наследник Дармоншира ввел моду среди аристократов на посещение гонок. Неоднократно на трибунах трассы замечали самого Луциуса Инландера — хоть Его Величество носил полумаску, его трудно было не узнать по фамильной светлой рыжей шевелюре, прямой, как палка, спине, и характерным жестам.

Дамы из аристократических семей оказались куда более настойчивыми и порочными, чем забавные и простые болельщицы, любящие быстро и горячо поздравить чемпиона, стащив с него комбинезон где-нибудь в подсобке под шумящими трибунами. Иногда на балах и ассамблеях он не успевал стереть с губ помаду одной, как уже оказывался на другой. К его двадцати трем годам жизнь слилась в пьянящий и безудержный коктейль из скорости, секса, алкоголя, вечеринок, полузнакомых друзей, тренировок, учебы и популярности. Адреналин зашкаливал, хотелось все больше и больше. Он был уверен в том, что он бог скорости. Неуязвимый бог скорости. Так его называли — за крутые виражи, за спокойствие на трассе, за характерную кривую улыбку при невыносимых перегрузках.

Именно тогда он впервые попробовал наркотики.

В двадцать шесть он вышел на трассу после двухдневной вечеринки, когда в венах еще побаливали дыры от игл, а воздух казался радужным и вязким. Не справился с управлением на первом же вираже, перевернулся, вмазался в ограждение, с предельной, трезвой четкостью ощутив растянувшиеся на вечность мгновения катастрофы, когда его несло и крутило, сминало в лепешку, острой болью ломая ноги, ребра, позвоночник. Несмотря на превосходную систему безопасности и мгновенно принявших его виталистов, никто не верил, что он выживет. Но он выжил. Он всегда был счастливчиком.

При анализах в крови обнаружили следы «велса» — героинового наркотика, при операции — дыры от игл. И на следующий же день после аварии, когда он лежал в коме, так любившие его журналисты с хрустом и чавканьем обсасывали жареную новость. «Бог скорости», «молодой Дармоншир», «любимец женщин» оказался прожжённым наркоманом.

Он восстанавливался почти год. Кривился на нотации отца, на выговоры деда, жалел мать, приходящую к нему в реабилитационный центр, обещал ей больше не притрагиваться к наркоте. Начал тренироваться снова, держался — тогда и закурил, пытаясь заменить одну тягу другой. Теперь он пил, много — на вечеринках со старыми дружками, где рекой лился алкоголь и был доступен дурман. Но он дал обещание. Старался не напиваться перед заездами. Люк быстро вернулся в трасфлай, снова поверил в свою неуязвимость.

И через два года, избегая столкновения, врезался на трассе в соперника, который вылетел на трибуну со зрителями. Погибло семь человек, в том числе пилот болида. Кембритча проверили на наркоту — и ничего не нашли, зато обнаружили какие-то жалкие следы алкоголя. Они не сыграли никакой роли, просто ему не повезло.

Но теперь в газетах его называли не иначе как «подонок» и «убийца».

Собственно, правильно называли.

Его дисквалифицировали из кубков трасфлая, в суде запретили на год садиться за руль даже обычного автомобиля. Дед был раздавлен. Ему никто не смел ничего говорить в глаза, но имя Дармоншир было запачкано тем, на кого он возлагал огромные надежды. И старый герцог принял единственное, по его мнению, верное решение — пригрозил внуку лишить его наследства, передать имя младшему брату, если тот не женится и не остепенится.

Люк послал старика матом, хлопнул дверью и ушел в бессмысленный и тягостный загул. Он достаточно заработал денег, чтобы не отказывать себе ни в чем. И не отказывал. Без машин жизнь казалась пустой и пресной, и он начал искать недостающий адреналин в женщинах, драках, злачных местах, его знали во всех борделях и опиумных притонах, казино и игровых клубах. Газетчики преследовали его, как акулы, и он их не разочаровывал. Последний год в Инляндии Кембритч запомнил как бесконечный запой и дурман с опиумным вкусом на губах. И ни робкие уговоры плачущей матери, ни нотации отца, ни требования деда его не могли уже остановить.

Сыщики Дармоншира нашли его в одном из притонов в бессознательном состоянии и привезли в замок Вейн. Там его откачали. И там же произошла памятная ссора с дедом, после которой Люк вскрыл один из автомобилей, сел в него и укатил в Рудлог — в поместье, отписанное ему недавно умершим старшим братом отца.

И если бы не Майло Тандаджи, он бы был уже мертв.

Люк допил вино, поставил бокал на тумбу, посмотрел на бронзовые часы на камине. Половина двенадцатого ночи, и надо бы ложиться — завтра объезд земель вокруг замка с управляющими, после прием — знакомство с местными баронами, мэрами городов на территории герцогства, а послезавтра уже нужно спешить обратно, чтобы присутствовать на Серебряном балу. Тоска и совершенно декоративная суета, набор ритуальных движений, заменяющих жизнь.

Ему вдруг стало душно. Кембритч быстро оделся, спустился на первый этаж и вышел в холодную, свежую и темную ноябрьскую ночь — прогуляться и проветрить голову. С холма хорошо были видны огни прибрежного городка, в который он заезжал сегодня, и даже угадывалась в свете близкого к полнолунию месяца серая полоса моря. Но он плотнее запахнул кашемировый шарф и пошел в другую сторону — к лесопарку. Там пахло ельником и прелой листвой, воздух был смолистый и мягкий, и редкие фонари освещали дорожки, засыпанные хвоей. В лесу было так тихо и так спокойно, что он с удовольствием шуршал ботинками по листьям и шагал вперед, сунув руки в карманы твидового полупальто. Здесь стало полегче, хотя воспоминания не собирались отпускать его.

Первое, что Люк сделал, когда доехал до дядюшкиного имения и отоспался — позвонил своему адвокату и продиктовал ему текст отказа от титула Дармоншир, приказав отправить копии письма деду и в титульный архив королевства. Второе — набрал знакомого журналиста и сообщил о сенсационной новости. Вечерние газеты вышли с заголовками «Очередной скандал в герцогском семействе».

Наутро ему позвонил дед и сухим голосом сообщил, что он не желает больше видеть Люка, и чтобы он не смел появляться в герцогстве. И если упрямый, спаливший себе мозги щенок хочет сгнить в чужой стране от зелья и выпивки, то так тому и быть.

— Отлично, — предсказуемо отрезал блудный внук и бросил трубку. С тех пор они не сказали друг друга ни слова. И теперь уже не скажут.

Головная боль почти прошла, фонари остались далеко позади, и Люк уже собирался повернуть обратно, когда услышал знакомый с кадетского прошлого сухой щелчок — и только успел вскинуть руку, чтобы прикрыться, когда среди деревьев заполыхали рваные вспышки и раздались выстрелы, ударившие по нему острыми толчками. Упал на землю, недоумевая, почему еще жив. И почему ему не больно.