Королевство на грани нервного срыва
Шрифт:
— А кто это?
— Мессер Софус сказал, что у них есть курени. Или куреня… Господи, как мы с этим справимся?..
Продолжение дневника поэта Куба:
После обеда я немного отдохнул, а потом в сопровождении своего волонтера гулял по Поэтополису, рассматривал потенциальных соперников. Конечно, слава, да еще всегалактическая — стать грантом фестиваля — это здорово, но к этому еще даются золото, платина и иридий. А мы с Кубочкой, что уж тут таить, небогаты, и как нам платить за жилье и содержание детей, непонятно. Эти мысли пробудили во мне грусть… Я хотел было записать стихотворение, но тут Пит повлек меня за собою:
— Давайте поспешим на Красную Поляну, я выяснил, что там будет выступать казачий хор из куреня Альфа Центавра. Это будет очень интересно.
Мы отправились на Красную Поляну, там уже было полно зрителей. И тут на сцену вышли казаки. Это было незабываемое зрелище. Гиганты с сине-зеленой чешуйчатой кожей, алыми бровями и золотыми глазами были незабываемы. С затылков у них тянулись косы, а над губами свисали соединительные усы, видимо, чтобы хор пел синхронно.
Они встали, выдохнули, их усы и косы соединились. Возник звук, а потом наивысший из казаков сказал:
— Здоровеньки булы, мы до вашего куреня. Оченно нам ндравятся здешние обитатели. Пропоем мы вам песню народную, древнюю, казачью, от всего казачьего сердца.
Гудение усилилось,
Хор выглядел импозантно, особенно красные брови на сине-зеленой коже. Мне думается, это особая боевая раскраска казаков, ибо, насколько я понял, они воины, раз у них есть холодное оружие.
Тут на сцене вышла некоторая заминка, казаки что-то нервно задергали усами, потом один достал шашку, серебряную стопку и фляжку с чем-то завлекательно плеснувшим. На сцену вышла дочь герцога Оливия, и казаки запели:
Кому чару пить, Кому здраву быть, Девице Оливии да свет Альбиновне!Они поставили чару на шашку и в таком виде вручили даме. Но госпожа Оливия отличалась великолепной выдержкой и тактом. Она, не дрогнув, взяла шашку и выпила инородное зелье. Крякнула, занюхала рукавом и сказала:
— Ай, спасибо, казаки, порадовали! Располагайтесь со всем удобством, как дома. Песни ваши слушать не устанем.
— Да мы еще кой-чего могем, — молвил самый синий, и казаки захохотали, тряся усами.
— Не сомневаюсь, — очаровательно улыбнулась Оливия и потихоньку-полегоньку выперла казаков со сцены. А затем, взойдя на трибуну, почти будничным голосом сказала:
— Итак, фестиваль открыт, и мы приступаем к жеребьевке. Жеребьевку проводит высокоточный лазер, которого нельзя заподозрить ни в подкупе, ни в кумовстве и прочих делах. Вот он.
Оливия поставила на крышку трибуны анапестон.
— О’кей, анапестон, — строго молвила она.
И сразу во всем почувствовалась некая торжественность. А ведь так и есть! А вдруг я буду первым? Вот бы Кубочка удивилась!
— Жеребьевка начинается, — бесцветным голосом произнес прибор, и тысячи алых лазерных лучей завихрились по залу.
— Жеребьевка окончена. Первая тройка поэтов: Омниа Винцит Амор, планета Джангла, галактика У-8у; Василий Петрович Полупуднев, планета Земля, галактика Млечный Путь; Куб Кубатон, планета Кубикус, галактика Грань 1004.
О небо! Это произошло!!! Я читаю стихи в первой тройке! Надо обязательно сонет, сонет — всегалактическая форма возвышенной поэзии. Я не должен посрамить своей планеты! Тем более что каждому дается право только на одно стихотворение!
Я был взволнован и дрожал. Только особыми медитационными упражнениями мне удалось восстановить спокойствие.
Первой вышла Омниа Винцит Амор, высокая женщина с золотой кожей и в золотом платье. На голове у нее сияла диадема из каких-то очень роскошных камней. Она поклонилась всей аудитории, вознесла все четыре руки к небесам, видимо, благодаря их за свой талант, и начала читать:
Мои стихи — лишь трава под ногами Твоими, Все Сущее. Я рассматриваю травинки и вижу красоту каждой. Я рассматриваю звезды и вижу их прощальный свет. Да будет любовь со всеми. Да будет совесть со всеми. Этого не так уж и мало.Зал взорвался аплодисментами, а я так ничего и не понял. Это разве стихи? Про траву и звезды любой школьник написать может! Ладно, послушаем землянина.
Василий вышел и, если честно, выглядел забавно. Я слышал про расу землян, что она очень сильная, везде лезет, и уж если что, своего добивается любыми путями. Поэт поправил микрофон и заговорил:
Счастливый день наступит до срока, Засияет в небе тысячей радуг. Не будет больно и одиноко, Будет так, как душе твоей надо. По плечам рассыплются самоцветы, С руками сплетутся алые розы. В этот день даже лучшие из поэтов Не смогут удержать счастливые слезы. А ты пойдешь, и тебя не удержать боле, Ты была рождена для любви и славы. Главное в судьбе — не бояться боли И простить себе маленькую слабость.Какие странные стихи! Недаром говорят, что земляне на голову особенные. Но сейчас уже мне читать. Прочту сонет, который посвятил Кубочке!
Я вылетел к микрофону и ощутил, какое здесь мощное силовое поле. Поэтов защищали. А то мало ли, какой-нибудь критик найдется и пустит стрелу в чтеца.
Микрофон всплыл в воздухе перед моим ротовым отверстием, и я заговорил:
Ее глаза на звезды не похожи, Они напоминают два яйца. Но я влюблен, и эти очи тоже Разбили целых два моих сердца. Когда иду измученный тоскою В отсек энергетический пустой, Она мне даст заботы и покоя, Она сама забота и покой. Любви доступно всякое созданье, Коль есть в нем разум и святая страсть. Его невыносимое желанье К ногами любимой призывает пасть. Причем необязательно к ногам. Надеюсь, что сие доступно вам.Святое Небо! Я вовсе не ожидал, что зал так отреагирует на мое скромное стихотворение. Бегущая строка табло показывала число голосов: по сравнению с Омниа и Василием я набрал наполовину больше голосов.
— Подсчет окончен, в этом раунде победил Куб Кубус, — объявил мягкий женский голос. — Через десять минут новая жеребьевка. Можете пока релаксировать.
Полилась приятная музыка. Я растерянно стоял, не зная куда себя деть. И тут ко мне подошел землянин.
— Мое почтение, — поклонился он. — Сонет был прекрасен. Как приятно знать, что в мирах еще есть поэты, пишущие сонеты…
— Приятно знать, что поэты вообще есть, — подошла к нам Омниа. — Мальчики, пойдемте в буфет, выпьем за поэзию. Чисто символически, я угощаю.
Мы отправились в буфет, где угощались отличными напитками. Я уже раздавал автографы, как и Василий с Омниа. На этом завершаю день.
Глава одиннадцатая
ПОЭТИЧЕСКИЙ ФУРШЕТ
Видеть не могу эту гадость! — воскликнула мастер-повариха. — А ее еще надо приготовить!
Гадостью были роскошные медузы, лениво плавающие в баке с морской водой. Медузами питались ксантийцы — два этих поэта прибыли из галактики Ксанто. Они дышали гелием и ели глиняные тосты с медузами, в остальном проблем не доставляли.
— Госпожа Рипли, позвольте мне сделать тосты, — вмешалась юная бисквитчица. — Глину я уже сформовала и пропекла, теперь только выкладывать медуз…
— Слава небесам, что растет такое поколение кондитеров. Вперед, девочка, — сказала повариха. — Я лучше приготовлю винегрет — это для поэта с Земли, они раса, практически схожая с нами, даже удивительно!
Бисквитчица принялась споро вытаскивать медуз особой сеточкой и укладывать на еще теплые глиняные тосты. Медузы присыхали, и тогда девушка капала в серединку тоста капельку ртути — в этом был особый ксантийский шик.
Мясник разделывал тушу альфа-центаврийского кролика — это было здоровенное существо, ростом с хорошего кабана. Стейки и бифштексы из него будут есть альфа-центаврийцы.
А вообще, все напрасно боялись сложностей с кухней — гости все привезли с собой, показали, как приготовить или даже приготовили сами. Землянин, правда, сказал, что прибыл на халяву и хочет винегрета и жареных кур. Куры в замке имелись в достаточном количестве, клетка с квохчущими затворницами стояла у стены. И тут младший поваренок увидал, что стена становится какой-то текучей, а в полу появилась крутящаяся воронка.
— Ой, — сказал поваренок.
Из дырки высунулась рука, смуглая, волосатая, в золотом браслете и с железной литровой кружкой:
— Нам только водички попить!
— Ой! — взвизгнули теперь уже все.
Из вихрящейся воронки в полу на кухне образовалась целая орава мужчин, женщин и детей разных возрастов. Все они были смуглы, одеты в яркие наряды, пахли лошадьми и поддельными духами. Очи их сияли, как янтари, и, видимо, обладали особым гипнотическим действием.
— Вы кто? — грозно спросил шеф-повар, схватив мясницкий нож. — А ну возвращайтесь в свою дырку!
— Добрый человек, зачэм ругаэсси, зачэм нож! Мы бродячие артисты, кабаре «Черная жемчужина». Мы космические цыгане, кочуем, гадаем, мал-мало зарабатываем, старые звездолеты берем, на запчасти продаем. Покормите нас, а то два месяца не мывшись и переночевать негде.
— Мне такие типы незнакомы, — мрачно сказал шеф-повар.
— А вот наш ромалэ-барон Иванко Сокол.
— Барон Иванко Сокол, — гордо отрекомендовался высокий, чернобровый, черногривый и одетый во все черное красавец. Шляпа у него размером напоминала блюдо для канапе и по тулье была повязана алой лентой.
— Послушай, дарагой, — заговорил барон. — Нам много не надо. Мы по всем галактикам кочуем. Накормите нас, напоите, а мы вам за это споем-спляшем, на картах погадает наша старая Нэнэ.
— Хозяйку уже оповестили? — спросил шеф-повар.
— А вот и я! — ответила я ему. — У-у, какой у нас здесь контент образовался. Это вы знаменитые цыгане Иванко Сокола?
— Барона Иванко Сокола!
— А, барон, вот и вы, рада видеть. Вы, значит, через континуум шли… Давайте договоримся сразу: у нас тут поэтический фестиваль о мире и дружбе. Поэтому столовое серебро воровать не надо. Располагайте ваши шатры где хотите, еду выбирайте согласно рациону и развлекайте гостей. Будете хорошо себя вести — уйдете с честью и подарками, а нет — я вас достану, у меня руки длинные.
На что все сказали:
— Обижаешь, хозяюшка, мы люди честные, нам чужого добра не надо!
Я увела компанию в малую столовую, приказав подать им отдельный обед и выпивку. Мне было сейчас не до них. Через десять минут закончится первый день выступления героев фестиваля, после чего я должна произнести соответствующую речь и объявить результаты жеребьевки. Назвать победителей и пригласить их в Хрустальный дворец на праздничный ужин. Хрустальный дворец охранялся, но в связи с цыганами охрану я удвоила.
Я вернулась в зал поэтов. На сцену как раз всходила хрупкая девушка-гуманоид в белом платье. Сопровождал ее тоже гуманоид, в черном костюме и с гитарой в руке. Значит, девушка будет петь — приятный аккорд для завершения первого дня фестиваля.
И она запела:
Как легко закрываются веки, Как из рук высыпается стих. Я жила в термоядерном веке, Я жила в умирающем веке И не видела разницы в них. Те же были дома и заборы, Те же лужи и та же тоска. И душа уезжала на «скорой», Белым пальцем крутя у виска. Я не знала, зачем я и кто я, Я умела совсем ерунду. Я не знала любви и покоя, Видно, их я совсем не найду. Я не смею просить об отсрочке, Если только на время письма. Как легко рассыпаются строчки, Как обрезанные ноготочки, А за ними — забвенье и тьма.Она допела, и все просто встали в благоговейном молчании, не потому что стихотворение было уж каким выдающимся, а потому что девушка эта была воплощенные страдание и скорбь. Она взмахнула руками, и под потолком замелькали белые бабочки.
— Прощайте, — сказала девушка.
Гитарист забросил гитару за спину и бережно поднял на руки невесомое создание.
— О Стелла Марис, молись о нас, бездарных, — услышала я рядом чей-то шепот.
Я повернулась. Это был рагноид — бледно-сиреневый, моего роста, с огромными глазами. Его галактика в противовесе — пришлось ему по мирам поболтаться.
— Вы знаете поэтессу? — спросила я.
— Стеллу Марис знают все поэты. Ведь она умершая звезда, но свет ее вместе со стихами все еще идет к нам. Она появляется внезапно и так же внезапно исчезает. Это хорошо, что здесь была Стелла Марис, она осенила всех благословением и послала удачу.
— Мне приятно встретить такого знатока.
— О, что вы, это я должен выказать почтение…
— Люция Монтессори, владелица всей этой красоты.
— Орви эт Урби, кластер Рагноида…
— Я поняла. Как прошло смещение по граням?