Кортни. 1-13

— Твоя рана еще не зажила, Том, — сказал он, не поднимая головы.

— Зажила, — возразил Том и коснулся бока. — Это была всего лишь царапина, ничего опасного.

Хэл сделал вид, что с восхищением разглядывает двойной замок пистолета. Пистолет инкрустирован золотом, восьмиугольный ствол с нарезкой. Эта нарезка не позволяет пуле вращаться беспорядочно и дает неслыханную точность выстрела. Хэл знал, что каждым выстрелом за двадцать шагов попадет в цель размером с ноготь.

Небольшим деревянным молотком он загнал пулю в ствол, затем вставил запал.

— Даже если так, я все равно нахожу твою мысль не слишком удачной, — сказал он.

— Это наш дед. Мы его семья, — настаивал Том. — Наш долг быть с тобой.

Он старательно подобрал слова и не раз повторял их заранее. Семья и долг — к этим двум понятиям отец никогда не относился с пренебрежением. И теперь он повел себя именно так, как рассчитывал Том. Отложил заряженный пистолет, встал и подошел к окну.

Некоторое время Хэл стоял, сцепив руки за спиной, глядя на сушу. Наконец он заговорил:

— Возможно, ты прав, Том. Ты уже достаточно взрослый и умеешь защититься в бою.

Он повернулся к братьям. Том был возбужден, лицо его сияло.

— Спасибо, отец.

Дориан напрягся в ожидании следующих слов отца.

— Но не ты, Дориан. Ты еще слишком молод. — Хэл старался ласковой улыбкой смягчить удар. — Мы не хотим лишиться тебя.

Дориана словно сломил этот отказ. У него на лице появилось убитое выражение, глаза наполнились слезами. Том резко толкнул его в бок и прошептал углом рта:

— Не плачь. Не будь ребенком.

Дориан взял себя в руки и с огромным трудом подавил слезы.

— Я не ребенок, — храбро и трагично произнес он.

«Какой красивый мальчик», — подумал Хэл, разглядывая сына.

Кожу Дориана позолотило тропическое солнце, его кудри в солнечном луче, падающем в окно, блестели, как медная проволока.

Хэла снова поразило сходство ребенка с матерью. Он почувствовал, что его решимость дрогнула.

— Я не ребенок. Дай мне доказать это, отец.

— Хорошо. — Хэл не смог отказать, хотя понимал, что это неразумно. — Можешь пойти с нами.

Лицо Дориана озарилось радостью, и Хэл поспешил уточнить:

— Только до берега. Будешь ждать нас в шлюпке с Уилом Уилсоном и остальными. — Он поднял руку, предупреждая дальнейшие возражения. — Достаточно! Никаких споров. Том, иди к Большому Дэниелу и скажи, чтобы он выдал тебе пистолет и абордажную саблю.

* * *

За час до заката они спустились в шлюпку. На берег предстояло высадиться всего четырем людям: Хэлу, Аболи, Дэниелу Фишеру и Тому. У каждого огниво и сигнальный фонарь. Под темными плащами — абордажные сабли и у каждого по два пистолета. Аболи обернул вокруг пояса и завязал большой кожаный мешок.

Расселись на банках, и Уил Уилсон дал приказ отходить. Гребцы взялись за весла, и шлюпка медленно направилась к берегу. На ее носу и корме были водружены длинноствольные фальконеты — смертоносные небольшие пушки, заряженные шрапнелью. На дне шлюпки, под ногами гребцов, лежали наготове пики и сабли.

Все молчали, весла погружались беззвучно, только вода капала с лопастей. Уил Уилсон смазал уключины. Том и Дориан молча обменивались возбужденными улыбками — вот одно из тех приключений, о которых они мечтали, о которых так часто говорили во время долгой вахты на марсе. Началось!

Ханна Макенберг лежала в роще молочных деревьев над берегом. Последние три дня с утра до вечера она торчала здесь, следя за покачивающимся на якоре «Серафимом». Трижды она видела, как приходили шлюпки с английского корабля, и разглядывала их в медную подзорную трубу, которую дал ей Ян Олифант. И всякий раз ее ждало разочарование — Хэла Кортни на борту не было.

Наконец она пала духом. Может, Аннета права? Может, он больше не сойдет на берег?

Ее сын тоже быстро терял интерес к охоте. Два дня он провел рядом с ней, наблюдая, но в конце концов утратил надежду и присоединился к своим приятелям в пивных на берегу.

Теперь Ханна наблюдала за шлюпкой с «Серафима», едва заметной в сгущающихся сумерках.

Она очень взволновалась. Он прибудет в темноте, как в прошлый раз, чтобы его никто не узнал. Она все время держала шлюпку в поле зрения подзорной трубы. Шлюпка коснулась носом берега, и сердце Ханны дрогнуло и учащенно забилось. На западном горизонте оставался лишь легкий отблеск света, когда из шлюпки на белый песок вышел высокий человек и, напряженно повернув голову, осмотрел дюны и редкие кусты.

Мгновение он смотрел прямо туда, где лежала Ханна. Луч света упал на его лицо — не узнать его черты было невозможно.

Но тут свет померк, так что даже в подзорную трубу шлюпка с экипажем казалась только темным неопределенным пятном на белом берегу.

— Это он! — выдохнула Ханна. — Я знала, что он придет.

Напрягая глаза, она смотрела, как от лодки отделилась небольшая группа. Люди пробрались между грудами плавника, нагроможденного у верхней границы прилива, и направились туда, где лежала Ханна.

Она закрыла трубу и прижалась к ближайшему стволу молочного дерева.

Люди шли молча. Они прошли так близко, что она испугалась, как бы ее не обнаружили. Без остановки, поскрипывая обувью по песку, они проследовали мимо нее на таком расстоянии, что она могла бы коснуться их ног. Поглядев наверх, она увидела лицо Хэла Кортни, освещенное последним лучом заката. Потом англичане миновали ее и исчезли в густом кустарнике, направляясь в глубь суши.

Ханна ждала несколько минут, чтобы они отошли подальше, потом вскочила и побежала по тропе, ведущей в город. В душе все пело, и она вслух восклицала:

— Теперь он мой! Я буду богата. Все деньги достанутся мне. Я разбогатею!

Цепочкой — Аболи впереди — они обогнули поселок, оставив его далеко в стороне. Когда пересекали дорогу, ведущую к Соленой реке и разбросанным фермам Констанции, не встретили ни одной живой души. Какая-то собака учуяла их и разразилась исступленным лаем, но никто их не окликнул.

Впереди показалась гора, и они начали подъем. Кусты стали гуще, но Аболи словно чутьем находил узкую звериную тропу наверх.