Корректировщик
Шрифт:
Тотчас же к долине выступил отряд мощных тягачей и подъемных кранов, ведомых бравыми парнями из группы спецназначения «Блю лайз», не боящимися ни черта, ни бога, и через полчаса началась великая погрузка гиганта на суперпоезд из тридцати платформ с трехметрового диаметра колесами, каждая из которых была способна увезти груз весом в тридцать тонн по любому бездорожью. Одновременно в тот же район выдвинулся батальон противотанковых ракетных установок, предназначенный для отражения атаки суперзавров, если таковая произойдет. Но панспермиты, наверное, не могли самостоятельно решить проблему вылазки по маршруту исчезнувшего всадника-хозяина и продолжали бродить вокруг «гнезда» с яйцами, оставленными Тихоней и Стрелком.
Операция по загрузке биурса на автопоезд продолжалась два часа,
По прямой до ущелья от этого места было около восемнадцати километров, но приходилось объезжать холмы, каменистые гряды и увалы, каньоны и глубокие балки, из-за чего дорога растянулась на целых сорок километров. Лишь к вечеру жуткий поезд приблизился к ущелью и углубился в него на две мили.
Дважды за время транспортировки (четыре часа) биурс начинал шевелиться, отчего стальные и кевларовые канаты толщиной в руку рвались как нитки, и оба раза залп из гранатометов с двух колонн сопровождения успокаивал монстра: желто-бурый газ действовал надежно. И никто из возбужденных исполнителей и командиров этого действа не подумал о том, выживет ли пришелец в этих условиях и что он предпримет, если освободится.
В одиннадцать часов вечера пустыню потревожили два взрыва, заваливших ущелье Коннорс Рив километровой высоты почти отвесными стенами из скальных обломков. План Киллера был реализован идеально. И когда в штабе праздновали «победу», пили виски, джин, коньяк и закусывали шоколадом и персиками, Джайлс угрюмо задал вопрос:
– Ну и что дальше, стратеги?
– Все идет о’кей, – засмеялся захмелевший Киллер. – Ты хотел вперед пустить науку? Пусть идет. Хотя приоритеты – наши, армии.
– Но ведь он без памяти, и никто не знает, как он поведет себя, когда очнется. А если он вызовет своих «скакунов»?
– Мы их остановим, – легкомысленно отмахнулся генерал Рестелл. – Из Форт-Брагга только что доставили свои новые плазменные шарики, да и «коулдж-стоидж» еще имеются. Будем сбрасывать по парочке и держать драконов замороженными, пока двухголовый не заговорит. В конце концов должен же он сказать, куда дел наших людей. Надо вколотить в него всего лишь принципы нашей морали – и только.
– Армия всегда была проповедником добра, – хихикнул Киллер. – Брось свои сенаторские замашки, Крис, давай лучше споем «Боже, благослови Америку».
Джайлс допил тоник – спиртное он не употреблял, хмыкнул, пытаясь поймать ускользающий взгляд «куска мыла» и выяснить отношение помощника президента к происходящему.
– Кажется, Долф, тебе не удалось избежать соблазна проповеди добра с помощью огня и меча.
– Что? О чем ты?
Сенатор отвернулся от Киллера, глянул в упор на Стюарда.
– Мне не нравится, что здесь происходит, сэр. Тот, кто не чувствует боли, редко верит в то, что она существует, как говорил Сэм Джонсон, а мы не только усыпили биурса, мы его ранили! Зачем? Я отказываюсь участвовать в дальнейшей игре, и если вы, господин Стюард, не доложите мое мнение президенту, я сделаю это сам.
Помощник президента глянул на экран монитора, на котором застыла картина освещенного прожекторами ущелья с лежащим на дне двутелым чудовищем, кивнул. Во взгляде его мелькнуло удовлетворение, но, когда он повернулся к Джайлсу, глаза его уже были ласково-маслеными.
– Я вас понимаю, сенатор. Не волнуйтесь, президент получит полную информацию о том, что делается на полигоне. Не исключено, что он сам появится здесь в ближайшее время.
Киллер захохотал.
– Вот и решение вопроса. Не лезь в бутылку, Крис, давай выпьем за удачу. Мой план был гениален и выполнен профессионально.
Джайлс раздавил в руке стакан, порезался, тупо посмотрел на руку и вышел. Оставшиеся в кабине бронетранспортера переглянулись.
Алиссон пришел в себя от боли в голове. Особенно болели глаза и уши, и он даже попытался пощупать их руками, но наткнулся на гладкую поверхность шлема. Глаза удалось открыть с третьей попытки; казалось, они засыпаны песком. Но и открыв глаза, палеонтолог не сразу понял, где находится:
свет был слишком ярок и подвижен, из-за чего пейзаж перед глазами казался зыбким, как отражение в воде. Впрочем, он и потом казался зыбким, обманчивым, текучим и одновременно твердым. Живой металл – пришло на ум сравнение. Сила тяжести в этом мире была чуть меньше земной, порождая удивительное чувство легкости, и благодаря этому чувству остальные негативные ощущения переживались легче.Они все еще находились на спине Тихони, лежали в одной из выемок седла, накрытого прежним прозрачным пузырем. Кто их посадил туда, осталось за кадром. Но не сам Тихоня, конечно.
Норман принюхался – дышать было трудно, кислорода под колпаком оставалось все меньше – и, сняв шлем, все-таки потрогал уши. К его удивлению, они не выросли в размерах и не были поранены, хотя болели так, будто их смяли в блин. Снова надев шлем, он начал осматриваться.
Тихоня брел по сказочной, сверкающей полированным золотом, серебром и другими металлами почве долины, заросшей таким же сказочным металлическим лесом. Хотя форма «деревьев» вовсе не напоминала земные аналоги – кристаллы всех модификаций, плавно переходящих друг в друга, – все же это был настоящий лес. Живой лес! Потому что «деревья» шевелились, перетекая из формы в форму, меняли цвет и плотность и дышали, оставаясь в то же время ощутимо твердыми, металлическими, чешуйчатыми, как шкура суперзавра. И Алиссон внезапно понял, что Тихоня на этот раз в самом деле привез их в свой родной мир, где жили его сородичи.
Но и этот мир не был гостеприимным для людей. Здесь так же царила страшная жара, а пленка защитного пузыря, не пропуская макротела и воздух, почти свободно пропускала излучения, в том числе и тепловое.
– Ну, ты и здоров, док! – раздался сзади голос Кемпера. – Умудряешься все время подняться раньше меня. Черт! До чего же душно! И уши болят… Где мы?
Алиссон, дыша, как рыба на суше, только повел плечом. Летчик подошел к нему, оглядел плывущий мимо ландшафт, хмыкнул и полез за флягой. Но та была пуста: виски кончилось еще на бесконечной равнине «конюшни».
Небо над головой было цвета меди – такое же твердое, как и все вокруг, но если задержать на нем взгляд – начинало казаться, что оно покрыто тонкой серебристой паутинкой трещин и вот-вот осыплется, как слой пепла, стоит стукнуть по нему палкой.
Тихоня повернул и полез напрямик через лес, сворачивая деревья, которые спустя минуту после прохождения суперзавра полностью восстанавливали свою форму и продолжали «течь стоя», как ни в чем не бывало. Еще через несколько минут этой плавной рыси (километров семьдесят в час, прикинул Кемпер) они выбрались на край ровного, будто проделанного ножом, обрыва. Лес под обрывом высотой в полкилометра не заканчивался, но этот лес был уже почти пламенем – золотистым, жидким расплавом, более текучим, чем вверху на равнине, и все же не терявшим форму. И температура в этом лесу держалась никак не меньше двух-трех тысяч градусов! А между исполинскими деревьями самых немыслимых очертаний, высота которых достигала трех-четырех сотен метров, бродили суперзавры, молодые и старые, то сходясь в группы, то расходясь в немыслимом танце. Тихоня как завороженный уставился на эту картину, а люди вынуждены были отступить ближе к хвосту дракона, прячась от излучения за гнутой стенкой седла.
– Если он туда прыгнет, – мрачно заметил Кемпер, обливаясь потом, – мы сваримся в собственном соку. Это его родина, и думать не надо, однако нам тут делать нечего. Ну и влипли мы с тобой!
– Он нас не слышит… – прохрипел палеонтолог.
– Кто? Господь, что ли?
– Тихоня. Я пытаюсь мысленно заговорить с ним, но, наверное, надо подойти ближе к антенне-воротнику.
– Не сходи с ума! Изжаришься!
– Так или иначе, надо что-то делать, долго в этом пекле мы не продержимся. – Алиссон отвел руку летчика и решительно двинулся к шее суперзавра, пока не уперся в податливо-упругую пленку защитного колпака. Тогда он раскинул руки, кожей всего тела чувствуя пульсацию огня, закрыл глаза и сосредоточился на одном видении: он стоит на берегу земного моря по колено в воде, смотрит в голубое небо с облаками и ощущает ласковый прохладный ветерок на лице…