Короли и Звездочеты

–   Это вы загнули… - фыркнул Сашка.
– Он не будет со мной разговарить. У нас, на Объекте, кроме меня полно умных людей, так что со мной Евгений Аристархович, даже если он причастен ко всей этой заварушке со сфинксами, будет о чем-то откровенничать в самую последнюю очередь.

–   Как говорят астрологи: переживем - увидим.

–  Саша?
– переспросил Лукин. Глюнов вздрогнул, и телефонная трубка едва не свалилась на пол.
– Так что вы решили? Вы сможете мне помочь?

Вот оно. Оказывается, Громдевур был прав в своих предположениях. И двух дней не прошло - и вот Лукин зазывает себе в союзники недоучку-аспиранта.

Сашка вытер ладони о полы халата.

–  Конечно, Евгений Аристархович. Только… Ян Витальевич наверняка обидится, если я без разрешения воспользуюсь его лабораторией.

–  Я беру на себя уговорить Монфиева, а приказу Монфиева Бэлмо будет обязан подчиниться, - мигом нашел оправдания Лукин.

«Да?» - не поверил Сашка. Атропин уволил одного из своих сотрудников только за то, что тот однажды, не имея собственной авторучки, воспользовался его, персональной бэлмовской. Но не стал спорить.

–  Тогда идем в лабораторию.

–  Идем, - согласился Лукин. Поднялся с кресла и повернул к выходу.

Тут раздался громкий треск, створка окна распахнулась от сильного толчка костылем. Покряхтывая и поминая чертей в больших количествах, через подоконник перелезал добравшийся-таки до медицинского специалиста Юрий Андреевич Теплаков.

–  Доктор!… доктор!… - запыхавшись, взывал он.

–  Что с вами, дражайший Юрий Андреевич?
– печально покоряясь клятве Гиппократа, ответил Лукин.
– Кости ноют? Обезболивающее вам выписать? И не стыдно вам - ведь умный человек, а ведете себя так, будто поставили себе цель проспиртоваться и обеспечить нетленность останкам…

Сашка немало удивился, когда в ответ на увещевание доктора Теплаков - не самый покладистый и миролюбивый человек, - не стал отвечать трехэтажным матом. Наоборот, философ состроил обиженное, дитячье выражение на своей разрисованной зеленкой физиономии, подскочил, неуклюже опираясь на костыли, к Лукину и спросил:

–  Доктор, вы правда считаете, что я - всего лишь алкоголик?

–  Честно говоря, Юрий Андреевич, я считаю вас алкоголиком творческим и образцово-показательным. Лечиться бы вам и лечиться…

–  Я согласен!
– чуть не пал на колени возрадовшийся Теплков. В его очах била крыльями робкая надежда.
– Только скажите - для обычного алкоголика такое, - он сорвал с головы бинтовую повязку и наклонил к Лукину макушку, - нормально?

Лукин замер, кажется, потеряв дар речи. Сашка тоже подошел, полюбопытствовал.

Из ярко-рыжей макушки Теплакова торчали коротко остриженные зеленые ростки. И еще десяток почек только-только проклевывались. Одна упрямая веточка нагло свесилась на лоб «изолянта», покачиваясь, как будто была фазаньим перышком на модном берете.

–  Мммда… - синхронно протянули Сашка и Евгений Аристархович.
– Кажется, это была морковка…

–   Это называется морковкой, - объяснил Громдевур, когда Сашка вчера ночью возвращал ему «диверсанта» и спросил о планах, которые строил Октавио с Зимановичем. Черно-Белый Кот, наигравшись с охранниками, продолжал искать на своей пятнистой шкуре следы «химического оружия», которым его поразила тетя Люда.
– Морковка подвешивается на длинный шест и раскачивается перед носом упрямого осла, который и сам бы пошел в нужную сторону, но почему-то считает себя слишком важным ослом, чтобы действовать без лишних уговоров.

На сравнение Кирилла с ослом Сашка обиделся.

–   Твой приятель еще сам не решил, чего хочет от жизни, - заметив насупленный Сашкин взгляд, чуть изменил формулировки Октавио.
– То ли мэтра Лукина подставить, то ли поиздеваться, то ли просто узнать чужие секреты и ухватить ушлого мэтра за живое.

Сашка не желал униматься:

–   Если Кирилл, по-вашему, такой осел, - то я, спрашивается, кем тогда в вашей систематической классификации числюсь? Мокрицей? Дождевым червем?

–   Тю, обиделся!
– обезоруживающе ухмыльнулся Громдевур. И, помолчав, прибавил серьезно: - Ты у меня числишься магом. Не самым ученым, что есть, то есть, но магом. Издеваться над тобой… - Громдевур покатал на языке просившееся окончание фразы: «все равно, что бить лежачего». Передумал и сказал иначе: - Чревато последствиями. Вот обидишься на меня сегодня - а завтра я проснусь с какими-нибудь оленьими рогами на голове. Если вообще проснусь. Оно мне надо? Нет, Сашка, к магам, чародеям и звездочетам в любом королевстве счет особый…

XV. ЧУДОТВОРЕЦ

Солнечные зайчики прыгают по стенам. Он зачерпывает солнце ладошкой - от души, полной горстью, и удивленно рассматривает солнечный свет.

Солнце.

Белые стены.

Зеленые листья.

Там, у стены, старый узловатый боярышник скрючился колченогим стариком; если не побояться зацепить одежду за острые коричневые шипы, можно вскарабкаться наверх, пройтись по забору - он каменный, широкий, выдержит; а там можно перелезть на крышу, забраться на самый верх, и, придерживаясь за печную трубу, посмотреть на расстилающийся внизу город.

А можно сделать шаг - и тоже оказаться на крыше.

Ветер рвет волосы и смешно щиплет за острые кончики ушей. Он забрался так высоко, что кажется - весь мир лежит у него на ладони.

Такой же загадочный и неуловимый, как солнечный зайчик.

От восторга и нетерпения он подскакивает, прыгает, танцует по острому скату крыши, крутит финты, подсмотренные у ярмарочного шута, и кричит во все горло проплывающим над городом облакам:

–   Ого-го! Я король мира! Повелеваю вам, мои верные подданные… - размахивая руками, он командует что-то бесконечному небу, птицам и Солнцу, которые равнодушно смотрят на заигравшегося мальчишку.

–   Лот?
– зовет знакомый женский голос.

Он прыгает вниз - даже не думая о том, что прыжок с высоты, на которой летают ласточки, может окончиться сломанными ногами; и бежит по зеленому, покрытому пятнами солнечных зайчиков саду.