Королевский гамбит

Лимон и лёд в стакан с водой, конечно же, не добавляю — обойдётся.

Вернувшись обратно, застаю Уэнсдэй в той же позе — она продолжает стоять ровно на середине собственной тюрьмы, словно статичная каменная статуя. Без единого слова оставляю воду на небольшом круглом столике возле кровати. И не без удовольствия замечаю её немигающий жадный взгляд, обращённый в сторону стакана. Уверен, она чертовски сильно хочет пить — но невероятное природное упрямство не позволяет ей броситься к желанной цели в моём присутствии.

— Лимона не нашлось, — безмятежно сообщаю я, нарочно оттягивая момент ухода. — Он в нашем доме предусмотрен исключительно для тех, кто не пытается убить хозяев.

Чернильно-чёрные омуты глаз мгновенно впиваются в меня ледяным взглядом, полным холодной ярости. Даже ненависти. Забавно. Держу пари, мысленно она проклинает меня на всех языках мира — но кукольное личико остаётся бесстрастным.

Самообладания ей точно не занимать.

Специально выждав ещё несколько томительных минут, коротко киваю в знак прощания и очень медленно делаю шаг назад — поворачиваться к ней спиной в высшей степени неблагоразумно.

Надёжно заперев тяжелую металлическую дверь, быстро поднимаюсь по лестнице.

Но моим планам спокойно провести остаток дня явно не суждено сбыться — как и в первый раз, едва стоит ступить на верхнюю ступеньку, несносная девчонка опять принимается барабанить в дверь. Если у меня и оставались какие-то сомнения, теперь они улетучиваются окончательно. Чертова стерва намеренно издевается — словно точно знает, сколько времени требуется, чтобы подняться на первый этаж и специально выжидает подходящий момент. Если так пойдёт и дальше, я сам отстегну Гомесу пару миллионов, лишь бы избавиться от этой занозы в заднице.

Поминая всех Богов, чертей и особенно Аддамсов последними словами, я спускаюсь обратно. Теперь Уэнсдэй сидит на краю кровати, болтая босыми ногами с самым невинным видом. Туфли небрежно брошены рядом. Стакан на столе пуст.

— Что ещё?

— Я голодна.

— Не могла сказать сразу?

— Ты не спрашивал.

Проклятая стерва.

Не считая нужным чрезмерно утруждаться, поднимаюсь на кухню и достаю из холодильника вчерашнюю пасту с лососем — перекладываю немного в тарелку и наспех разогреваю в микроволновке. Давать в руки Аддамс вилку или, тем более, нож равносильно самоубийству, поэтому достаю из верхнего ящика кухонного гарнитура большую ложку.

Ей явно будет неудобно, но мне плевать. Пусть помучается. Может, займёт свой маленький ядовитый ротик на подольше и прекратит донимать меня своими требованиями.

Но по возвращении в подвал меня поджидает очередная проблема — едва взглянув на тарелку в моих руках, Уэнсдэй брезгливо морщит нос.

— Я такое не ем. Ненавижу рыбу, — она с вызовом вздёргивает подбородок. Уверен на все сто, она специально это говорит.

— Да мне насрать, — я уже не пытаюсь быть вежливым, неуклонно приближаясь к точке кипения. — Здесь тебе не ресторан. Не хочешь есть рыбу — значит не хочешь есть вообще.

И оставив пасту на столе, решительно направляюсь к выходу. Уэнсдэй равнодушно пожимает плечами, а в следующую секунду подаётся вперёд и смахивает тарелку на пол. Раздаётся звон бьющегося стекла.

И вместе с этим вдребезги разбиваются остатки моего самообладания.

— Значит, будешь сидеть голодной, — я больше не намерен покорно плясать под её дудку и исполнять роль прислуги. К черту. Надоело.

В этот раз Аддамс начинает долбить каблуком по металлической двери сразу после того, как я дважды проворачиваю ключ в замочной скважине. Но я не намерен поддаваться. Пусть стучит хоть до посинения — мне тотально наплевать. Стараясь игнорировать неприятно бьющий по ушам звук, возвращаюсь в гостиную и отдаю ключ первой попавшейся служанке.

— Спустишься вниз через часик-другой и принесёшь чертовой стерве, что она попросит. В пределах разумного, конечно. Главное, не подходи к ней слишком близко, — приказываю я, и горничная покорно кивает. Благо, вышколенная до идеала прислуга привыкла не задавать лишних вопросов в обмен на солидное жалование. А ещё все эти люди прекрасно знают, что отцовские головорезы делают с теми, кто не умеет держать язык за зубами.

Назойливый стук из подвала не прекращается ни на секунду, отдаваясь эхом от высоких стен особняка. Металлические петли надрывно дребезжат от каждого удара, вызывая настойчивое желание зажать уши руками.

Отец отвалил немало денег, чтобы переоборудовать один из винных погребов в самую настоящую тюрьму — узкие окна под потолком заварили толстыми решётками, вместо хлипкой деревянной двери вставили прочную стальную… Но раскошелиться на шумоизоляцию он не догадался. Чертовски досадное упущение.

Впрочем, я знаю, что делать.

Наконец оказавшись в мастерской, я включаю колонки на полную громкость — и громкие басы известной рок-группы почти полностью заглушают непрекращающийся грохот.

Почти терпимо.

Аддамс непременно сдастся. Стресс, переутомление и голод обязательно сломят её несокрушимое упрямство — рано или поздно.

Устроившись на табурете напротив мольберта, я достаю из ящика масляные краски преимущественно тёмных тонов — на большом холсте изображена моя личная интерпретация «Розы Марены» из одноимённого произведения Стивена Кинга. Женщина в пурпурном хитоне и с массивным золотым браслетом на плече стоит на вершине холма спиной к зрителю. На горизонте плывут низкие свинцовые тучи, а вдали виднеются очертания разрушенного древнего храма. Эта картина отняла немало времени, но даже на текущем этапе обещает стать одним из лучших моих творений.

Тянусь к баночке с желтой краской — в оригинале Роза Марена была блондинкой, но вдруг останавливаю себя на полпути. Атмосфера работы слишком мрачная, чтобы разбавлять её светлыми цветами — и, поразмыслив с минуту, выбираю чёрный.

Да, так точно будет лучше.

Но когда я отвожу руку с кистью спустя несколько десятков минут, с удивлением обнаруживаю, что женщина на картине теперь слишком уж напоминает Аддамс. Точно такие же волосы цвета воронова крыла, водопадом спускающиеся ниже поясницы.

Какого черта так вышло?

Наверное, проблема в том, что я не мог забыть о ней ни на минуту — в перерывах между песнями продолжал слышать её бесконечные попытки достучаться хоть до кого-нибудь.

Похоже, я недооценил её невыносимый характер. Проходит полчаса, затем час — а чертова стерва никак не успокаивается, явно намереваясь довести до белого каления всех присутствующих в особняке.

Черт бы её побрал.

Я уже почти готов сдаться и спуститься вниз, чтобы привязать её к изголовью кровати и лишить возможности свободно перемещаться по комнате. Но дальнейшие события принимают совсем уж поганый поворот.