Коротко о главном
Шрифт:
Какой вы видите выход? Что нужно сделать, что бы люди получали помощь «душеведов» на высоком профессиональном уровне?
– В вопросе «что нужно сделать?», мне кажется, не достает местоимения: «кому?». Кто должен что-то сделать, чтобы у нас в стране было много хороших и добросовестных психологов, психотерапевтов и психиатров?.. Правительству не до этого. Бизнес-структуры заняты только своими интересами. А система образования, включая психологические факультеты институтов и университетов и медицинские институты, кадровым потенциалом, достаточным для качественной подготовки следующих поколений людей, помогающих людям, не располагает. Только отдельные личности ведут врачебно-психологическую практику на высоком уровне, таких специалистов
Почему так получилось?
– До революции в России возникла прекрасная школа клинических психиатров, она была частью большого поколения русских врачей, ведших свое начало от земской медицины, от таких имен как Боткин, Мудров, Корсаков. Доктор Чехов был из того же ряда…
Психиатры этого поколения были и прекрасными психологами. Они тщательно исследовали человеческие индивидуальности и характеры; помогали не только больным людям, но и весьма многочисленным так называемым пограничным пациентам, чьи состояния колебались между нормой и патологией. В революционное время были попытки привить на российскую почву некий суррогат психоанализа – не покатило, не привилось. Зато некоторое время и при советской власти продолжала работать тепловая энергия великой русской клинико-психологической школы. Мне повезло вскочить на ступеньку заднего вагона уходящего поезда: я учился у последних живых мастеров психиатрической школы Корсакова, Сербского, Ганнушкина, Краснушкина…
Сейчас этот алтарь, увы, опустел. Что же до внемедицинской практической психологии, тяготеющей больше к социальным проблемам, то тут у нас солидной школы никогда не было. С воцарением правящего идеологического монстра всякая психология, ставящая себе целью реально помогать людям, оказалась на долгие годы под запретом. Вместо нее прозябала некая абстрактная наука, именовавшая себя психологией и ограничивавшаяся исключительно теоретическими выкладками.
Но как только давление идеологического пресса начало ослабевать, в огромную нишу социальной востребованности устремились первые когорты людей, взявшихся помогать другим людям в их трудностях и проблемах разнообразного свойства – от поиска секс-партнеров до поиска смысла жизни. Оказались тут и психологи с университетским или педагогическим образованием, и некоторые врачи, и люди с дипломами из технических вузов, и всякого рода сомнительные личности и с дипломами и без дипломов. Кто называл себя психологом, кто экстрасенсом, кто колдуном…
Довольно быстро сформировалась целая отрасль бизнеса, которую ваш покорный слуга наименовал психобизнесом. Я не утверждаю, что все люди, занимающиеся психобизнесом, – шарлатаны и вредят людям. Попадаются и люди талантливые и добросовестные. Но все это пока, в основном, самородки и самоучки. Я верю, что творческие объединения этих людей в недалеком будущем смогут образовать настоящие школы преемственных психологов-практиков.
С чем для вас ассоциируется слово «психология»? Дайте, пожалуйста, не определение, а ассоциативный ряд.
– Этот ваш вопрос уже больше похож на анкету для пациента, но все же отвечу. Признаюсь, недолюбливаю я слово «психология». Первая встреча с этим термином произошла в десятом классе школы, когда одно полугодие нам почему-то взялись преподавать этот предмет, и вел преподавание учитель-олигофрен, который и слово-то «психология» выговорить не мог, все у него получалась какая-то «псинология». Так что и поныне первым словом в ассоциативном ряду у меня возникает слово «пес» – простите, уж каков вопрос, таков и ответ.
С широко открытыми ушами…
из интервью для газеты «Московский комсомолец»
– Часто ли на приемах вы сами чувствуете себя испытуемым? Пациенты пытаются вами манипулировать?
– А как же. Еще как. Чаще – сами того не сознавая. Многие пытаются сделать психотерапевта своим мусоропроводом. Иногда попадаются психологические вампиры или, как я их называю
«сосунки». Не хотят вылечиваться, а хотят лечиться. И не лечиться, а только регулярно хаживать на прием. Когда я только начинал, меня вечно переигрывали такие прилипалы, и после общения с ними я чувствовал себя как крепко выжатый лимон.Очень типична «обратная манипуляция». Пациент старается проманипулировать мной, чтобы я проманипулировал им или кем-то из его близких. Недавно приходила одна дама. У ее сына душевное расстройство. Мальчик склонен к бродяжничеству, часто исчезает из дома на несколько суток, ездит по своим любимым автобусным маршрутам, неохотно возвращается. Вместо того, чтобы искать, что именно гонит мальчика из дома, и как сделать домашнюю жизнь для него более привлекательной, дама умоляла: «Загипнотизируйте его, чтобы он не убегал! Или загипнотизируйте меня, чтобы я так сильно не беспокоилась!» Во мне она видела молоток, которым можно стукнуть по проблеме – и разом решить.
Вы говорили не раз, что для того, чтобы понять пациента, надо самому пережить то, что переживает этот человек. Что больше помогает психологу понять пациента: опыт, знания или природная способность к перевоплощению, проецированию на себя чужой жизни, способность сопереживать?
– То и другое в разных соотношениях. Даже дети могут быть очень хорошими психологами и психотерапевтами – дети, особо тонко и точно чувствующие состояние других людей. В самых немногих словах они умудряются иногда поразительно точно и вовремя сказать то, что нужно, и главное – как нужно. Особый дар – эмпатия: способность вчувствоваться в другого. Дар этот в основе – природный. Если его нет, как музыкального слуха, то и не будет, а если есть, хоть в зачатке, – можно развить.
Но неплохим психологом может быть и человек безэмпатийный. Такой человек не способен вчувствоваться в других, но может, если наделен интеллектом и наблюдательностью, вмысливаться – и близко к реальности представлять себе картины внутреннего мира людей, исходя из опыта, знаний, сравнений и логики. Психологом без эмпатии был не кто иной, как Фрейд. Не отличался, кажется, даром эмпатии и основатель гештальт-психологии Фридрих Перлз. А великим эмпатом с несомненностью был Лев Толстой. На эмпатии работал и гениальный Януш Корчак, и классик вчувствования и сопереживания – великий американский психолог Карл Роджерс…
– Что вы делаете, когда пациент явно лжет?
– Слушаю с широко открытымиушами. Не уличаю, чтобы не обрывать контакт. Могу намекнуть, что сомневаюсь в его словах. Или присоединяюсь, логически продолжаю и развиваю, доколе собеседник не упрется в тупик сам и не повернет на попятный…
Ложь приходится сознавать как реальность общения и душевной жизни, реальность, печальную как смерть, и требующую, всего прежде, трезвости. Если человек лжет, значит именно здесь лежит область его главного интереса или его душевная рана, черная дыра его жизни.
Очень осторожно, по возможности незаметно я пытаюсь «ощупывать» это место, как врач ощупывает место воспаления или опухоли. Или, напротив, ухожу от этого пространства, твердо зная, что в другой форме оно очень скоро проявит себя само…
Профессиональный оптимист
из интервью для «Психологической газеты»
Какую из своих книг вы любите больше других?
– Если бы многодетного родителя спросили, какого из своих детей он любит больше других, он ответил бы: больше других – каждого по-своему. Когда пишешь, каждую книгу любишь «больше всех», и кажется, что она-то и лучше всех получается. Время проходит – появляется самокритика, видишь неудавшееся, недостатки… Назову, пожалуй, три книги, которые я поставил бы на «призовые места» в своем личном книгопервенстве. «Нестандартный ребенок», «Наемный бог», «Одинокий друг одиноких». И еще одну свежую, которая мне самому доставила на сегодняшний день больше всех удовольствия: «Комическая атака» – о юморе с юмором.