Коронная дата Великой Победы. 75-дневная Вахта Памяти в честь 75-летия знаменательной даты

Разумеется, стихи моей жены не появились ни в «Красноармейце», ни в «Октябре». Зато «большой совесский поэт» потом написал: «Любовью дорожить умейте, / С годами дорожить вдвойне: / Любовь не вздохи на скамейке / И не прогулки при луне».

А к тебе на передачу Юля пойдёт обязательно. Только скажи ей, что будет генерал армии Белобородов. Она в нём души не чает.

…После длительных и муторных съёмок, на которых хозяин телеплощадки Тимонин нас всех, прости Господи, «доставал по самое некуда», поэтесса пригласила «потерпевших» к себе на ужин. Белобородов, Тимонин и я поехали на квартиру Друниной, что располагалась по улице Красноармейской. Квартира та ещё «жила Каплером». О хозяйке и говорить было нечего. Подвыпившая Друнина практически весь вечер рассказывала о своём безвременно ушедшем муже Алексее Яковлевиче Каплере.

…Мы в тот памятный вечер крепко все выпили, кроме, разумеется, генерала Белобородова, которому это было противопоказано по медицинским показаниям. Друнина, положив голову на плечо легендарному командарму, говорила сквозь безразличные слёзы:

– Без него, Афанасий Павлантьевич, мне и жизнь не в радость…

Из воспоминаний Николая Старшинова: «Меня и нашу дочь Лену часто спрашивают о причине, вызвавшей добровольный уход из жизни нашего любимого человека. Односложного ответа на этот вопрос нет. Причин много. Она никак не хотела расстаться с юностью. Наивно, но она была категорически против, чтобы в печати появлялись поздравления с её юбилеями, поскольку там указывался возраст. Она хоть на год, но старалась отодвинуть время своего рождения. Мало того, ей не хотелось, чтобы внучка называла её бабушкой. И уйти из жизни она хотела не старой и беспомощной, но ещё здоровой, сильной и по-молодому красивой. Она была незаурядной личностью и не могла пойти на компромисс с обстоятельствами, которые были неприемлемы для её натуры и сильнее её. И смириться с ними она не могла. Она как кровную обиду переживала постоянные нападки на нашу армию. И немедленно вступала в яростные споры, защищая “непобедимую и легендарную”. Хорошо зная её нелюбовь и даже отвращение ко всякого рода заседаниям и совещаниям, я был удивлён, когда она согласилась, чтобы её кандидатуру выдвинули на выборах депутатов Верховного Совета СССР. Я даже спросил её: зачем это тебе, Юля?

– Единственное, что меня побудило это сделать, – желание защитить нашу армию, интересы и права участников Великой Отечественной войны.

Когда же она поняла, что ничего существенного для этого сделать невозможно, перестала ходить на заседания Верховного Совета, а потом и вышла из депутатского корпуса. О её душевном состоянии лучше всего говорит письмо, написанное перед уходом из жизни: “Почему ухожу? По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире такому несовершенному существу, как я, можно, только имея крепкий личный тыл”.

Я знаю, что Алексей Яковлевич Каплер относился к Юле очень трогательно. Он заменял ей и мамку, и няньку, и отца. Все заботы по быту брал на себя. Но после смерти Каплера, лишившись его опеки, она, по-моему, оказалась в растерянности. А у неё было немалое хозяйство: большая квартира, дача, машина, гараж. За всем этим надо было следить, поддерживать в порядке. А этого делать она катастрофически не умела, не привыкла. Ну и переломить себя в таком возрасте было уже очень трудно, вернее – невозможно. Вообще она не вписывалась в наступавшее прагматическое время. Она стала старомодной со своим романтическим характером – лишней на этом “празднике жизни”».

…Когда мы расставались, поэтесса подарила мне свой последний сборник «Бабье лето», сказав грустно: «Может быть, когда-нибудь вспомните меня, как у вас на Украине говорят: нэ злым тыхым словом». И очень тепло подписала мне собственную книжку, которую я храню с тех пор, как дорогую реликвию.

…Некоторое время спустя Друнина зашла в гараж, тщательно его закрыла, села в свою не первой свежести «Волгу» и включила зажигание. На входной двери оставила записку, обращённую к зятю: «Андрюша, не пугайся. Вызови милицию, и вскройте гараж».

Был я на её похоронах…

«Покрывается сердце инеем – / Очень холодно в судный час… / А у вас глаза как у инока – / Я таких не встречала глаз. Ухожу, нету сил. / Лишь издали / (Всё ж крещёная!) / Помолюсь / За таких вот, как вы, – / За избранных / Удержать над обрывом Русь. / Но боюсь, что и вы бессильны. / Потому выбираю смерть. / Как летит под откос Россия, / Не могу, не хочу смотреть!

Нет, это не заслуга, а удача – / Стать девушке солдатом на войне. / Когда б сложилась жизнь моя иначе, / Как в День Победы стыдно было б мне!»

День 5-й Никулин и Шуйдин – единственная в мире цирковая пара клоунов-фронтовиков

О том, как я с артистами познакомился, можно рассказывать отдельно. Но как-нибудь в другой раз. А когда я принёс им о них же газетную публикацию, Шуйдин заметил, что неплохо было бы её «вспрыснуть». У меня «с собой было». Мы втроём выпили, поговорили. Намылился я было ещё сбегать за бутылкой, однако Шуйдин окоротил мою прыть: «У нас вечером спектакль, – сказал, – поэтому лишняя водка – ни к чему. Хотя я бы, честно говоря, ещё выпил. Но Юрка запрещает. А он для меня Бог, царь и воинский начальник. Если бы не Юрка, я уже давно бы коньки отбросил. А он меня держит и по жизни, и на арене».

Шуйдин и Никулин более тридцати лет проработали вместе, достигнув редкого взаимопонимания. В это трудно поверить, но они без слов подавали друг другу именно то, что каждому требовалось. Столь продолжительное совместное творчество можно объяснить, конечно, многими обстоятельствами – верностью цирку, похожими взглядами на определённые жизненные явления, наконец, просто психологической совместимостью, хотя, случалось, артисты спорили до хрипоты, до ругани. Однако в решающей степени их единило, наверное, то, что оба прошли войну от первого до последнего дня. Шуйдин служил в танковых войсках. После окончания 1-го Горьковского танкового училища попал в 35-ю гвардейскую танковую бригаду под командованием легендарного гвардии полковника Ази Асланова. Участвовал в операции «Кольцо» по окружению 6-й армии Паулюса, затем в боях за Ростов-на-Дону и на Матвеевом Кургане. Весной 1943 года Шуйдин стал командиром танка Т-34-76. Воевал на Курской дуге. Особенно отличился при освобождении украинской деревни Удовиченки, Полтавской области. Вот что написал о нём в наградном листе командир танкового батальона гвардии капитан Слободецкий: «В бою за населённый пункт Удовиченки тов. Шуйдин отлично руководил экипажем своего танка, неоднократно смело и решительно водил его в атаку на врага, в результате чего его экипажем уничтожено 2 противотанковых орудия, 3 станковых пулемёта с расчётами, до 2 взводов вражеской пехоты. В этом же бою лично тов. Шуйдин уничтожил одно орудие ПТО, один шестиствольный миномёт, 2 автомашины с боеприпасами и до 20 гитлеровцев». За этот бой Михаил Иванович получил свой первый боевой орден Красной Звезды. А через год уже на 1-м Прибалтийском фронте командующий бронетанковыми войсками генерал-лейтенант К.В. Скорняков подписал следующее представление: «За период боевых действий с 23.06 по 21.08.1944 года командир танкового взвода тов. Шуйдин М.И. показал образцы мужества и геройства. Проявил умение и храбрость при форсировании р. Березина. С танками своего взвода первый ворвался в г. Вильно. Смело и тактически грамотно действовал в разведке, доставляя командованию ценные сведения о противнике. Со своим взводом тов. Шуйдин уничтожил: 4 танка, 2 самоходные пушки, в том числе самоходное орудие “артштурм”, 7 автомашин, 70 солдат и офицеров противника, взял в плен 20 немецких автоматчиков. За проявленное мужество и личный героизм достоин звания Героя Советского Союза». Звание Героя Шуйдину заменили на орден Красного Знамени, который вручил в сентябре 1943 года комбриг Асланов.

…Сорок лет я в меру своих скромных сил, возможностей пишу о деятелях культуры, прежде всего об участниках Великой Отечественной войны. Полагаю это своим гражданским и, разумеется, профессиональным долгом. Так вот мне неведом более подобный случай, чтобы советский артист-фронтовик был официально представлен к высшей награде страны. Стоит ли удивляться тому, что я особенно пристально «пытал» на эту тему «дядю-тёзку», как всегда величал Михаила Ивановича. В отличие от Никулина, Шуйдина практически невозможно было «завести» на воспоминания про свои героические подвиги на войне. До тех пор, пока мы не поднимали рюмку. Приняв как следует на грудь, Михаил Иванович раскрепощался полностью. И говорил: «Чудак ты человек. Какая может быть обида? Да такие подвиги, как у меня, ребята каждый божий день совершали. Если всем давать Героя – никаких звёзд не напасёшься. Просто Константин Васильевич меня любил. Давно ушёл от нас. Я уже на несколько лет его пережил. Хороший был мужик. Мы с Юркой его похоронили, кажись, в 59-м или в 60-м году – не помню уже».

…Господи, сколько же раз я побывал в грим-уборной Шуйдина и Никулина ещё в том, старом цирке – не счесть. Из него же мы унесли «дядю-тёзку» на Ваганьковское. Первый и последний раз я видел Юрия Владимировича плачущим. С ним мы продолжали поддерживать самые тесные отношения. Во многом и потому, что оба в разное время принадлежали к Войскам ПВО. Для Никулина та принадлежность никогда пустым звуком не являлась. Он всегда откликался на все мероприятия, проводимые в Войсках. Очень дружил с генерал-полковником Анатолием Алексеевичем Вобликовым, который до 1989 года возглавлял тыл Войск ПВО. Потом уехал к себе на родину в Белоруссию. Там и похоронен. Но когда был ещё жив, часто наведывался к Никулиным в гости.

…Часто думаю: в чём же был секрет популярности Никулина? Да, разумеется, в том, что Юрий Владимирович сыграл в кино несколько десятков различных ролей. И в том, что на арене цирка он выступал «сегодня и ежедневно» без малого четыре десятилетия. Его славе поспособствовали и литературное, художническое дарования артиста (собственную автобиографическую книгу «Почти серьёзно…» оформил доброй сотней своих же рисунков); и его врождённое чувство юмора; и поразительная его коммуникабельность: в любой компании он сразу становился своим человеком и лидером. Причём без малейшего к тому напряжения. Все это так, но главное, мне кажется, в другом. Своё творчество и свою жизнь Никулин никогда не отделял от забот и чаяний своего народа. Народ воевал – и он воевал, народ созидал – и он созидал. Правда, созидал по-своему, ему одному доступными средствами.