Королевский убийца

— Конечно. К этому времени кто-нибудь наверняка уже предложил бы мне рецепт чая, полученный давным-давно от старушки-матери, или порошок из клыка кабана, чтобы вечером подсыпать в твой эль.

— В самом деле? — Я крепче прижал ее к себе, глупо улыбаясь.

— Угу, — улыбнулась она в ответ. Улыбка медленно угасла. — На самом деле, — сказала Молли тихо, — есть другие травы, которые я использую, чтобы быть уверенной, что не забеременею.

Я уже почти забыл, как Пейшенс бранила меня в тот день.

— Некоторые такие травы, как я слышал, могут повредить женщине, если принимать их слишком долго.

— Я знаю, что делаю, — сказала она ровно. — А кроме того, какой у нас выход? — добавила она.

— Никакого.

— Фитц. Если бы сегодня я сказала «да», если бы я была беременна… что бы ты сделал?

— Не знаю. Я не думал об этом.

— Подумай об этом сейчас, — умоляюще сказала она.

Я медленно заговорил:

— Думаю, что я каким-то образом нашел бы для тебя место… где-то… (Я бы пошел к Чейду, я бы пошел к Барричу, я бы молил о помощи. Внутренне я онемел при мысли об этом.) Безопасное место. Не в Баккипе. Может быть, вверх по реке. Я бы приезжал к тебе, когда мог. Каким-то образом я бы заботился о тебе.

— Ты бросил бы меня, вот что ты сказал. Меня и нашего… моего ребенка.

— Нет! Я спрятал бы тебя в надежном месте, где никто не стал бы позорить тебя или насмехаться над тобой за то, что у тебя есть ребенок, но нет мужа. И, когда я смог бы, я приезжал бы к тебе и к нашему ребенку.

— Ты никогда не допускал, что ты поедешь с нами? Что мы прямо сейчас можем уехать из Баккипа, ты и я, и подняться вверх по реке?

— Я не могу оставить Баккип. Я уже объяснил это тебе всеми способами, которые мог придумать.

— Я знаю. Я пыталась понять, но не смогла.

— Работа, которую я делаю для короля, такова, что…

— Перестань ее делать. Пусть этим займется кто-нибудь другой. Поезжай со мной, и мы будем жить нашей собственной жизнью.

— Я не могу. Это не так просто. Мне не позволят уехать.

Каким-то образом мы отошли друг от друга. Она сложила руки на груди.

— Верити уехал. Почти никто не верит, что он вернется. Король Шрюд слабеет с каждым днем, и Регал готовится стать королем. Если Регал испытывает к тебе хотя бы половину тех чувств, о которых ты говорил, почему же ты хочешь остаться здесь? Почему он этого хочет? Фитц, неужели ты не видишь, что все разлетается на части? Ближние острова и Ферри — только начало. Пираты на этом не остановятся.

— Тем больше причин для меня оставаться здесь. Чтобы работать и чтобы, если потребуется, сражаться за всех наших людей.

— Один человек не может остановить это, — заметила Молли. — Даже такой упрямый, как ты. Почему бы тебе не отбросить твое упрямство и не начать сражаться за нас? Почему мы не можем убежать вверх по реке, внутрь страны, подальше от пиратов, к нашей собственной жизни? Почему мы должны отказываться от всего ради безнадежного дела?

Я не мог поверить, что слышу такое от нее. Если бы это сказал я, это было бы изменой. Но она говорила так, словно речь шла о простом здравом смысле, словно она, я и ребенок, которого пока что нет, были важнее, чем король и Шесть Герцогств, вместе взятые. Так я и сказал.

— Хорошо, — ответила она, глядя мне прямо в глаза, — это правда. Для меня. Быть с мужем — с тобой — и с ребенком было бы для меня важнее всего на свете.

И что я мог ответ ить на это? Я пытался говорить правду, зная, что это ее не удовлетворит.

— Ты была бы так же важна для меня. Ты и сейчас так же важна для меня. И это еще одна причина, по которой я остаюсь. Ты слишком важна для меня, чтобы бежать и прятаться. Я должен защищать тебя.

— Защищать? — голос ее поднялся до визга. — Ты поймешь когда-нибудь, что мы недостаточно сильны, чтобы защитить себя? Я знаю, я стояла между пиратами и детьми моих родственников и едва уцелела. И ты говоришь мне о защите, зная, что я это сделала?

Я молчал. Не только потому, что ее слова ранили меня. Они ранили, глубоко. Но она возвратила мне воспоминания о девочке, которую я держал на коленях, глядя на кровь, струившуюся по ее холодеющей руке. Я не мог вынести мысли о том, что мне когда-нибудь придется пережить это снова, но от этой мысли нельзя было спрятаться.

— Нам некуда бежать, Молли. Мы останемся здесь и будем сражаться до победы или будем убиты, когда битва будет проиграна.

— В самом деле? — спросила она холодно. — А это не значит, что ты просто ставишь свою преданность королю выше всего, что есть между нами?

Я не мог встретить ее взгляда. Она фыркнула.

— Ты в точности такой же, как Баррич. Ты даже не знаешь, как похож на него!

— Как Баррич? — у меня не было слов. Я был потрясен, что она вообще это сказала, не говоря уж об обвинительных нотках в ее голосе.

— Да, — отрезала она.

— Потому что я верен своему королю? — Я все еще цеплялся за соломинку.

— Нет. Потому что ты ставишь своего короля выше своей женщины… или своей любви. Или своей собственной жизни.

— Я не знаю, о чем ты говоришь!

— Вот! Видишь! Ты действительно не знаешь! А разговариваешь так, как будто знаешь все тайны мира и слышал обо всех важных событиях, произошедших когда-нибудь. Так что ответь мне: почему Пейшенс ненавидит Баррича?

Теперь я был совершенно растерян. У меня не было ни малейшего представления, какое это могло иметь отношение к чему-то плохому во мне, но я знал, что Молли видит здесь какую-то связь. Я осторожно предположил:

— Из-за меня. Она думает, что Баррич подавал Чивэлу дурной пример. И благодаря этому я был зачат.

— Вот. Видишь. Вот какой ты глупый. Ничего подобного. Лейси рассказала мне как-то ночью. Немного чересчур ягодного вина — и я заговорила о тебе, а Лейси — о Пейшенс и Барриче. Раньше Пейшенс любила Баррича, ты, балбес. Но он отказался от нее. Он сказал, что любит ее, но не может жениться на ней, даже если ее отец под ее давлением даст ей разрешение на брак. Потому что он уже присягнул жизнью и мечом своему господину. И он не думает, что сможет служить обоим. О, он хотел бы быть свободным, чтобы жениться на ней, и хотел бы, чтобы клятвы не были принесены до их встречи. Но тем не менее он не может на ней жениться. Он сказал ей что-то глупое насчет того, что как бы ни старалась лошадь, она может носить только одно седло. И тогда Пейшенс заявила ему: «Ладно, убирайся. Иди за своим господином, который для тебя важнее, чем я». И он так и сделал, и ты сделал бы так же, если бы я велела тебе выбирать. — На ее щеках горели яркие пятна. Она вскинула голову и повернулась ко мне спиной. Итак, вот она — связь с моей виной. У меня закружилась голова, когда кусочки фраз и обрывки рассказов внезапно встали на место. История Баррича о первом знакомстве с Пейшенс. Она сидела на яблоне и попросила, чтобы он вынул занозу из ее ноги. Вряд ли женщина будет просить об этом своего жениха. Но непосредственная молодая девушка вполне может обратиться с такой просьбой к молодому человеку, который ей нравится. И его реакция той ночью, когда я говорил с ним о Молли и Пейшенс, а он повторил слова о седлах и упряжи.

— Чивэл знал что-нибудь об этом? — спросил я.

Она повернулась и взглянула на меня. Было очевидно, что она ждала от меня не этого вопроса. Она не могла устоять и не закончить свою историю.

— Нет. Я думаю, нет. Когда Пейшенс познакомилась с ним, она не представляла себе, что он лорд Баррича. Баррич никогда не говорил ей, какому лорду он давал обет. Сначала у Пейшенс ничего не было с Чивэлом. В ее сердце был только Баррич. Но Чивэл был настойчив. И, судя по тому, что говорит Лейси, он любил ее до безумия. Он завоевал ее сердце. Только после того, как она согласилась выйти за него замуж, она узнала, что Чивэл был господином Баррича. И то только потому, что он приказал Барричу выдрессировать лошадь специально для нее.