Корона жигана

— Как он выглядел? — не сумел скрыть волнения Игнат Сарычев.

— А вы все одинаково выглядите, — заверил Грош. — В кожаной куртке, маузер на боку. Разглядеть-то мне не удалось, видел его в профиль, да и то издалека, с такого расстояния много не увидишь. Худой, высокий… Если бы встретил, то не узнал, — честно произнес Грош. — Клюет! Клюет! — вдруг радостно завопил он.

Игнат опять подсек, удилище сильно изогнулось под тяжестью, и в воздухе на несколько секунд повис большой лещ. Блеснув широким боком, он плюхнулся в воду, подняв сноп брызг.

Не повезло. На лице Сарычева застыло самое настоящее горе.

— Черт бы ее побрал! — в который раз выругался Игнат. — Видно, крепко ты грешен, Грош, с тобой никакая рыба не идет.

— Масть не капает, — сдержанно согласился Грош. — Ну, я поканал. А ты кукуй здесь, — и, поднявшись с бревна, потопал по косогору.

* * *

— Мы-то гонцов по всему Подмосковью разослали, а он, оказывается, в Москве околачивается, — задышал в самое лицо Макей. — Кто бы мог подумать. Хотя, — призадумался малость жиган, — есть в этом свой резон, город большой — затеряться легче.

Кирьяну и самому показалось, что однажды в рыночной толпе он рассмотрел сутулую фигуру Пети Крохи. Он даже отправил следом за уркачом одного расторопного ерша, но тот неожиданно растворился в людском потоке. На протяжении нескольких дней Петю Кроху у этого рынка караулили шкеты, но никого, даже сколько-нибудь похожего на него, не обнаружилось.

За Петей Крохой имелось немало грешков, и самый страшный — резня жиганов в тобольском лагере.

В то время Петя Кроха был в лагере паханом, для большинства заключенных — это почти апостол, и его речам осужденные внимали так же трепетно, как откровению святого. Поначалу он относился к «идейным» с большой долей терпимости, считая их всего лишь заурядным течением в блатном мире. Он мог даже позволить себе вступить с ними в словесную баталию о том, что чтение газет так же вредно воровскому промыслу, как огрубевшие пальцы. И только когда уркачи стали терять лидерство, понемногу растворяясь в массе жиганов, он объявил им безжалостную войну. Для начала ликвидировав многих в своем лагере. А те, что остались в живых, с легкостью перекрасились в уркаганскую веру. Даже бывшие белогвардейцы, позабыв про голубую кровь, встали под знамена уркаганского братства.

В этом же лагере в то время отбывал срок и Кирьян, тогда еще молодой жиган. Петя Кроха, распознав в нем перспективного пацана, много раз пытался перековать его в свою веру. Получалось плохо. Лишь осознав, что упрямство может стоить ему жизни, Курахин сделал вид, что отошел от «идейных». А через шесть месяцев в лагере вновь оформилось крепкое ядро жиганов с Кирьяном во главе.

Первое, что сделали «идейные», когда вышли из подполья, так это объявили Петю Кроху «вне закона».

О приговоре старый урка узнал за три дня до окончания срока. К тому времени зона изрядно «покраснела», коренных уркачей осталось немного: кто уже успел отбыть срок, а кого перевели в другой лагерь, — зато «идейных» насчитывалось почти половина. Петя Кроха, окружив себя уркаганской порослью, оставшиеся дни провел в бараке, опасаясь удара заточкой. А откинувшись, растворился на воле.

Как-то жиганы отыскали Петю Кроху в Питере, на Васильевском острове. Когда он наслаждался пивом в одном из кабаков, ему на блюде передали накрытый белоснежной салфеткой нож с поломанным лезвием. Жиганы, не принимавшие традиций уркачей, любили поиграть в благородных разбойников. Именно это обстоятельство в очередной раз позволило Пете Крохе выжить. Вооружившись тесаком, он вышел через кухню, зарубив по пути двух жиганов, стоящих на стреме.

Будь на месте жиганов уркачи, все закончилось бы в тот же вечер. Они не стали бы устраивать театр, а, подкараулив приговоренного, воткнули бы ему перышко под лопатку.

Оказывается, Петя Кроха осел в Москве, и даже при каких-то делах.

— Ты не обознался? — спросил Курахин, все еще не веря в удачу.

У Кирьяна были личные причины ненавидеть Петю Кроху, но об этом не знали даже самые близкие к нему люди.

— Разве его с кем-то спутаешь? — удивился Макей. — Конечно, постарел с тех пор, как ты мне его показывал, но, как и прежде, каланча. За версту видать!

— Он был один? — осведомился Кирьян, откинувшись на спинку стула.

Курахин взял со стола колоду карт и повертел ее в руках. Стирки были копаными, тисненая масть легко прощупывалась чувствительными пальцами через узорчатую рубашку.

— Нет, с ним был какой-то бородатый хмырь, я его не разглядел, он спиной сидел, — честно признался Макей. — Он по сторонам все зыркал, как будто чего-то высматривал. Пива глоток сделает и опять на соседние столики смотрит.

— Может, легавый? — насторожился Кирьян.

Макей пожал плечами:

— Не думаю… Петя Кроха хоть и уркач, но не станет же он с легавым связываться, тогда его свои же затопчут. А глаза у того бородача нехорошие. Разглядеть я его не сумел, но такое впечатление, будто где-то уже встречал.

— Значит, говоришь, они не в первый раз там появляются?

— Не первый, халдей сказал, что уже бывали.

— Вот что сделаем… Возьми с собой жиганов и разберись с ними. Только чтобы аккуратно было, по-тихому.

— Не в первый раз! — сверкнул бесовскими глазами Макей.

Из соседней комнаты вышла Дарья. Барышня выглядела необыкновенно элегантно. На крохотной красивой головке белая шляпка. Платье длинное, приталенное, строго по фигуре. Одно слово — курсистка! Единственное, что ее портило, так это ярко накрашенные губы и множество золотых колец на пальцах. Дворянка посчитала бы подобное безвкусицей. А вот маре в самый раз будет.

— Ты куда? — удивился Кирьян, по-хозяйски схватив Дарью за руку.

— Пойду к Светке, давно уже не была.

— А со мной тебе, значит, скучно.

Кирьян, не отпуская ее руку, обнял Дарью за талию. Грубоватая ласка уверенного в себе мужчины. Неожиданное воспоминание нахлынуло на Кирьяна. Пытаясь отделаться от навязчивого образа, он крепко зажмурился. Но не помогло — в объятиях он сжимал свою прежнюю пассию, бедовую и красивую Варьку: знакомый поворот головы, округлый подбородок тоже ее, похож даже разрез глаз. А может, объяснение весьма простое, а именно: в каждой красивой девушке ему видится прежняя любава. Помнится, перед смертью она так же пронзительно смотрела на него.

Не помогло. Участь ее уже была решена.

Привидится же такое!

— Отпусти, бесстыжий, — нерешительно отмахнулась Дарья. — Это при посторонних-то. Что люди подумают?

Макей не сумел сдержать улыбки. Он знавал Дарью не такой стеснительной. Не далее как три дня назад на одной блатхате Кирьян отгородился от остальных блатных всего лишь занавесочкой, и барышня стонала с таким восторгом, как будто никого рядом не было.

— Видал, какая у меня девушка застенчивая? Это тебе не воспитанницы мадам Трегубовой, — серьезно заметил Курахин.

— Я понимаю, — кивнул Макей, опустив глаза.

Ни для кого не секрет, что после встречи с Дарьей Кирьян переменился. Стал почти ручным. Чем она его присушила? Ведь раньше он таким не был.

Молодой жиган мог вспомнить несколько случаев, когда разонравившуюся подругу Кирьян просто отдавал на круг корешам. А вот с Дарьей обращался, как с леди.

— Детка, — Кирьян продолжал держать девушку за талию, — я надеюсь, ты не станешь делать глупостей.

— Ну что ты такое говоришь, — выдохнула испуганно Дарья, — разве я могу тебя на кого-то променять?