Корректировщик. Где мы – там победа!

– Что, сержант?

– Наши истребители. Откуда?

На лице Ольшанского появилась улыбка.

– Удалось захватить аэродром Мамайа. Вчера на него перебазировались истребители.

Ротный кивнул мне и развернулся, чтобы идти назад. Капитан тоже кивнул, но его взгляд мне не понравился. Гаденький какой-то. Чувствую, он мне этого афронта не забудет. Но кроме этого – ничего конкретного. Командиры ушли, а я вернулся в машину. Пока есть время – решили подкрепиться. Потом по очереди вышли «до ветру». А потом снова началось. Но на этот раз явно гремело не только у нас. Немцы начали контратаковать и с запада, со стороны Меджия.

Мы опять носились с места на место. Горючего оставалось уже меньше половины заправки, если так дальше пойдет, к ночи мы встанем. Наш боевой счет увеличился только на одну машину, танков на этот раз было немного. Пехота лезла вперед под прикрытием артиллерии. Снова налетала авиация и снова безуспешно. Истребительное прикрытие фрицам помогло мало, все равно их завернули. Разве что сбитых было меньше. А грозный Вермахт шуганули так, что только пятки сверкали. То, что я видел утром, действительно было тяжелым вооружением. Теперь у роты Ольшанского были и тяжелые 12,7-мм пулеметы, и автоматические гранатометы тоже. Ближе пятисот метров немцы опять подойти не смогли.

Потом мы отдыхали целых три часа. Сначала немцы приходили в себя. Потом им передал привет линкор «Севастополь». Крепкий такой привет из всех башен. Пришлось им опять приходить в себя и перегруппировываться. В очередную атаку снова пошли танки. И на этот раз много. Я насчитал двадцать четыре штуки. Немецкая артиллерия долбила практически до тех пор, пока танки не подошли метров на четыреста. Били и по нам, и по батарее Горлова. Напрасно старались. Потеряв девять машин, отошли. На нашем счету только три, остальных приговорили пушкари. Ох, молодцы парни! Под таким огнем и так отработать – класс!

Потом была еще одна атака, и еще одна. Снарядов становилось все меньше, горючего тоже. По ходу боя в нас попали трижды. Два раза просто стукнуло по броне. На третий прилетело так, что в голове загудело. Меня швырнуло вбок, чуть левый фрикцион не сломал, мы в этот момент меняли позицию. Палыч приложился об тело орудия с такой силой, что прокусил язык. Иволгу скинуло с сиденья, и он ушиб плечо. Пулеметчикам было немного легче исключительно потому, что в малых башнях тесно, лететь некуда. Зато обошлось без пробития. Я потом глянул, вмятина на башне получилась знатная. Под вечер немцы выдохлись. Еще немного постреляли, но уже без души, для галочки. Мы успели и перекусить, и доложить по рации о плачевном состоянии с горючим и снарядами. А потом я заснул. Присел у стенки боевого отделения и отключился.

И увидел сон. Тот самый, из детства. В детдоме мне приходилось чуть легче, чем остальным. В том смысле, что сон мне снился всегда один и тот же. И случалось это нечасто. Так что исследователи меня не очень дергали. Во сне группа морпехов вела бой на позициях, перекрывающих шоссе. Сны нам снились немые, то есть звука в них не было, только картинка. Но зато во всех подробностях. До последней царапины на оружии и летящих брызг крови из разорванных тел.

Так вот, во сне моряки были вооружены только винтовками. Причем в основном старыми, я такие видел только в Музее революции. «Трехлинейка» называется. Еще у некоторых были первые варианты автоматических карабинов Симонова. Ни автоматов, ни гранатометов, ни артиллерии – ничего такого. А против них были немцы с танками и «ганомагами». И те и другие ничем не отличаются от тех, которые я видел здесь.

Бой был тяжелый, бойцы гибли один за другим, удерживая дорогу. Несмотря на потери, моряки стояли твердо. На моих глазах были подбиты два танка, немцы раз за разом, неся потери, откатывались назад. Что это была за дорога, я так никогда и не узнал. Только помню, что слева было море. А потом я заметил то, чего раньше не замечал, а может, просто успел забыть. Командир в черном морском кителе, с кобурой пистолета на ремешках писал донесение. И в нем была дата. 10 сентября 1942 года. Это получается – сегодня? От этой мысли я и проснулся. А еще от того, что кто-то тряс меня за плечо.

Глава 5

Надо мной стоял Палыч. Я посмотрел на часы. Ничего себе прикемарил, уже полшестого утра. Укоризненно посмотрел на сержанта. Тот пожал плечами.

– Ты, командир, двое суток не спал. Вчерашний час дремы не в счет, но это к слову. Я сейчас ребят разбужу, а то к нам целая толпа офицеров идет. Здешний старший лейтенант, с ним еще два лейтенанта и тот вчерашний капитан.

Ясно, вот чувствовал, что этот козел, хоть он и Баранчук, так просто не отстанет. Потер лицо ладонями и откинул крышку люка. Пока выбирался на броню и спрыгивал вниз, группа подошла к танку. Так, Ольшанский хмурится, ему происходящее совершенно точно не по душе. Лейтенанты просто в приподнятом настроении, а вот Баранчук прямо сияет. Точно пакость устроил. За офицерами идут двое бойцов. Ну, разумеется, Гурамишвили и тот, который вчера сопровождал капитана.

Я вскинул руку к виску, а сам разглядывал лейтенантов. Интересно. Один наш, из морской пехоты. Фуражка с крабом, тельняшка в вырезе камуфляжного комбеза. И очень характерный ожог на щеке. Танкист? Второй с пушками на погонах… и с обожженными руками. Еще один? Я так понимаю, что мне привели командира экипажа? А другой тогда кто? Да, ладно, сейчас все выяснится. Разговор начал, что характерно, Баранчук. Вежливо так, можно сказать, ласково:

– Доброе утро.

– Здравия желаю.

– Товарищ сержант, постройте экипаж.

– Есть.

– Экипаж, к машине.

За спиной простучали по броне сапоги. Капитан улыбался, как кот, наевшийся сметаны.

– Товарищи краснофлотцы, командование высоко оценивает ваши действия в период боев. Однако, учитывая, что никто из вас ранее не служил в танковых частях РККА, ваш экипаж решено укрепить. Знакомьтесь. Новый командир танка – лейтенант Морозов. Танковый техник, он же водитель – лейтенант Шевельков. Оба они опытные танкисты, воевали с первых дней войны. Были ранены, после излечения оказались у нас. Есть вопросы?

Вопросы были. Не совсем по теме и не к этому… баранчику, но задам я их позже Ольшанскому. А пока из-за спины спросил Иволгин:

– А командир?

И тут капитан просто засиял, аки солнышко:

– У товарища Яковлева никаких документов, к сожалению, нет. Поэтому до выяснения краснофлотец Яковлев направляется для прохождения службы в роту старшего лейтенанта Ольшанского. Краснофлотец Яковлев!

– Я!

– Сдайте шлем и отправляйтесь в расположение роты.

– Есть.

Я стянул с головы шлемофон. Иволгин взял его у меня из рук и полез в машину. Обратно выбрался с моим «MP-40» и ранцем в руках. Капитан открыл рот, но поймал взгляд моего нового командира и промолчал. Зато Ольшанский нет:

– Товарищ капитан, приказ командования вы выполнили, прошу вернуться в свое расположение.

Улыбка Баранчука несколько притухла, но возражать он не решился, козырнул и ушел. Его ординарец отправился следом.

– Сержант, на прощание с товарищами могу выделить только пять минут. Я пока с лейтенантами побеседую.

А как прощаются на войне? Пожали друг другу руки, парни быстренько написали мне номера полевой почты и на всякий случай домашние адреса. Вот и все прощание.

– Гурамишвили, проводи сержанта к Филину. Пусть выдаст новое обмундирование и все, что положено.