Корректировка 2
Шрифт:
— Какая безмозглая дура тебя туда затащила купаться ночью? Кира?
— Мира.
— Как она выглядит? Сколько лет?
— Ну такая… азиаточка… красивая. Лет семнадцать.
— Здесь каждая вторая — азиатка! — кипятился Стас.
— Я имею в виду — раскосая, типа, кореянка.
— Никогда корейцев здесь не видел.
— Ну, может, казашка, я не знаю…
— Да здесь, вообще узкоглазых нет.
— Да она не узкоглазая… широкие глаза, просто раскосые…
— Блин, Гриня, я тут всю жизнь живу, нет тут никаких расокосых! — он задумался секунд на десять, а потом
Он извлек откуда-то огромный бакенный фонарь.
— Пошли!
Ну, пошли, так пошли. Уж не знаю, что он хотел там увидеть.
Дом Миры был в полной темноте — ни огонька.
— Я так и знал, — сказал Стас и пнул калитку. Она безвольно распахнулась, душераздирающе заскрипев петлями. — Пошли!
Он шагнул первым.
— Эй, ты куда?
— Идем, идем.
Мы дошли до дома, он посветил… твою ж мать! Стекла в окнах — выбиты. Толкнул дверь в дом, посветил фонариком — запустение, рухлядь, мусор.
— Здесь не живет никто, — пояснил Стас, — отселили, говорю же, затопление.
Я стоял и как дурак хлопал глазами. Точно же помню… куры кудахтали, собаки лаяли… свет в окнах горел. Куда всё делось?
Я позвал Еву. Раз, другой, третий — молчание в ответ. Не хочет общаться? Ну и соратница мне досталась — ноль внимания, фунт презрения!
А если бы меня сейчас, того, утопили бы в этой луже?
— Кир!
Рыжий котяра нарисовался в тот же миг.
— Да, босс!
— Что сейчас было? Кто такая Мира? Откуда она знает мое имя?
— Не ведаю, шеф! Не по моему ведомству.
— Ага! Значит, что-то все-таки знаешь? Не по твоему, а по чьему?
Кот сконфуженно мявкнул, сел на хвост, по-человечески развел лапками.
— Ну, предположить хотя бы можешь? — не унимался я.
— Предположить могу, — согласился тот.
— Ну давай же уже, не тяни себя за хвост!
— Должно быть, Евины дружки шалят.
— Откуда у неё здесь дружки? С чего ты взял?
— Иначе, она бы вмешалась.
— А может её того, ликвидировали… что-то она не отзывается…
Кот хихикнул укоризненно.
— Нельзя ликвидировать то, что находится в состоянии суперпозиции: одновременно — есть и одновременно — нет.
— Ничего не понимаю.
— И не надо, — легко согласился Кир, — живи босс, как жил. Придет время, что-нибудь, да поймешь. «Воображение важнее знаний». Знаешь, кто это сказал? Эйнштейн, между прочим.
И он растворился в воздухе, как обычно по частям, оставив напоследок зубастую улыбку.
— Эй ты чего?! — Стас пощелкал пальцами у меня перед носом.
— Чего?
— Стоишь в пустоту пялишься, как одеревенел.
— Одеревенеешь тут… пошли Стас, домой.
Дома мы выпили по кружке домашнего айвового вина, вяло о чем-то поговорили и отправились спать. Завтра на рыбалку — рано вставать.
Проснулся я на удивление легко. Только-только стало светать, но хозяева уже встали и ходили по дому туда-сюда, громко переговариваясь и топая ногами, как слоны в прериях. В стареньком приемнике играл дивный иранский джаз, наводя на хорошие мысли.
Споро
позавтракали остатками вчерашнего пира, запив их квасом из холодильника. За воротами просигналил председательский «газик», и мы отправились на рыбалку.Вдоль дороги тянулись чинары, кипарисы, чайные поля. Красота!
Сразу надо сказать: непосредственно в рыбной ловле моё участие не предполагалось. Она осуществлялась промышленным способом. Мы тут были, как бы на экскурсии, с последующим вкушением её плодов.
Сели в баркас и отчалили. Пейзаж сдвинулся с мертвой точки и медленно поплыл вдоль борта.
Ветра практически не было.
Негромко тарахтел мотор, толкая нашу старую посудину по ровной до самого горизонта серо-зеленой воде, упиравшейся в розовеющее небо.
Рыбаки негромко переговаривались между собой по-азербайджански, вода шуршала под днищем, орали чайки чуя поживу. Мы со Стасом удобно развалились на пропавших рыбой сетях. Берег убегал все дальше, а с ним рыбацкий поселок и одинокая пограничная вышка.
Солнце выскочило из моря, как поплавок, и вишневым диском повисло над горизонтом, сделав край моря багровым.
Шли мы так часа два. День между тем, разгорался, стало жарить уже вовсю. Раздевшись, мы со Стасом остались в плавках. Рыбаки поглядывали на нас с усмешкой — штафирки сухопутные, пассажиры, что с них взять. Время от времени кто-нибудь из них вставал и мерил глубину шестом в местах особенно мелких.
Кефаль в Ленкорани ловят с лодок, как и сотни лет назад. Проверенные веками приемы, прекрасно подходят к местным условиям.
Море тут мелкое. Такое мелкое, что и в добром десятке километров от берега можно стоять в воде не рискуя утонуть — глубина меньше двух метров.
Наконец, мы достигли места лова. Морскую гладь бороздили десятки других лодок.
Один из наших рыбаков, как был в одежде, спрыгнул в воду, и с другой лодки нашей бригады, прибывшей раньше, ему протянули шест с привязанной сетью — гигантским зеленым шлейфом шириною не больше метра при многометровой длине. Рыбак воткнул шест в илистое дно и забрался обратно на борт.
Вторая лодка, стравливая сеть в воду, стала неторопливо удаляться на веслах, описывая широкую, триста двести, подкову. После этого с раскрытой стороны подковы стала шнырять взад-вперед третья лодка. Те, кто были в ней, колотили по бортам и по воде досками и чем попало, загоняя кефаль в помеченную поплавками ловушку.
Стас объяснил мне что, заслышав такой адский концерт, рыба пугается и, несется к сети.
Вторая лодка, меж тем, двигаясь по концентрической окружности, все плотнее замыкала кольцо и наконец, добралась до нашего баркаса. Сеть с запутавшейся в ней кефалью стали помаленьку подтягивать и выбирать.
Мокрую сеть укладывали в одно отделение лодки, вынутую рыбу — в другое, белое кольцо поплавков делалось все уже…
Выбеленные водой деревянные лодки контрастировали с черными лицами рыбаков. Ритмично двигались загорелые руки, вытягивая сеть и выбирая из нее улов. На дне баркаса скопилось уже порядочно рыбы.