Корпорация «Попс»

После ухода полицейских я выкладываю бабушке с дедушкой, как все было на самом деле.

— Великолепно, — говорит дедушка. — Ты молодчина.

Бабушка, напротив, недовольна:

— Алиса, нужно было сесть в автобус.

— Но тогда они бы узнали…

— Где мы живем, можно выяснить и другими способами. Ты не должна была подвергать себя опасности.

Тут я не выдерживаю. Я знаю, что вела себя храбро, но слезы сами брызжут из глаз.

— Вдобавок ты солгала полиции…

— И правильно сделала, Алиса, — решительно говорит дедушка. Смотрит на бабушку. — Мы не хотим, чтобы другие люди об этом знали. Особенно полиция. Представь, что было бы, если бы мне пришлось идти в суд и во всеуслышанье об этом рассказывать? Светопреставление! А этим двум гадам пусть неповадно будет. Если их найдут… что ж, они быстренько отучатся говорить ребенку гадости.

— А может, полиция должнаузнать правду. Что эти люди сделают дальше? Похитят Алису? Попытаются отобрать кулон? Черт возьми, Питер, я вообще не понимаю, зачем ты его на нее повесил. Ты будто превратил ее в ходячее доказательство. Ты ее заклеймил. Это словно открытка Харди: полная нелепость. Это небезопасно. И нечестно.

Раньше старики при мне никогда не спорили. Я хочу, чтобы они прекратили. Я совсем сбита с толку. Что еще за открытка Харди? И почему плохо, что я ношу кулон? Внезапно я хочу от него избавиться, хотя это самая клевая штука, которая у меня есть. Бабушка встает и наливает себе виски, чего не делает почти никогда, а мне подает стакан воды.

Дедушка принимается расхаживать из угла в угол.

— При чем тут открытка Харди? У него не было доказательства. У меня оно есть.

— Тогда почему ты его не публикуешь?

— Бет, мы об этом уже разговаривали. И ты поняла.

— Но это было до того, как странные люди начали оскорблять мою внучку на улице.

— Слушай, может, хватит драматизировать? Да, я признаю: эти парни довольно неприятны, но они в жизни не причинят боль ребенку. Они хотят узнать мой адрес, чтобы приехать ко мне и попытаться выведать тайну. Как и все прочие мерзавцы, коими полнится свет, они уверены, что в один прекрасный день кто-то просто подарит им карту с местонахождением сокровища, они сядут на самолет, слетают куда надо и наложат лапу на то, что им не принадлежит. Что ж, у меня этой карты нет. Даже если они сюда заявятся, я придумаю, как их отшить. Я знаю: то, что сегодня случилось, очень напугало Алису, но не так страшен черт, как его малюют. Алиса все сделала правильно, и я очень ею горжусь. А теперь я пойду и приму меры, чтобы эта история больше не повторилась. Пожалуйста, сделай Алисе крепкого сладкого чаю.

Дверь захлопывается, и я остаюсь наедине с бабушкой. Она сердится, это очевидно — но все же наливает мне кружку чаю, кладет в нее несколько ложек сахара и гладит меня по голове, пока я пью. Потом с тревогой на лице наливает себе еще виски, смотрит на часы на каминной полке, садится и вздыхает.

— Что происходит? — ставлю я вопрос ребром.

Она нервно смеется:

— С чего мне начать?

Самым взрослым тоном, на какой только способна, я говорю:

— С самого начала.

Глава пятнадцатая

В четыре тридцать мы спускаемся с холма к Большому залу, а оказавшись внутри, забираемся в лодку. Я ожидала, что она будет устойчивой, но на самом деле она закреплена на системе пружин и раскачивается, когда по ней идешь. Гэвин показывает, за что нужно держаться, чтобы не слететь за борт, и объясняет: будь мы на воде, нам пришлось бы надеть спасательные жилеты. В бурном море, говорит он, мы были бы привязаны к лодке линем. Гэвин управляет «ветром» с помощью здоровенных вентиляторов, и мы пробуем поднять и снова спустить паруса. Мы учимся уклоняться от «воздушной волны», когда она пробегает вдоль паруса (похоже, из-за нее-то главным образом люди и слетают за борт), и не давать парусам спутываться при поднятии. Гэвин то и дело повторяет, что в реальном плавании лучше делать не так, а вот эдак, и вообще в море все было бы гораздо понятнее, — и это странно: он же сам изобрел эту тренировочную лодку. Впрочем, когда она кренится на «ветру», это очень даже волнительно; у меня дух захватывает, стоит только представить, что я в открытом море. Фактически, чем больше я об этом думаю, тем острее хочу реально плюхнуться в воду: денек выдался на редкость жаркий.

Насколько я знаю, рядом с «Дворцом спорта» есть плавательный бассейн; после урока мореплавания я покидаю остальных и иду в свою комнату; покопавшись в чемоданчике, нахожу синие штанишки — они выглядят как шорты, — и свой лифчик от бикини, который натягиваю под одеждой. Прихватив полотенце из ванной, я медленно бреду по территории комплекса, предвкушая, как холодная вода прикоснется к моему телу. Внезапно я снова слышу гомон «Детской лаборатории», но он звучит все глуше и глуше, пока я приближаюсь к «Дворцу спорта». Когда я подхожу, голоса смолкают. Нигде не видно ни одного ребенка.

Вид у маленького бассейна совершенно заброшенный; вода блестит как зеркало. Вопреки моим опасениям, в ней нет ни листьев, ни дохлых крыс; наоборот, она удивительно чистая и свежая. Рядом с бассейном я вижу кабинки для переодевания, похожие на беседки, и в одной из них обнаруживаю картонную коробку, битком набитую небольшими пластиковыми пакетами с купальными костюмами и полотенцами. Костюмы белые, поперек груди написано «Попс». Я решаю ими не пользоваться. Раздевшись, бросаю полотенце на краю бассейна и ныряю с места. Вот так-то лучше. Сначала вода обжигает, как лед, но тело постепенно привыкает к температуре. Я проплываю два раза всю длину бассейна; самочувствие снова почти нормальное. Одно плохо — волосы намокли; впрочем, в обозримом будущем я могу просто заплетать их в косички, так что без разницы, в каком они состоянии. Две косички, чуть-чуть вазелина — и дело в шляпе. Вообще-то вряд ли так уж хорошо смазывать волосы вазелином, но я отказываюсь платить за то дерьмо, что продается в аптеках, — дерьмо в нарядных упаковках, на которых изображены девицы с «сексуальными» прическами. Все это просто жир, как бы он там ни назывался. Плохо уже то, что я покупаю шампунь-антистатик и кондиционер.

Я сижу на краю бассейна, болтая ногами в воде, и вдруг вижу, что ко мне кто-то идет. «Бен!» — на секунду вспыхивает в голове. Но это не он. Это Жорж. Что он тут делает?

— Алиса, — говорит он, подойдя.

— Жорж, — отвечаю я.

На нем шорты до колен, полотняная рубашка и дорогие на вид спортивные сандалии. Он их сбрасывает, садится рядом со мной и тоже болтает в воде ногами.

— Боже, холодновато, — замечает он.

— Просто нужно привыкнуть, — откликаюсь я. — Как жизнь?

— У меня-то? Сплошные дела, непрерывный стресс… все как у всех.

Я смеюсь:

— Я творческий работник. У меня не бывает стрессов.

Он тоже смеется:

— Ладно… но я хотел спросить…

— Что?

— Как вам все это нравится? В смысле, проект?

— Даже не знаю, — честно отвечаю я. — Спросите через недельку.

— До меня дошли слухи, что из занятий по нестандартному мышлению толком ничего не вышло.

— Да нет, все в порядке, — говорю я. Потом нахмуриваюсь. — Это что, опрос фокус-группы?

— Что? О нет. Простите. Я вообще-то вас искал, потому что…

— Потому что?

Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на него, пытаясь погасить то, что мерцает в глубине моих глаз, прежде чем он это увидит. Жорж всегда волновал меня, и всегда будет волновать. Я замечаю, какими тощими его смуглые ноги кажутся в шортах, и внезапно представляю, как он выглядел, когда был ребенком. Но этот мужчина — корпоративное лицо всех творческих работников «Попс». Он наш босс. Он недосягаем почти как луна. Когда он поворачивает голову, чтобы меня поцеловать, я разрешаю себе захотеть его ровно на пять секунд; я отсчитываю их про себя — его губы касаются моих, его пальцы легко ложатся на мою руку, — но потом отстраняюсь и встаю.