Королевская кровь. Медвежье солнце. Темное наследие

– Ты скоро придешь? – робко спросила она его, когда он собрался. Протянула ему узелок с копченой зайчатиной, с караваем хлеба.

– Не знаю, – ответил Макс совершенно искренне. – Я далеко сейчас ухожу, Далин.

Она стояла у изгороди, слушая, как он уходит, затем развернулась, приложила к щекам ладони и тихо заплакала. Макс ускорил шаг. Женские слезы в обоих мирах не добавляли ему добродушия.

Охтор заглянул и к себе в дом – там было прохладно и чисто. Усмехнулся: жизни разные – привычки одни. Надел под одежду броню, взял оружие, плащ – и ушел, хотя очень хотелось обратно, в привычный мир: он всегда боялся, что не сможет вернуться. Но за долгие годы Тротт привык к страху и научился с ним справляться, а раз уж он по своей воле спустился сюда, нужно проверить видения Алекса.

Через три дня путешествия по папоротниковым лесам и болотам и стычек, по счастью, не с самой крупной живностью Макс пришел в харчевню, стоявшую на оживленном тракте. Перед выходом на дорогу охотник предварительно накинул морок на глаза – только они сейчас могли выдать его суеверным местным. Отрастающие крылья пока легко ложились под кожаную куртку, хоть и неудобно это было до невозможности. Послушал разговоры – где еще искать информацию, как не в месте, собирающем торговцев, разбойников, лазутчиков и охранников со всех провинций континента? Хозяин харчевни, знающий Охтора уже давно и наученный, что трогать гостя не стоит, исправно указывал ему на обозы, рассказывая, кто откуда идет и куда держит путь.

Макс слушал и наблюдал, поил разговорчивых купцов солтасом – местным аналогом пива – и тщательно отслеживал, чтобы не попасться на глаза иногда останавливающимся пообедать всадникам. Они, конечно, не одолели бы его, но потом на безродного, осмелившегося поднять руку на господ, объявили бы охоту, ну и харчевню бы спалили в качестве возмездия.

Ночевать высокородные тха-норы, да и простые аристократы – норы, – здесь не оставались: не по чину было делить кров с мужичьем. Но и во время коротких остановок они ухитрялись устраивать драки: одному из купцов, замешкавшемуся с поклоном, перерезали горло и бросили тело на влажной земле дороги, кнутом высекли хозяина харчевни за показавшееся кислым вино. Старый пройдоха, ко всему уже привычный, вечером все так же обносил постояльцев едой и пивом, хоть и морщился на поворотах, и рубаха его под жилеткой набрякала от крови.

– Э-э-э, братец, – горячо говорил один из торговцев, прибывших из портового города, – говорю тебе, предсказание было. Хранительница капища упилась болью пленников и сказала, что скоро уже врата откроются в землю тучную и изобильную. Но надо готовиться, вот и созывает тха-нор-арх войска, дабы прийти туда победителем. Хранительница прорицает: утонем мы все скоро, земля наша, Ларта, как блюдечко в океан опускается.

– Я сказания про ту землю изобильную, как родился, слышу, – возражал ему второй, пузатый, захмелевший. – Дурь все это, – он понизил голос, – думаю, опять крылатые воевать собрались. Говорят, милостью Малика сумели развести сотни, а то и тысячи раньяров, да от тха-охонгов в окрестностях Лакшии уже не развернуться.

Макс кивал, запоминая. Раньяры – местные гигантские аналоги обыкновенных стрекоз, которые появились здесь совсем недавно, Малик – чудовищный бог, один из пантеона, и новости эти – если они не окажутся обычными сплетнями – были пугающими.

Когда разговоры стали повторяться, он ушел в сторону столицы империи, Лакшии. И хотя зарекался использовать дороги, в этот раз дал слабину. И поплатился за это на следующее утро, когда оглянулся и увидел, что его нагоняют трое всадников на охонгах – темно-зеленых, почти черных полубогомолах-полумуравьях, мелких родственниках тха-охонгов.

Ну как мелких… Размером с лошадь.

Макс еще надеялся на мирное разрешение ситуации, поэтому ступил на обочину, встал на колени, опустив голову. Ни к чему привлекать к себе внимание.

Всадники замедлили ход, и Макс напрягся – ездовые богомолы хоть и предпочитали растительный рацион, от свежего мяса еще не отказывались.

– Он? – крикнул один из преследователей в форме со знаками отличия местного феодала. Макс выругался про себя – нейры, наемники, цепные псы господ, имеющие полную власть судить и карать.

– Старик так описал, – высокомерно сказал другой, будто никого, кроме них, здесь не было. – Эй, ты! Лицо покажи!

Третий молча достал арбалет, направил на Тротта.

Макс откинул капюшон, глянул на заинтересованно присматривающихся к нему охонгов, щелкающих челюстями и опирающихся на передние лапы – острые, с зазубринами, – перевел взгляд на нейров. Двое спешились, достав мечи, подошли ближе, и главный, со знаками отличия, острием клинка коснулся шеи Макса – тот сжал зубы, все еще надеясь, что пронесет, – но меч прочертил кровавую полосу вверх, поднимая подбородок к свету.

– Глаза обычные, – сказал главный, присматриваясь. – Эй! Ты для кого вынюхивал в харчевне? Для Венрши? Ханоши?

Сдал все-таки хозяин, не удержался. Нейры платили за сведения золотом и покровительством, а тха-норы ловили лазутчиков друг друга с азартом и пятки поджаривали с удовольствием.

– Я просто общался. – За ворот текла струйка крови, а мозг уже просчитывал ситуацию, и мышцы напрягались, настраиваясь на драку. – Ждал обоз в Лакшию. Хочу там работу искать, почтенный, но ни одного обоза не было. Пришлось идти самому.

Воин, выслушав его с брезгливостью, что-то решил, толкнул в грудь сапогом – Макс повалился на землю и услышал свист стали. Тут же рванулся в сторону, прыгнул, уходя и от настигающего клинка, и от арбалетного болта, выпущенного нейром, остававшимся в седле. Сорвал свой плащ, махнув им перед носом у наступающего противника, развернулся за спину второго врага, свернул шею – и подставил его, уже мертвого, под удар соратника, чей меч разрубил тело, как свиную тушу.

Тротт отпрыгнул, оттолкнув труп, – и тут же защелкали жвалами охонги, бросились вперед, на свежую кровь, и стали рвать недавнего хозяина.

Инляндец рванулся к потерявшему управление от прыжков «богомола» арбалетчику, взбежал по покатой хитиновой спине, увернулся от кинжала, вывернул нейру руку – мужчина закричал визгливо от ломающихся костей и замолчал, глядя на всаженный ему в грудь собственный нож. На губах у него пузырилась кровь, и он медленно повалился со спины охонга вбок, застряв в стременах. Макс выхватил меч, развернулся.

– Тебя же на кусочки порежут, тварь, – крикнул главный, замахиваясь мечом. – Ты же подыхать будешь до-о-олг…

Он забулькал, держась за рассеченное горло, и упал – угроз за свою жизнь Тротт наслушался достаточно, и ничего нового ему сказать не могли. Потом пришлось убивать обожравшихся богомолов, вскрывая нервный узел в сочленении хитиновой брони. Себе оставить даже одного не решился, хоть это и ускорило бы движение, – попробовавшие крови, они могли сорваться, а ему только возможности быть сожранным ночью собственным транспортным средством не хватало. И уже потом пожалел, что не оставил одного из нейров в живых, – его можно было расспросить, и информация точно была бы вернее, чем полученная в харчевне.