Короткое правление Пипина IV

«Ситроен» объявил о выпуске новой модели.

Кристиан Диор положил начало новой «роялистской» (сокращенно «Р») моде в женском платье — с самой высокой линией талии и самым пышным лифом со времен Монтескье.

Итальянские кутюрье из зависти заявили, что линия «Р» делает бюст похожим на раздутый зоб. Джина Лоллобриджида по дороге в Голливуд заявила, как итальянская патриотка, что с этой новой модой ей и себя не видно. Но все понимали — Францию ругают только из зависти.

Британия хмурилась и выжидала.

Советский «Внешторг» заказал четыре железнодорожных цистерны французских духов.

Америка была в экстазе. Во Всемирном торговом центре целый этаж назвали «королевским».

А во Франции вступала в свои права теплая, добрая осень. Она прокралась вверх по Сене, потом по Луаре, разлилась над Дордонью, затопила холмы Юра и захлестнула предгорья Альп. Пшеница уродилась необыкновенная, виноград зрел сочный, сладкий. Трюфели росли как на дрожжах — черные, круглые, чуть не выпрыгивая из известковой почвы. На севере коровы едва таскали налившееся вымя, а яблок уродилось в кои-то веки столько, что всю Англию можно было залить сидром.

И никогда еще туристы не бывали такими простодушными и щедрыми, а их французские хозяева — такими любезными и степенными.

Международные отношения превратились и братские. Самые-пресамые консервативные крестьяне покупали себе бархатные брюки. Из-под винных прессов текли красные реки «Бордо». У всех овец молоко годилось для сыра.

После каникул партии и фракции съехались в Париж внести свой вклад в работу над «Пипиновым кодексом», который собирались принять в ноябре.

Христианские атеисты наконец протолкнули поправку о взимании с церковных служб налога на зрелища и развлечения, как с кинотеатров и цирков. А христианские христиане подготовили проект закона об обязательном посещении мессы.

Правые и левые центристы дружно шагали в ногу.

Коммунисты и социалисты стали раскланиваться при встрече.

А месье Деклозье, советник по культуре и фактический глава французских коммунистов, наконец облек в слова то, что давно уже бродило в умах членов всех партий. На закрытом секретном собрании он представил проекты интриг и ловушек, изощренных настолько, что любое действие короля могло грозить монархии крахом.

Франция достигла пика благоденствия — с этим соглашались все. Туристы спали на клумбах возле лучших отелей.

На фоне всеобщего благополучия трудно объяснить появление на политическом горизонте в середине сентября небольшого облачка, потемневшего и разросшегося в первые недели октября и к ноябрю нависшего над страной, как грозовая туча.

Историю любят истолковывать, исходя из собственных предпочтений. Экономист усматривает причины событий в экономике, политик — в политике, а биолог — в особых свойствах пыльцы или в глистах. Очень немногие исследователи ищут причины в человеческих настроениях. Но разве не правда, что эра наибольшего процветания Соединенных Штатов была также и временем наибольших опасений и недовольства? И разве не правда, что в те счастливые недели французского процветания среди всех без исключения слоев общества начали расти и укрепляться беспокойство, неуверенность и страх?

Если вам трудно в это поверить, припомните в теплый, солнечный день обязательно найдется сосед, который, вздохнув, скажет вам, что завтра должно быть, пойдет дождь. Промозглой, слякотной зимой всякий верит, что лето непременно окажется жарким и сухим. А любой фермер, глянув на необыкновенно обильный урожай, непременно по жалуется на то, что рынок будет затоварен и продать ничего не удастся. Не думаю, что историкам следует искать подоплеку всего этого. Так уж устроена человеческая натура: мы не доверяем своему счастью. В плохие времена нам не до жалоб: мы заняты выживанием. Выживать мы умеем лучше всего, эволюция прекрасно экипировала нас для выживания. А вот против счастья мы бессильны. Сперва оно нас озадачивает, после пугает, злит и, в конце концов, доводит до ручки. Общечеловеческое мнение о счастье лаконичнее всего сформулировал один неграмотный, но великий бейсболист «На пять фартов всегда семь пролетов».

Крестьянин, подсчитывая возможный барыш, прикидывал, сколько сдерет с него перекупщик. Розничные торговцы плевались и бормотали сквозь зубы проклятия вслед оптовикам.

Личные подозрения быстро перерастали в общественные. К примеру, комитет по иностранным делам при сенате Соединенных Штатов, прослышав о покупке Советами четырех цистерн французских духов, потребовал от разведки добыть образцы и затем передать их ученым-экспертам, чтобы те выяснили, какими поражающими свойствами — разрывными, ядовитыми или гипнотическими — обладают «Полишанель номер тринадцать» или самый новый парфюмерный шедевр «Колон О’Де».

А советская разведка, с другой стороны, тщательно обследовала прибывшую в Париж из США партию пластмассовых игрушечных вертолетов.

Взвод французских бойскаутов, отрабатывавших взмах дубинкой, был сфотографирован и той и другой разведками. Фотографии были немедленно разосланы в соответствующие инстанции для изучения и оценки потенциальной угрозы.

Хуже всего пришлось спелеологам — они обнаружили, что за ними наблюдают даже в самых глубоких пещерах.

Тревога и подозрительность росли и во Франции, и за ее пределами. Известие об увеличении армии Люксембурга еще на восемь солдат вызвало приступ нервозности и необходимость созыва срочного секретного совещания на набережной д’Орсэ.

Провинции смотрели на Париж с опаской В Париже шептались, что в провинциях того и гляди начнутся беспорядки.

Участились бандитские нападения. Преступность среди молодежи выросла неимоверно.

Когда семнадцатого сентября полиция обнаружила в парижских катакомбах устроенный революционерами склад оружия, Францию охватил ужас. Правда, полиция не уточнила, что склад принадлежал коммунарам, был устроен в 1871 году и что фузеи и штыки не только безнадежно устарели, но еще и проржавели до полной непригодности.

А что же делал король, пока над Францией собирались и чернели тучи?

По общему мнению, вскоре после коронации король начал меняться. Это не было неожиданностью, перемен ждали.

Почему? Представьте себе какую-нибудь породу охотничьих собак, скажем пойнтеров, которую веками выводили, тренировали и совершенствовали. Теперь представьте осечку в процессе селекции, недосмотр, морганатический брак с дворнягой — и в результате симпатичные щенячьи мордочки, глядящие на вас из витрины зоомагазина. Щенка покупают, поселяют в городской квартире, дважды в день выгуливают на поводке, и чуткий щенячий нос учится различать запах старых покрышек, мусорных баков и пожарного гидранта. Привыкает к дезодорантам, бензину и порошку от блох. Щенячьи когти подстригают, шерсть моют с мылом, пищу дают из консервной банки.

Пес растет, его учат разве что приносить оставленную почтальоном у двери утреннюю газету, сидеть и лежать по хозяйскому приказу, подавать лапу и приносить хозяйские шлепанцы. Он знает, что нельзя воровать ветчину со столика с закусками и мочиться в лифте. Из всех птиц пес знаком лишь с разжиревшими городскими голубями и с суматошной воробьиной братией, любовь он знает только по запаху сердито рычащей сучки-пекинеса, протащенной мимо на поводке.

И вот когда он вырос, нашего пса — наследника великих охотников — берут с собой за город на пикник, на зеленую полянку подле ручья. Люди воюют с песком, с муравьями, с ветром, задирающим края скатерти, и на время совершенно забывают о псе.