Королевская кровь. Связанные судьбы

Старик с мерзким, трясущимся от сладострастия подбородком и совершенно безумным взглядом подошел ближе, протянул руку: сначала Макс услышал шипение, затем ударила боль – он дернулся назад, захрипел, заорал беззвучно сорванным горлом. Палач отдернул руку, поглядел на ожог, снова приложил, скалясь и облизываясь на бьющегося пленника. Почмокал расстроенно губами – прут остыл, – пошел за следующим. Тротт тяжело дышал, изгибался в цепях, и кандалы ходили туда-сюда, натирая запястья до крови.

– Откроешь проход? – спросил тот, что в мантии.

Макс молчал. Поймал настороженный взгляд воина, закатил глаза, сжался, чувствуя, как щиплет свежие ожоги стекающий по телу болезненный пот. Старик уже подходил со вторым прутом, и пленник пошевелил запястьями, толчками направляя туда стихию. Совсем немного времени не хватило. Совсем чуть-чуть.

Снова зашипела плоть, Макс дернул руками – посыпались хлопья ржавчины, и он оказался на свободе. Перехватил тонкую кисть старого психа, сломал ее с наслаждением – палач только крякнул изумленно, со всхлипом, глядя на дымящийся прут, торчащий из его груди, и рухнул, опрокидывая жаровню. Тихо, сосредоточенно метнулся к пленнику воин, поднырнул сбоку, ударил мощно в бок, да так, что наверняка треснули ребра, вывернул ему руку, пытаясь уложить лицом на пол, – Макс изогнулся, двинул затылком в подбородок, развернулся, и впечатал ладонь в кадык, кулак – в печень, и со всей силы приложил противника пяткой по колену. Тот упал, захрипел, держась за ногу, а Тротт уже шел к столу с выложенными на нем «инструментами».

Тощий, судорожно пытающийся попасть ключом в замок, оглянулся, засуетился, затряс решетку, закричал тонко – и замер, булькнул что-то, падая: из спины его торчал нож.

Воин с выбитой коленной чашечкой плевался кровью и хрипел на каменном полу, пытаясь достать из ножен меч, мерцали рассыпавшиеся из жаровни угли, накрытые телом упавшего старика, и тек по темнице отвратительный сладкий запах паленой плоти. Тротт подошел к ведру – там, на дне, оставалась еще вода, совсем немного, – и стал жадно пить, наблюдая за отползающим к решетке единственным оставшимся в живых.

– Где я? – спросил он, подходя и пинком отбрасывая от противника меч. – Где моя броня?

Воин дико глядел на него снизу, сипел, стараясь позвать на помощь. Макс наступил ему на горло.

– Я дам тебе легкую смерть, – сказал он. – Где я? Где моя броня?

Мужчина зашевелил губами, зашептал что-то. В коридоре уже слышались топот и звук голосов. Тротт убрал ногу, присел, кривясь от боли, прислушался.

– Сдохни, – выдохнул воин и вцепился ему в горло. Макс, больше не сомневаясь, полоснул его лезвием по запястью, вторым ударом загнал оружие в сердце – и тут же развернулся, подхватил меч, метнулся к двери, быстро провернул ключ. Если его окружат в этой камере – точно конец. Выскочил в коридор – и наткнулся на первую группу воинов, спешащих на помощь хозяину.

Тело, дергающееся и истощенное, ударило болью и протестом, пока разум хладнокровно командовал, подстраивая его под опыт и рефлексы. Удар – и один из стражников падает с распоротым животом, второй – и хрипит противник слева, сползая по стене, третий – и слетает голова у последнего. Меч слишком легок, но не мешает идущему к своей свободе.

Когда весь выбор – либо тебя убьют, либо ты, – не до моральных терзаний.

Еще одна группа воинов – и снова короткая бойня, и виден дикий страх в глазах стражников, и кричат где-то у выхода: «Охтор! Охтор на свободе!» Он чувствует этот страх, питается им, и вот уже блестит вокруг первый щит – и выстроившиеся в ряд арбалетчики зря расходуют запас, отступают с ужасом к лестнице, ведущей наверх.

– Остановись! – кричит кто-то из спустившихся по ступенькам бойцов. Эти посерьезнее – в броне, в шлемах, вооружены боевыми топорами, грамотно распределяются по пространству, чтобы не мешать друг другу, но двигаться им все равно будет тяжело. А их противник быстр, гораздо быстрее любого бойца. – Остановись, и мы сохраним тебе жизнь!

Макс криво улыбнулся, не прекращая движения. Идиотом он давно перестал быть.

С первым они сшибаются в двадцати шагах от лестницы – сил еще не хватает, чтобы просто раздвинуть толпу. Тяжелый стражник умел и опытен, но он еще не родился, когда его противник уже провел свой первый бой, – получает удар в грудь и падает замертво, истекая кровью. Но на его место сразу становится следующий. И следующий. И когда наконец лорд Тротт выходит из подземелья, там нет больше живых – только тишина, густой запах крови и треск факелов.

Человека с окровавленным мечом в руках, покрытого рубцами и свежими ожогами, в главном зале встречает остаток гарнизона твердыни – бойцов пятнадцать с копьями наперевес. Они боятся до жути, но все же окружают его и смыкают кольцо.

– Я хочу забрать броню и уйти, – говорит он, не глядя – слушая движение вокруг. Его легкая броня висит над гигантским камином, в котором можно запечь целого быка, а зал темный, холодный. Там же, за креслом хозяина замка, прибиты несколько пар черных крыльев с торчащими из срубов белыми костями, и раны под лопатками начинают ныть просто нестерпимо. Тоже трофеи. В этой проклятой земле и голова врага – трофей.

Солдаты двигаются ближе, еще ближе; сейчас поднимут его на острия, и плевать им, нужен он их повелителю или нет, – своя жизнь дороже. Он морщится, улавливая движение позади, шепчет два слова молитвы – и волной расходится от него леденящая сила: рассыпаются прахом наконечники копий, трухой становится дерево, расползается одежда. Макс разворачивается и с хрипом рубит наотмашь, по живому, пока противник деморализован и обезоружен, проскальзывает сквозь дрогнувший строй и разворачивается, готовый продолжать бой.

– Колдун, колдун, – бормочут мужчины с суеверным ужасом и отступают. А он, все еще прислушиваясь и постепенно укрепляя щит, подходит к камину, оценивает высоту.

– Снять, – приказывает негромко прижавшимся к стенам людям, – и я уйду.

Через десять минут из ворот твердыни в темную беззвездную ночь вышел человек с мечом в руках, одетый в доспех из вываренной кожи, покрытой черными пластинами. Никто не посмел выстрелить ему вслед.

Твердыня Аллипа была расположена на самой границе земель кнеса Волаши. Дальше шли редкие, низкорослые леса, затем – скалы Овилла. К этим скалам и направлялся тот, кто в другой жизни был профессором Максимилианом Троттом. Он шел, сколько хватало сил, на отдых забивался в какую-нибудь нору, откуда его не могла выковырять местная фауна и где не могла обнаружить погоня. То, что она будет, он не сомневался. Но у него была хорошая фора: пока гонец из оставленного гарнизона доберется до ближайшего замка, пока отправят всадников – есть шанс дойти.

Обрубленные культи крыльев дергало болью, тело просило взлететь – и не могло. Регенерирует, но сколько это займет времени?

Двоящаяся память подкидывала фрагменты того, как его ухитрились поймать: пропали женщины из поселения, они полетели на поиски и угодили в ловушку. Их накрыли несколькими сетями, оглушили. Попались как дети. Но он хотя бы жив, в отличие от соратников.

Наступало стальное утро второго дня, когда он увидел земляной вал на дороге. Пошел к нему, медленно, стараясь не делать резких движений.

– Кто? – раздался из-за укрепления резкий окрик.

– Охтор, – сказал он устало. И, оставляя своего дар-тени внизу, отпустил себя наверх, в привычную нормальную жизнь.

* * *

Профессор Максимилиан Тротт проснулся вечером того же дня, что и уснул, в своей постели – в доме в инляндском лесу. Полежал немного, приходя в себя. Встал, умылся. И позвонил Мартину.

– Ты все-таки неравнодушен ко мне, – засмеялся тот в трубку. Дико было слышать его такой обычный, дурачащийся голос. И очень захотелось увидеть нормального улыбающегося человека. – Что опять? Доставить тебе ужин?