Кортни. 1-13

— Я с нетерпением жду отчета о ваших делах после нашего расставания.

— Все новости у меня хорошие. — Андерсон не был ни застенчив, ни молчалив. — Плавание к Цейлону прошло спокойно, мы потеряли лишь десяток пленных. Ван Грот, голландский губернатор Коломбо, принял нас очень учтиво и охотно вел с нами торговые переговоры. Кажется, наш расчет оказался верным: недавняя эпидемия оспы в бараках чрезвычайно сократила число рабов. К счастью, я узнал об этом заранее и смог договориться об очень хорошей цене.

— Сколько?

— Тридцать семь фунтов за голову.

Андерсон выглядел очень довольным собой.

— Поздравляю, капитан Андерсон. — Хэл пожал ему руку. — Это гораздо больше, чем мы ожидали.

— На этом хорошие новости не кончаются, — усмехнулся Андерсон. — Оспа и нападения аль-Ауфа на торговые корабли привели к тому, что Ван Грот не смог отправить двухлетний урожай корицы. Его склады переполнены.

Андерсон подмигнул.

— Вместо того чтобы взять за проданных рабов вексель голландских банкиров в Амстердаме, я загрузил свой корабль тюками корицы по местной цене. Не сомневаюсь, что, добравшись до Лондона, мы удвоим свои вложения.

— Я опять должен поблагодарить вас за благоразумие и сообразительность.

Новости заметно ободрили Хэла. После ранения Том еще не видел отца таким оживленным и полным энергии.

— Ветер благоприятствует плаванию к мысу Доброй Надежды. Отплывем, как только вы сможете снова вывести «Йомен» в море, капитан Андерсон. Когда это будет?

— У меня в команде несколько случаев цинги, но теперь мы в гавани, и я надеюсь на быстрое выздоровление матросов. Мне нужно только набрать пресной воды и погрузить кокосовые орехи. Через неделю я буду готов к отплытию.

Через четыре дня эскадра подняла якоря и цепочкой миновала проход в рифах. Выйдя в открытое море, подняли все паруса и направились на юг, чтобы, оставив позади Мозамбикский пролив, двигаться к южной оконечности Африканского материка.

Первые несколько недель сохранялись хорошая погода и попутный ветер. Свежий морской воздух и легкая качка «Серафима» благоприятно сказались на состоянии Хэла. Каждый день он много времени проводил, повторяя с Томом обряды ордена Святого Георгия и Священного Грааля, готовя сына к вступлению в круг рыцарей; Хэл был доволен успехами юноши. На второй неделе Том приказал подготовить на палубе, в наветренной стороне юта, койку; отца днем переносили на нее, и он снова чувствовал на лице солнце и ветер. Хотя теперь Том взял на себя все командование кораблем, он ежедневно проводил время с отцом. В эти дни Том чувствовал себя ближе к отцу, чем когда-либо раньше. Часто они говорили о Дориане и о том, как его найти и спасти. О Гае и его женитьбе на Каролине Битти они заговорили только раз. К удивлению Тома, отец говарил с ним как со взрослым.

— Ты понимаешь, Том, что ребенок может быть твой, а не Гая?

— Мне приходила в голову эта мысль.

Том, как мог, скрыл свое замешательство и говорил не менее откровенно, чем затронувший этот предмет отец.

— Боюсь, ты превратил своего брата-близнеца во врага. Опасайся Гая. Он не прощает обид, а его способность ненавидеть неистощима.

— Сомневаюсь, что мы встретимся. Он в Индии, а я… а я буду на другом краю океана.

— Судьба играет с нами в забавные игры, Том, и океан может быть не так широк, как тебе кажется.

Эскадра двигалась курсом зюйд, на сорок третьем градусе южной долготы повернула на запад, чтобы добраться до мыса Доброй Надежды. И вскоре моряки увидели прибой у южных утесов Африки.

В тот же день Хэл пригласил Тома в каюту на корме и показал записанный в судовой журнал приказ о его повышении.

— Этот приказ означает не только, что я тебе доверяю, но и что ты имеешь право на офицерскую долю приза, — сказал ему отец. — Она составляет не меньше тысячи фунтов.

— Спасибо, отец.

— Это все, что я могу для тебя сделать, остальное не в моей власти. Уильям мой первенец, а ты знаешь, что это означает. Все переходит к нему.

— Не беспокойся обо мне. Я проложу себе дорогу в мире.

— В этом я не сомневаюсь.

Хэл улыбнулся и стиснул руку сына.

Теперь он окреп гораздо больше, чем когда покидали Флор-де-ла-Мар. Том ощущал силу его пальцев, и солнце покрыло щеки отца новым загаром.

— Должно быть, потому что мы обогнули юг Африки и идем на север, мои мысли снова устремились к Хай-Уэлду. Не нужно ненавидеть старшего брата, Том.

— Я не питаю к нему ненависти, отец. Это Черный Билли меня ненавидит.

— Это презрительное прозвище выдает твое истинное отношение к нему, но когда меня не станет, он будет главой семьи и имеет право на твои уважение и верность.

— Ты сам научил меня, отец, что уважение и верность нужно заслужить. Их нельзя требовать.

Они встали на якорь вдали от небольшого голландского поселка на мысе Доброй Надежды. Набрали свежей пресной воды, закупили овощей и мяса, но никто не связался с голландскими чиновниками на берегу. Через неделю снова вышли в море и взяли курс на север. Как только эскадра вошла в Атлантический океан, ветер изменился, а с ним состояние Хэла.

У Кейпа на них накатывали здешние волны, большие, серые водяные хребты с глубокими долинами между ними, днем и ночью трепали они эскадру. Море пенилось у корабельных носов и отрывало слабо приколоченные доски или снасти. Ветер напоминал вой волчьей стаи и налетал безжалостно и непрерывно. Хэл с каждым днем слабел, и, войдя однажды утром в каюту отца, Том застал его раскрасневшимся и потным. Том раздул ноздри: он уловил знакомый запах разложения и, откинув простыню, обнаружил на белой ткани красноречивые желтые полоски гноя.

Он крикнул наверх вахтенным, чтобы позвали доктора Рейнольдса. Врач пришел немедленно. Он размотал повязки на том, что осталось от ног Хэла, и на его добром лице отразилось отчаяние.

Культя распухла, края раны приобрели пурпурный цвет, по ним сочился гной.

— Боюсь, разложение глубоко проникло в раны, сэр Генри.

Доктор Рейнольдс принюхался к гною и состроил гримасу.

— Мне не нравится этот запах. В нем душок гангрены. Придется еще раз вскрывать раны.

Пока Том держал отца за плечи, хирург ввел острый скальпель глубоко в рану. Хэл задергался и застонал от боли. Когда Рейнольдс убрал лезвие, обильно хлынул желтый и пурпурный гной, окрашенный свежей кровью; он заполнил дно чашки, подставленной помощником врача.

— Думаю, источник зла мы осушили.

Рейнольдс был доволен количеством и цветом выделений.

— Теперь я пущу вам кровь, чтобы уменьшить лихорадку.

Он кивнул помощнику. Рукава ночной сорочки Хэла закатали и обмотали предплечье кожаной лентой. Когда ее туго натянули, вены на внутренней стороне руки Хэла выступили под бледной кожей, как голубые веревки. Рейнольдс рукавом вытер гной и кровь с лезвия скальпеля и проверил остроту его кончика у себя на пальце, прежде чем проткнуть разбухшую вену. Темная кровь потекла в чашку, смешиваясь там с желтым гноем.