Корректор
Шрифт:
Краем глаза я видел как, в общей панике и неразберихе, подлетел милицейский УАЗ, из него выскочили четыре милиционера. Сначала они бросились к взорванному зданию, но, как видно, поняв бесцельность этого, побежали помогать раненым. Один из них, сержант, подбежал ко мне и что-то спросил. Я его не слышал, мне было не до него, я упорно пытался ползти. Никак не хотелось думать о самом страшном. А пока верил, я боролся.
Сержант что-то кричал мне на ухо, показывая рукой на пожарище. Подбежали, неизвестно откуда взявшиеся, врачи. Они тоже что-то кричали, пытались остановить меня, уложить
Никогда не мог подумать, что бывает ТАКАЯ боль. Болело, практически, всё, что могло болеть. Но, постепенно, физическая боль перестала быть эпицентром сознания. Боль от утраты вытеснила всё. Я никак не мог себе простить того, что отпустил моих родных и любимых одних, без меня. Разум категорично утверждал, что помочь я им и так не смог бы, и, наверняка, лежал бы рядом, в руинах. А чувства кричали - "Пускай, но только с ними!"...
Руки кто-то коснулся. Открыв глаза, я сфокусировал зрение на мужчине в белом халате.
– Вы меня слышите?
– Да, - буквально выдавил я из себя и закашлялся. Боль с новой силой вспыхнула во всём теле.
– Спокойней, спокойней, Вы можете говорить?
– голос врача гипнотизирующе успокаивал.
– Да, - вторая попытка была полегче.
– Тогда попробуйте ответить на пару вопросов товарищу из милиции, - отвернувшись, он грозно сказал, - Две минуты, учитывая его состояние, и этого много.
– Конечно, доктор, - ответил мягкий баритон, - буквально пару вопросов.
Рядом с моей кроватью присел дородный мужчина в белом халате, под которым угадывалась форма. Большие, слегка затемнённые очки, скрывали выражение глаз. В левом ухе - hand free:
– Здравствуйте, Илья Андреевич, меня зовут Владимир Вениаминович Кожин, майор Федеральной Службы Безопасности.
– А откуда... кх...
– проскрипел я, - в общем, неважно....
– Вы правы, - кивнул Кожин, - Ваши документы у нас. Прошу ответить на пару вопросов, иначе наша медицина уже включила секундомер.
– Вопрос первый, что Вы делали возле торгового центра?
– Мои жена...
– горло сдавил спазм, - и дети... Они были там... На третьем этаже...
– Вот оно что!
– майор откинулся на спинку стула, снял очки и стал их протирать их носовым платком. Глаза его, без очков, светло-зелёные, беспомощные, как у всех близоруких людей, излучали участие и понимание. Потянув, таким образом, немного времени, как, видно собираясь с мыслями, он спросил:
– В таком случае, быть может, Вы видели что-нибудь подозрительное, кого-нибудь, кто не вкладывается в привычные рамки поведения, что-либо слышали непривычное?
Я, конечно, понимаю, что непоправимое уже случилось, мне с этим жить всю оставшуюся, надеюсь, прости меня Господи, недолгую жизнь.
– Скажите, товарищ майор, а там, в центре, может...
– я горел последней, сумасшедшей надеждой.
Майор смутился:
– Мы ищем, Вы только не теряйте надежды. Конечно, третий этаж, - он растерянно развёл руками, отводя глаза.
Я судорожно выдохнул. Всё было и так понятно, но... Я просто не представляю теперь, как смогу существовать
в этом мире без моих Лизы, Мишутки и Машеньки. Жизнь для меня потеряла всякий смысл. Хотя.... Нет, что я теперь могу, лучше быть без рук, без ног, чем такое одиночество.И вдруг я вспомнил! Собственно, это, конечно, полный маразм, но чем чёрт не шутит...
– Знаете, товарищ майор, был там один очень интересный субъект, только сейчас обратил внимание.
– я перевёл дух, было очень больно, но во мне загорелся тот самый непримиримый дух законности, который, иногда так мешал мне жить.
– Он был в хорошем костюме, в дорогих туфлях, я это заметил потому, что он ними мне на ногу наступил. Так вот, в руках он держал старый, вытертый чемодан, явно не гармонирующий с его гардеробчиком.
– Ну-ка, ну-ка, - заинтересовался Кожин.
– Всё,- вмешался доктор, - заканчиваем, больному нужен отдых.
– Знаете, - перебил я его, - мне уже всё равно, поэтому дайте нам закончить.
– Вы сошли с ума, - безапелляционно заявил мой эскулап, - у Вас сотрясение мозга, компрессионный перелом позвоночника, контузия, множественные ранения кожных покровов...
– Плевать, - перебил его я, - ещё раз повторяю, мне теперь всё едино. Сначала мы закончим, а потом хоть потоп!
– А я Вам вот что скажу, я и только я несу ответственность перед Вашими...
– внезапно доктор осёкся и покраснел.
– Да, дорогой мой целитель, - с горечью выдавил я, - теперь уже не перед кем нести Вам ответственность. Поэтому мне действительно всё равно, что будет со мной, поверьте. И, пожалуйста, не нужно говорить мне о том, что я ещё молод и, что жизнь не кончилась. Для меня она кончилась в момент взрыва, и, прежде чем идти дальше, у меня есть кое-какие незаконченные дела.
Доктор покачал головой:
– Понять я Вас могу, но запомните, время лечит независимо от желания человека. Поэтому, пожалуйста, не переусердствуйте. Я надеюсь, в основном, на Вас, - обратился он к Кожину. Тот кивнул, внимательно глядя на меня.
Я обессилено закрыл глаза. Мне, действительно, больше незачем было жить. Может быть это и неправильно, с точки зрения христианской морали, но это так. Больше не для кого было жить. Родители мои из жизни ушли рано, несчастный случай. Воспитывала меня, в основном, бабушка. Как могла, она вдалбливала в голову малолетнего хулигана десять заповедей Моисея. Наверное, у неё что-то получилось, во всяком случае, о бабулечке у меня сохранились самые светлые воспоминания.
Она успела женить своего внука, полюбить его фантастическую жену, насладиться рождением правнука и правнучки, и тихо, во сне уйти туда, откуда нет возврата. Лиза тоже очень любила мою бабушку, её родители жили на другом конце страны и были вечно заняты своими, возможно, важными делами. На нашу свадьбу они приехали с видом людей, насильно оторванных от чего-то жизненно важного, косо посмотрели на меня, пробурчали бабушке несколько дежурных фраз, и уехали. Навсегда. Даже рождение внука и внучки не вызвало никакой реакции с их стороны. Мне было жаль этих людей, спрятавшихся в своей раковине. Не знаю даже, будет ли какой отклик, когда они узнают о смерти дочери и её детей.