Корона и Венец
Шрифт:
Итак, я жду ваших объяснений…
Георгий хмуро обвел взглядом обоих дам.
В роскошном — палисандр и голубой шелк обивки, — салоне «Эреклика» они был втроем.
Ксения сидела в кресле с видом королевы, Ольга — на диване — смущенно куталась в полосатый бухарский халат с золочеными кистями… Злополучная шляпка дохлой каракатицей лежала на ажурном столике. Рядом чуть дымился небольшой серебряный самовар — из него отогревали чаем промокшую фрейлину.
— Что же все-таки произошло?
Георгий постарался придать голосу строгость — все-таки произошедшая сцена —
— Ее высочество изволило бросить в море свою шляпку и попросила ее достать — я сочла возможным… — пробормотала Ольга.
— Прыгнуть за борт в неглиже на глазах сотен матросов, не считая господ офицеров?
Ольга скромно потупилось.
— А вы мадемуазель моя сестра? — осведомился Георгий.
— Надувшись, Ксения молчала…
— Ее Высочество просто пошутили! — вступилась за девушку фрейлина.
— Если так, то шутка зашла слишком далеко!
Я всего лишь спросила у Ольги… у баронессы фон Месс — выполнит ли она любой августейший приказ и вот… так получилось… — сестра виновато потупила взор — слишком уж виновато и нарочито.
Eh bien, — mm Xenia vous pouvez aller [12] — распорядился он зачем-то по-французски.
Но… я бы хотела дослушать, — Ксения как-то неприятно улыбнулась.
12
Хорошо, — мадемуазель Ксения вы можете идти. (фр.)
— Идите к себе!
— Однако…
Сейчас с вами говорит не ваш брат и даже не царь, а глава Семьи! Повинуйтесь — как повиновались бы отцу, — сухо отрезал Георгий.
…Так что случилось, Ольга?
— О, Георгий… прости… прости… те… Она сказала, что я… ваша… твоя любовница, а потом приказала достать эту чертову шляпку… Я не знаю что на меня нашло… — слезы заструились из под полуприкрытых век.
— Дорогая — тебе незачем плакать, — он осторожно привлек ее к себе. Ну, в конце концов…
Про себя конечно он клял дурочку — ох ведь пойдут разговоры теперь — не остановишь! Но чего доброго же совсем разревется — начни он попреки да нотации.
Ольгу пришлось утешить — тем способом каким мужчина может утешить огорченную возлюбленную. (Может та на это втайне и рассчитывала).
Потом отправив Ольгу отдыхать, уселся в салоне в одиночестве и налил бренди себе. Желчно подумал что с юной бесовки станется сказать то же самое Элен… даже еще перед свадьбой и при всех. Нужно поговорить на эту тему сmaman.
Ох, драть ее надо бы! — и тут же одернул себя. Он вспомнил разговор Гирша с матушкой — что повреждения и последствия ушибов уже сказались — и скорее сего обрекут на пожизненные проблемы со здоровьем.
Корсет всю жизнь — самое меньшее… Каково думать об этом юному существу, только вступившему в жизнь? Все равно надо поговорить с Ксенией… И собственно, кто ей это посмел сказать?
Карета за каретой подъезжали к ярко освещенному подъезду возле которого переругивались с извозчиками городовые.
Отворявшиеся дверцы выпускали прямо на красную дорожку разостланную на мостовой барынь в дорогих мехах несмотря
на теплую погоду и господ в цилиндрах.В особняке — точнее дворце — прежде принадлежавшего первому генерал-губернатору — Светлейшему князю Воронцову — давали бал для избранного общества Одессы.
Дом был построен как при Александре Благословенном — когда не жалели простора.
Белые мраморные колонны лепные потолки старинная резная мебель. Посреди зала возвышалась античная статуя — да не какая-то копия вырубленная из малоярославского мрамора, а подлинный антик выкопанный в руинах Ольвии или Тираса.
В дубовой столовой отделанной резьбой был накрыт стол для избранного общества — тяжелые серебряные стопки, золоченые кубки дорогой фарфор, бронза…
Но конечно Георгия интересовала не кухня — впрочем как следовало ожидать — великолепная — а здешнее общество.
Общество надо сказать собралось самое разнообразное.
Русские купцы в лопающихся на десятипудовых телесах длинных сюртуках — рядом с изящными французами и лукавыми греками с их пестрыми галстуками. Бессарабские помещики-усачи. Горбоносые чернявые господа, словно сошедшие с антисемитских карикатур непринужденно беседовали с дворянами блистающими золотым шитьем мундиров и орденами.
И среди их — одесская достопримечательность — граф Александр Григорьевич Строганов, без малого столетний но еще довольно бодрый старец, облаченный в старого — николаевского образца мундир с эполетами на коих красовался — вопреки приличиям и правилам вензель императора Александра I. Первый и единственный почётный гражданин Одессы, бывший генерал губернатор малороссийский, новороссийский, и прочая..
Представленный Георгию он какое то время изучал монарха словно не веря что это и есть царь…
А потом заявил:
— Ваше величество — вы десятый государь всероссийский на моей памяти!
И Георгий благожелательно улыбнулся в ответ — граф в самом деле имеет право не удивляться царю — он ведь еще застал во младенчестве времена владычества прарапрапрабабки Екатерины Великой.
А Александр Григорьевич добавил:
— Моего рара воспел еще Байрон в своем «Дон-Жуане»… в самом деле — донья Джулия, доказывая свою верность супругу и перечисляя своих поклонников, особо отметила, что она устояла против обольщения графа Строганова и «заставила его напрасно страдать»:
Но и без этого обломка древности общество было самое удивительное. Вот Григорий Григорьевич Маразли — городской голова — взявший за правило — тратить на благие дела десятую часть дохода.
А вот Лев Израилевич Бродский — сахарозаводчик меценат и филантроп а также гласный Городской думы. Мирно беседует с градоначальником — контр-адмиралом Зеленым.
Как знал Георгий — внешне грубый вояка-марсофлот — о котором прогрессивная пресса пишет что он только младенцев на завтрак не есть и который не постесняется лично отодрать за бороду хоть проштрафившегося русского купца, хоть еврея или грека. Но при этом и сам мзды не брал, и другим не давал. А только заступивши на должность Павел Алексеевич собрал у себя здешних охотнорядцев и сообщил что малейшие попытки организовать еще один погром в духе кровавого 1881 года, он будет пресекать огнем на поражение — а уцелевших будут судить военным судом.