Кортни. 1-13

Анна всегда знала, что Сантэн много читает. «Это погубит твои глаза», — не раз предупреждала она, не сознавая, какие обширные знания получает Сантэн из книг, пока та не начала демонстрировать это в беседах и спорах. Она побеждала даже таких грозных спорщиков, как доктор Арчибальд Стюарт, однако Анна заметила, что Сантэн достаточно умна для того, чтобы никого не настроить против себя хвастливой демонстрацией своих познаний, и обычно заканчивает спор на примирительной ноте, которая позволяла противнику отступить, не теряя достоинства.

«Да, — довольно говорила себе Анна, глядя, как девушка расцветает и раскрывается, словно прекрасный цветок на тропическом солнце, — она умна, точно как ее маман».

Казалось, Сантэн испытывает физическую потребность в тепле и солнце. Выходя на палубу, она всякий раз поворачивалась лицом к солнцу.

— О, Анна, как я ненавижу холод и дождь! Разве здесь не замечательно?

— Ты станешь смуглой уродиной, — предупреждала ее Анна. — Это не женственно.

Сантэн задумчиво рассматривала свои руки.

— Не смуглой, Анна, а золотой!

Сантэн столько читала и столько расспрашивала, что как будто уже знала южное полушарие, куда двигался корабль. Она будила Анну, уходила в сопровождении своей дуэньи на верхнюю палубу, и вахтенный офицер показывал ей южные звезды. Несмотря на поздний час, великолепие здешних небес каждый вечер ослепляло Анну, все более раскрываясь перед устремленными ввысь глазами.

— Смотри, Анна, вот, наконец, и Ахернар! Это была особая звезда Мишеля. Он говорил, что у нас у всех должна быть своя звезда, и выбрал для меня.

— Которую? — спросила Анна. — Которая твоя звезда?

— Акрукс! Вон там! Самая яркая звезда Большого Креста. Между ней и звездой Мишеля нет ничего, только ось, на которой вращается мир, небесный южный полюс. Мишель говорил, что мы вдвоем держим земную ось. Ужасно романтично, да, Анна?

— Чепуха! — фыркнула Анна, но в глубине души пожалела, что ей ни один мужчина никогда не говорил ничего подобного.

Вскоре Анна распознала в своей воспитаннице дар, перед которым меркли все прочие: способность заставлять мужчин слушать. Удивительно было видеть даже таких мужчин, как майор Райт или капитан «Протеа Касл», которые слушали девушку молча и внимательно, без снисходительных мужских улыбок, когда Сантэн говорила серьезно.

«Она еще ребенок, — удивлялась Анна, — а они обращаются с ней, как со взрослой женщиной. Нет, больше того, они считают ее равной себе».

Это было поистине поразительно.

Здесь мужчины выказывали юной девушке уважение, которого тысячи других женщин во главе с Эммелин Пенкхерст и Энни Кенни [98] так страстно добивались, бросаясь под скаковых лошадей, голодая и томясь в тюрьме — до сих пор безуспешно.

Сантэн заставляла мужчин слушать, и очень часто они поступали так, как она хотела; она не пренебрегала тонкими хитростями, к которым на протяжении веков вынуждены были прибегать женщины; но Сантэн добивалась своего, добавляя логику, разумные доводы и силу характера. Противостоять всему этому (вкупе с привлекательной улыбкой и взглядом темных бездонных глаз) было невозможно.

98

Знаменитые английские суфражистки, боровшиеся за равные права женщин с мужчинами.

Например, ей потребовалось всего пять дней, чтобы майор Райт отменил свой запрет касательно нижних палуб.

Хотя дни Сантэн были заполнены до последней минуты, она ни на мгновение не забывала о своей конечной цели. И с каждым днем стремление к земле, где родился Майкл и где родится его сын, становилось все сильнее.

Как бы она ни была занята, она никогда не забывала о полуденных наблюдениях за солнцем; за несколько минут до урочного часа она в развевающейся форменной юбке вбегала на мостик и, задыхаясь, спрашивала:

— Разрешите присутствовать, сэр?

И вахтенный офицер, поджидавший ее, отвечал по уставу:

— Разрешаю. Вы как раз вовремя, Солнышко.

Она зачарованно смотрела, как штурманы становились на крыло мостика, поднимали секстанты и проводили полуденные измерения высоты солнца, потом определяли пройденное кораблем расстояние, направление движения и наносили все это на карту.

— Вот мы где, Солнышко. 17 минут 23 секунды южной широты. Сто шестьдесят морских миль на северо-запад от устья реки Гунене. Через четыре дня придем в Кейптаун, если позволят Бог и погода.

Сантэн внимательно изучала карту.

— Значит, мы уже у берегов Южной Африки?

— Нет, нет! Это Немецкая Западная Африка. Это была одна из колоний кайзера, пока два года назад ее не захватили южноафриканцы.

— Что там? Джунгли? Саванны?

— Нет, гораздо хуже, это одна из самых страшных пустынь на свете. Сантэн покидала штурманскую рубку, снова выходила на крыло мостика и смотрела на восток, в сторону огромного континента, который оставался за горизонтом.

— Ах, скорей бы, наконец, увидеть Африку!

* * *

Лошадь была порождением пустыни. Ее далекие предки носили по пламенеющим пескам Аравии королей и вождей бедуинов. Ее кровных родичей крестоносцы забрали на север, в более холодный климат Европы, а сотни лет спустя этих лошадей снова привезла в Африку немецкая колониальная экспедиция и вместе с кавалерийскими эскадронами Бисмарка высадила в порту Людерицбухт. В Африке этих лошадей скрестили с выносливыми мохнатыми бурскими лошадьми и животными готтентотов, и возникла порода, вполне уместная в суровых условиях и пригодная для трудной работы.

У этой лошади были широкие ноздри и красивая голова арабского типа, широкие лопатообразные копыта, позволяющие передвигаться по мягкой поверхности пустыни, объемистые легкие в бочкообразной груди, светлая гнедая масть, отражающая солнечные лучи, густая шерсть, предохраняющая и от палящего полуденного жара, и от холода пустынных ночей, и ноги и сердце, позволяющие нести всадника к далеким туманным горизонтам и за их пределы.

Всадник на этой лошади тоже был смешанных кровей и, как и лошадь, житель пустыни, ее бескрайних просторов.

Его мать приехала из Берлина, когда ее отца назначили заместителем командующего военными частями в Немецкой Западной Африке. Она познакомилась с молодым буром из семьи, богатой только землей и духом, и вопреки сопротивлению семьи вышла за него замуж. Лотар, единственный ребенок в этом союзе, по настоянию матери уехал завершить образование в Берлин.

Он был хорошим учеником, но разразившаяся бурская война помешала ему учиться. Мать узнала о его решении записаться в бурскую армию, когда он без предварительного уведомления вернулся в Виндхук. Она была из семьи военных и гордилась, что Лотар со слугой-готтентотом и тремя запасными лошадьми уехал на поиски отца, который уже воевал в армии буров.