Королевская кровь. Книга третья

Королева Ирина настороженно следила за второй дочерью, которая привлекала к себе кавалеров всех мастей, волновалась, что Васюшино отзывчивое сердце изберет какого-нибудь автора дурных строк или успевшего прогоркнуть ловеласа. Но вторая Рудлог, с улыбкой принимая восхваления и заверения в любви, была со всеми одинаково мила и равнодушна. И Ани думала, что младшая сестричка такая же, как она.

Но Васе встретился Мариан. «Он первый и единственный мужчина, который вызывал и продолжает вызывать у меня дрожь в коленках», — сказала как-то сестричка после их свадьбы.

Дрожь в коленках! У принцессы Рудлог!

Тогда она фыркнула, а сейчас понимала ее и грустила, шевеля пальцами в теплой воде, легко поглаживая себя по рукам, животу, по бедрам и вдыхая знакомый запах лаванды, чуть настойчивый и навевающий мысли о каменистых и сухих, жарких, щедро политых солнцем холмах, где гуляет ветер и терпко пахнет цветами и травой.

Конечно, дрожь в коленках. Достаточно вспомнить, как они иногда замолкали во время общего разговора и смотрели друг на друга так, что всем становилось неудобно, или как барон, проходя мимо жены, поглаживал ее по шее, и Вася прикрывала глаза, мгновенно туманящиеся странной мечтательностью, или как вдруг пропадали посреди дня, и младшие хихикали и шептались.

Однажды Ани застала их в саду — в середине октября, днем, когда погода стояла сухая и солнечная, но было уже холодно. Вышла прогуляться. И прогулялась — так, что смущенная и негодующая почти бежала обратно к дому, а перед глазами стояла сестра, с неаккуратно задранной длинной юбкой, с запрокинутой головой, прижатая спиной к старой яблоне, всхлипывающая и как-то беспомощно цепляющаяся за резко двигающегося, обхватившего ее, вбивающегося в нее Байдека. Неужели вожделение так сильно, что Васе, с ее воспитанием, и Мариану, офицеру Севера, было не дотерпеть до спальни? А если бы в сад вышла не она, Ангелина, а кто-то из младших? Или отец? Или слуги? Что же это за чувство, которое так действует на здравый смысл, гордость, воспитание, чувство долга, ответственность?

Ангелина плеснула ладонью по воде, поболтала ногами. В купальне она не зажигала свет, и глаза отдыхали, да и спокойно становилось и тепло. Напряжение спадало, а с расслаблением возвращалась и способность связно мыслить. Ей подобное не грозит. Абсолютно.

Ани не любила ни мягких тканей, ни сладких строк любовных поэм, и пища должна была питать, а вкус — дело десятое. Ей не хотелось остроты чувств, как Марине, она не была поглощена учебой или спортом, как Алинка с Полей, и не находила удовольствия в рисовании, как Каролиша.

Единственной ее любовью была ее семья. И это она про себя знала точно.

Семья.

«Василина, Васенька, сестрички мои родные. Как вы там — без меня? Боги с ней, с короной, хотя очень хочется понять, почему выбрана была не я, а Василина. Что со мной не так? Где я недоделала, недоглядела, недостаралась?

Три недели — страшный срок. Я здесь, в безопасности, а что там — только Богам известно, а Боги молчат. Может, Васюту уже сожрали акулы из парламента, и она не выстояла, не смогла отбить свою независимость. Вдруг в стране уже гражданская война? Или, не дай Боги, с семьей что-то случилось? Во дворце ведь как на ладони, было бы желание причинить вред, а способ найдется.

Как, интересно, Василина восприняла то, что выбрана королевой? Если даже все в порядке, то справляется ли она? Без моей поддержки, без советов, объяснений?

Конечно, там есть кому поддерживать. Но куда спокойней было бы, если б я делала это сама.

Домой. Как я хочу вернуться, увидеть, что все хорошо, успокоиться, избавиться от удушающего, ставшего привычным чувства тревоги. Разве даже лучший мужчина в мире может остановить меня в этом стремлении?

А если все хорошо… все-таки Василина тоже училась, тоже слушала, наблюдала, хоть и никогда не любила светскую жизнь и тосковала на дипломатических встречах — если все хорошо, то я не буду мешать. Негоже, когда страной правит королева, а королевой правит еще кто-то. Но быть рядом, готовой прийти на помощь мне никто не помешает. А чем заняться я найду, в конце концов, займусь налаживанием отношений между Рудлогом и Песками. Здесь непаханое поле работы, и задачи интересные. И партнерство между двумя странами принесет Рудлогу выгоду, если вовремя взять развивающееся государство с богатейшими ресурсами под свое крыло, то надолго закрепим за собой первенство в международных отношениях… И с драконом, с этим драконом я смогу говорить уже не с позиции заложницы, а на равных, без ограничения моей свободы…»

— Госпожа, вы здесь? — испуганный и сонный голос служанки вырвал первую принцессу из разговора с собой, возвращая в ночной дворец Белого Города.

— Здесь, Суреза, — расслабленно сказала Ангелина, облокачиваясь на стенку ванны. — Не шуми.

— Я проснулась, а вас нет. Испугалась, что вы… ушли, — малита замялась. Она была испугана, Владыка бы спросил за побег, если б госпожа снова решилась.

— Все в порядке, — Ани села в ванной, и свежий воздух тут же охладил кожу. — Я просто не могла заснуть. Раз ты проснулась, принеси мне теплого молока с медом. Я сейчас выйду в спальню, помогать вытираться не нужно.

— Хорошо, сафаиита, — Суреза подняла руки к небу, видимо, благодаря высшие силы, что беспокойная драконья невеста нашлась, и ушла.

Молоко подействовало — а, может, не беспокоили больше мысли, приведенные в порядок, или легкий аромат лаванды, оставшийся на коже, сделал свое дело, но через двадцать минут Ангелина Рудлог уже крепко спала, и не слышала ни плеска фонтана, ни громкого пения птиц за окнами.

Владыка Истаила тоже не сразу заснул после будоражащих кровь прикосновений к обнаженной, полыхающей огнем, яростью и страстью принцессе. Тело его покалывало от избытка силы и жаждало женщину, но он не торопился, охлаждался прохладным шербетом и терпким виноградом, неспешно пил ароматный фруктовый чай и улыбался. Сколько же в ней гордости, сколько силы!

— Господин, — почтительно позвал верный и тонко чувствующий настрой повелителя Зафир, — вы давно не уделяли внимание вашим нани-шар. Позвольте, я позову женщин из гарема, служанки женской половины говорили мне сегодня, что ваши жены соскучились по вам и обижаются.

Нории помедлил. Но он не был евнухом и любил женщин. И сейчас ласковые руки дочерей пустыни были желанны — если та, которую он желал на самом деле, была еще не готова.

— Да, — сказал он гулко, — позови, двоих или троих. Ты помнишь…?

— Конечно, Владыка, — произнес Зафир, кланяясь. — Только тех, кто сам захочет прийти.

Эта ночь прошла для Нории в горячем дурмане плотской любви, и девушки, пришедшие к обожаемому Владыке-дракону, потом шепотом рассказывали, что был он особенно внимателен, нежен и страстен, и так и не дал никому из них поспать. И еще одарил наутро прекрасными украшениями, которые и драконице надеть не стыдно.

Среди пришедших к Нории в эту ночь была и черноволосая, черноглазая Зара. Ей нравилась невеста господина, и она, будучи поумнее многих в гареме, предчувствовала, что скоро дракон забудет про своих нани-шар. И что эта ночь вполне может быть последней, когда он позвал женщин к себе.

Зара любила Владыку не как женщина мужчину — как восторженная девочка, получившая возможность прикоснуться к чуду, и это тоже было причиной, почему она пришла к нему. Может быть, когда-нибудь, когда дракон наконец завоюет свою невесту и они будут жить долго и счастливо, он будет так добр, что вспомнит с улыбкой и нежностью и ее, Зару из Аль-Севедов.

И не испытывала она чувства вины перед госпожой с Севера, взявшейся учить их писать и читать — потому что Ангелине, если она возьмется за ум и откроет глаза, достанется все чудо, целиком. А ей, Заре, достаточно и этого мимолетного сладкого касания от необыкновенно нежного к женщинам красноволосого дракона.