Королевский путь

Но рядом был брат, а значит, все хорошо. Его одежда смотрелась беднее, чем наряды французов, но его лошадь была достойна похвалы, и держался он с чувством собственного достоинства. Да более того, они были одной плоти и крови.

Оглядев комнату, где она провела ночь, он ужасно расстроился, но Мария могла уже только смеяться над этим.

— Это было самое любезное предложение, — сказала она.

— Путешествие было хорошим? — спросил он, беря ее за руку и снисходительно улыбаясь.

— Могло бы быть и хуже. Хорошо, что мы не пострадали, хотя и потеряли один из кораблей… с помощью англичан… Там была моя лошадь для верховой езды.

— Так надо найти новую. Твои подданные хотят, чтобы ты была счастлива здесь… и больше всех этого хочет твой брат!

— Я надеюсь…

Он рассмеялся. Джимми становился таким славным, когда смеялся. Похоже, просто очарование рода Стюартов пробивалось через его серьезность.

— Холируд и Эдинбургский дворец совсем непохожи на Фонтенбло и Лувр, — сказал он Марии. — Нет гобеленов… нет фонтанов и цветников… искрящихся люстр и венецианских зеркал… всего, к чему ты привыкла.

— Я привезла кое-что с собой. Есть надежда, что англичане не все растащили. Я могу послать людей, чтобы привезли еще что-нибудь.

— Ты просто обязана это сделать, — сказал Джеймс. — Ты должна сделать такой Двор, какой тебе бы хотелось, и стать его прелестной королевой. Я не сомневаюсь, что вскоре ты, с твоими певцами и поэтами, сделаешь маленькую Францию у себя в апартаментах Холируда.

— Ах, Джеймс, дорогой мой братик. Ты знаешь, как я мучаюсь от тоски по дому… ведь так тяжко не думать о земле, где прожил как дома много лет.

— Я понимаю, — произнес Джеймс.

Ему было приятно находиться с нею рядом. Она была очаровательна. Мария была прекрасна, как бабочка, порхая от удовольствия к удовольствию. Да пусть она обзаведется маленькой Францией в Холируде; пусть окружит себя поэтами и жеманными танцорами. Пусть делает все, что захочет, но оставит власть над Шотландией графу Джеймсу Стюарту.

* * *

Слуги облазили все конюшни в Лейте в попытках отыскать для Марии что-нибудь подходящее, но, увы, поставили перед собой невыполнимую задачу. В конце концов они нашли дряхлую клячу, которая, похоже, видела дни получше. Она была облезлая и костлявая и имела такую морду, что королеве захотелось расплакаться от жалости к животному.

Это было лучшее, что смогли найти слуги, а когда Мария увидела лошадей для свиты, то решила, что ее собственная очень даже ничего.

Они покидали Лейт, провожаемые молчаливыми рыбаками. Странное это было зрелище для этой убогой страны: во главе процессии — граф Джеймс Стюарт с королевой Шотландии, богато одетой и в сверкающих драгоценностях, а за ними — пестрый кортеж из слуг, музыкантов и поэтов.

Она обратилась к Джеймсу:

— Я не могу проехать через город на такой лошади!

— Дорогая сестра, помни, — прозвучал ответ Джеймса, — жители Эдинбурга никогда не видели твоих великолепных французских процессий…

— Да я ведь могу расплакаться от отчаяния. Что должны думать мои дяди?

— Они должны принимать нас такими, как мы есть, — серьезно проговорил Джеймс. — Можно ведь восторгаться и тем, что просто, а не только роскошью.

Они были в нескольких милях от Холируда, когда на повороте дороги Мария увидала впереди толпу кричащих людей.

Сначала она подумала, что это жители Эдинбурга вышли приветствовать ее, но, когда они подъехали ближе, ей показалось, что толпа угрожает кому-то. Они кричали, и, хотя она не понимала их, она услышала собственное имя. Обнаженные тела проглядывали сквозь прорехи лохмотьев, их ноги были босы и в крови; к своему ужасу, она разглядела, что многие размахивали палками.

— Королева! Королева! — раздались крики, и толпа ринулась вперед, окружив кавалькаду.

Мария хоть и оказалась в кольце, не испугалась. Она приветствовала это волнение. Она предпочитала эти резкие крики молчанию рыбаков в Лейте. Мария невольно выпрямилась в седле. Да, теперь она выглядела королевой.

— Что они говорят? — обратилась она к Джеймсу. — Они ведь обращаются ко мне. Я прошу: не надо жалеть меня. Они говорят мне, чтобы я возвращалась во Францию, да?

Джеймс поднял руку. Смотря на него, Мария чувствовала гордость за брата. В нем было что-то, что вызывало уважение.

— Тихо! — взревел он. — Молчать в присутствии королевы!

Мгновенно настала тишина. Мария вгляделась в дикие лица мужчин и женщин…

— Они не пришли нападать на тебя, — сказал Джеймс. — Они пришли просить у тебя пощады. Они взломали тюрьму и освободили Джеймса Келлоне, которого должны были казнить. Они просят о прощении за себя и за него.

— В чем он провинился? — спросила Мария.

— Он участвовал в маскараде на празднике иудеев, а это запрещено, — сурово произнес граф Джеймс.

— Но это не так ужасно, чтобы платить за это смертью! И как я рада, что некоторые из моих подданных умеют веселиться. Я буду говорить с ними.

— Ваше Величество, будьте осторожны. Вспомните кирку.

Но Мария редко задумывалась над чем-то серьезным. Она была со своим народом. Люди больше не выглядели свирепыми. Они мечтали о веселье, маскарадах и смехе.

Господи! — подумала она. — Ведь я мечтаю о том же, и как прекрасно я понимаю их желание!

Она немного проехала вперед, чтобы не быть позади графа Джеймса. Подняв руку, она воскликнула:

— Добрые люди Шотландии, поддержите меня, вашу королеву… Я так долго прожила в чужой стране и, оказавшись вдруг среди вас, буду говорить, должно быть, странные вещи.

Вокруг нее стояла тишина, прерываемая лишь клекотом чаек. Казалось, что толпа стоит неподвижно. Люди стояли с открытыми ртами, крепко держа палки и дожидаясь, что же скажет королева. Даже если они не поняли ничего из сказанного ею, ее улыбка была дружеской, а лицо сияло.

— Вы просите прощения того, кто был приговорен к смерти. Подданные мои, я с таким счастьем полностью прощаю этого человека и вас!

Полное прощение! Они поняли все! Они стали передавать один другому:

— Полное прощение! Господь, благослови королеву!

А потом они закричали в один голос:

— Господь, храни королеву!

Кавалькада подалась вперед, но вокруг была толпа нищих людей, поднявших палки и, конечно, смотревшихся варварами. Смрад от них, как сказали наиболее вежливые из французов, почти довел их до рвоты. Но Мария чувствовала себя счастливее теперь, чем когда ступила на шотландскую землю. Ей было отрадно чувствовать, что хоть кто-то, пусть их немного, но верен ей.