Корпус-3

Я прополз примерно двести метров. Если его корпус такой широкий, как мне кажется, то сейчас я ненамного ближе к центру Корабля, чем был в начале пути. Но шахта закончилась, а я устал и хочу немного расслабиться.

Откуда-то издали доносится еле слышный звук, словно чье-то дыхание. Дыхание самого Корабля. И его сопровождает низкий ритмичный стук бьющегося сердца.

Протискиваюсь между крышкой и краем шахты, затем, легонько постукивая по краю крышки, поворачиваюсь вокруг своей оси, чтобы осмотреться. Я впервые оказался в чем-то вроде комнаты, которая подходит для моего вида людей, обладающих моим видом памяти.

Перевожу дыхание и вытягиваю руку, чтобы затормозить. Пространство над шахтой длинное и узкое. Над полом высокие округлые силуэты… мебель? Как и повсюду, на стенах горят крошечные лампочки, но здесь свет переливается, словно волны в пруду, и мерцание каким-то образом сообщает о том, что Корабль — живой и наблюдает за вами.

Огромное количество информации в моей памяти совершенно не связано с воспоминаниями. Например, запахи. Я чувствую еле уловимый запах гари. Глаза уже привыкли к темноте, однако, чтобы понять, что у комнаты есть верх и низ, что она рассчитана на силу тяжести, мне приходится медленно обследовать каждый закоулок. Я ощупываю предметы, которые принял за мебель, и понимаю, что они неправильной формы потому, что обгорели — или же не оформились до конца. Диваны, стулья, столы… остановившиеся в развитии, словно обгоревшие кустики или деревца. К пальцам липнет маслянистая копоть. Когда-то в комнате случился пожар.

Подплываю ближе к стене. На ней большие пятна копоти. Осторожно, словно обожженную кожу, ощупываю стену, изучаю крошечные ямки на месте сгоревших, мертвых лампочек.

Я удаляюсь от люка шахты, плыву по едкому воздуху к противоположной стене, где замечаю еще одно круглое углубление. Оно приоткрыто; должно быть, люк перекосило от жара.

Если пройти через отверстие, то, возможно, мне удастся попасть во внутреннюю окружность — в кольцо комнат внутри Корабля.

Впрочем, сейчас я хочу только отдыхать. Глотну воды, доем свой каравай и подумаю о том, стоит ли мне съесть и выпить припасы девочки или почитать ее книгу.

На самом деле неизвестно, умеюли я читать.

Перекатывая воду во рту, я парю у обугленной стены, цепляясь ногой за то, что когда-то могло стать стулом. Рядом изломанная поверхность, которая, возможно, пыталась превратиться в стол.

Если что-то придет за мной, я оттолкнусь и уплыву. А если начнется раскрутка, я ее почувствую.

Глаза закрываются.

А, вот ты где. Привет.

В потемневшем поле зрения гладкое, рельефное, серебристое лицо — скорее женское, нежели мужское.

Сначала мне кажется, что я сплю, затем я понимаю, что мои глаза наполовину открыты. На то, чтобы выйти из вызванного усталостью оцепенения, понадобится время. От шока в мышцах покалывает, но все равно нужно еще несколько секунд…

Ко мне тянется серебристая гладкая рука. Прохладные пальцы гладят мои щеки, лоб, ерошат волосы. Лицо склоняется ко мне и застывает, нос к носу, словно разглядывая меня — нежно и с удивлением.

Глаза синие, пустые и бездонные.

Сдавленно вскрикнув, я наконец обретаю контроль над телом и начинаю метаться. Лицо и пальцы растворяются во тьме. Мой кулак натыкается на что-то полутвердое, резиноподобное — предплечье или плечо. Нога все еще цепляется за недосформировавшийся стол, и боль в вывихнутой лодыжке приводит в чувство.

Никого, кроме меня, в комнате нет.

Я делаю глубокий вдох, судорожно оглядываюсь, убеждая себя в том, что я один… Сейчас — один.

Освещение медленно загорается и гаснет — волнами, как и прежде.

Я осушаю бутылку с водой, затем подтягиваю к себе пакеты — перед тем как заснуть, я привязал их бечевкой к ноге.

Пакет, который принадлежал… принадлежит девочке, пуст. Книги нет. Остатки ее каравая и бутылка воды в моем пакете не тронуты.

Правила приличия

Не знаю, как долго я спал, но у меня ощущение, что я более наблюдателен и лучше соображаю. Комната в полном беспорядке. Возможно, пожар нанес ей такой ущерб, что она просто умерла. Идея о том, что части корпуса можно ранить и даже убить, кажется мне забавной.

Если смотреть на что-нибудь достаточно долго, то постепенно объект встраивается в общую картину. Однако серебристое лицо я не выдумал — ведь книга девочки действительно исчезла.

Я решаю выпить ее воду и съесть каравай. Если мы снова встретимся, я ничего не смогу ей дать. Не хочу об этом думать.

За очередной оплавленной дверью еще одна комната. Здесь прохладней, но все-таки не опасно — температура выше точки замерзания. Когда я вхожу, стены вспыхивают; свет такой яркий, что почти причиняет мне боль. Глаза привыкают не сразу, и я чувствую себя беззащитным, однако это скоро проходит. Теперь ясно, как выглядят нормальные, не сгоревшие помещения.

Эта комната больше предыдущей — примерно тридцать метров в длину, двадцать в ширину и пять в высоту. У задней стены ряд кубических ниш. На полу — параллельные ряды из мягких квадратных подушек. Я приминаю одну из них ногой. У края каждой подушки на столбиках закреплены свернутые и перевязанные коконы из ткани, похожей на сетку. В одном из таких коконов можно поспать во время замедления. А если есть сила тяжести, можно отдыхать на подушках. Роль одеял, вероятно, играют серые мешки, которые висят у противоположной стены.

«Здесь живут люди, — думаю я. — Возможно, здесь их лагерь; отсюда они уходят на разведку. Найденные мешки и припасы люди приносят сюда. Добычу кто-то должен сторожить».

Но эта комната так же пуста, как и первая. Ясно одно: существо, похитившее девочку и двух остальных — то, которое засунуло Черно-синего в жилой пузырь, — не протиснулось бы в заевшую, наполовину расплавленную дверь. Я и сам едва прошел в нее.

Внезапно все вздрагивает, и возникает уже знакомое чувство — невидимая сила тянет меня к стене. Я хватаюсь за кокон и его стержень и держусь, пока раскрутка возвращает силу тяжести. Здесь она слабее, чем на периферии Корабля, но я все равно могу ходить, не испытывая затруднений.

Воздух по-прежнему прохладный.

При мысли о том, что лежит в этих мешках, я отпускаю стержень и облизываю губы, однако внимание отвлекает какой-то гул. Наполовину расплавленная дверь сумела открыться шире — значительно шире, примерно на две трети. Теперь наружу торчит ее часть, похожая на полумесяц; ширина отверстия примерно три метра, а высота — почти от пола до потолка.

Надежда на то, что дверь задержит чудовищ, гибнет.

Дверь в противоположной стене — неповрежденная — тоже открылась. Путь свободен. Слишком свободен.

Я подхожу к стене и ощупываю мешки. Большинство из них пусты — караваев, бутылок и книг нет. В одном лежит что-то мягкое. Я вынимаю мешок из петли и высыпаю на пол содержимое. Одежда ярко-синего и красного цветов — словно во Сне. Чистая, без пятен крови. Я прикладываю к себе комбинезон, затем куртку. Они моего размера, поэтому я снимаю костюм Черно-синего и переодеваюсь. Одежда не просто впору, а словно сшита на меня. В правом кармане комбинезона — смятый тонкий лист. Я вытаскиваю плоский пластмассовый квадратик, похожий на толстый лист бумаги. Возможно, с одной стороны что-то было написано, но потом грубо стерто, так что остались сероватые следы — вероятно, слова. На другой стороне — красная полоска.