Кортни. 1-13
Шрифт:
В большинстве других центров обошлось без маршей и арестов. В полицейский участок «Геркулес» в Претории явились шесть человек и потребовали, чтобы их арестовали за отсутствие пропуска. Шутливо настроенный офицер аккуратно записал их имена и отправил по домам.
Во всем Трансваале все прошло спокойно и без напряжения – везде, кроме Шарпвилля.
Рейли Табака не спал всю ночь, он даже не прилег отдохнуть и оставался на ногах, призывая, подбадривая, организуя.
И вот сейчас, в шесть утра, он явился в автобусный парк. Ворота еще закрыты, во дворе молчаливыми рядами
Со стороны пригорода на пустынной дороге показалась одинокая фигура, и надзиратели заторопились к воротам, чтобы открыть их. Человек в коричневой форменной фуражке шофера, с ярким медным значком компании на околыше торопливо шел к ним.
– Эй, – мрачно сказал Рейли, – одного мы все-таки упустили, – и дал сигнал своим людям перехватить водителя.
Водитель увидел перед собой молодых людей и остановился как вкопанный.
Рейли с улыбкой подошел к нему и спросил:
– Что ты здесь делаешь, дядюшка?
Тот ничего не ответил, но нервно огляделся.
– Ты ведь не собираешься садиться за руль? – настаивал Рейли. – Ты ведь слышал слова ПАК? Их все слышали.
– Мне нужно кормить детей, – мрачно ответил шофер. – Я проработал двадцать пять лет, не пропустив ни дня.
Рейли печально покачал головой.
– Ты дурак, старик. Я прощаю тебе это – ты не виноват, что червь забрался к тебе в голову и сожрал мозг. Но ты предатель своего народа. Этого я не могу тебе простить.
Он кивнул. Молодые люди схватили водители и утащили в кусты у дороги.
Водитель сопротивлялся, но они были молоды, сильны, их было много, и он с криком свалился под их ударами. Немного погодя, когда он затих, они оставили его лежать на пыльной сухой траве. Отходя, Рейли не испытывал ни жалости, ни сожаления. Этот человек предатель. Пусть считает, что ему повезло, если он переживет наказание и сможет рассказать детям о своем предательстве.
У автовокзала пикетчики заверили Рейли, что лишь несколько пассажиров попытались нарушить бойкот, но они разбежались, увидев ожидавшие их пикеты.
– К тому же, – сказал Рейли один из его людей, – не подошел ни один автобус.
– Вы все хорошо начали день. Теперь давайте приветствовать солнце нашей свободы.
По пути они собирали все пикеты. На углу школьного двора их ждала Амелия с детьми. Она увидела Рейли и со смехом побежала ему навстречу. Дети возбужденно кричали и смеялись, радуясь неожиданному освобождению от скуки школьных уроков, и побежали следом за Рейли и его пикетами.
Из каждого дома, мимо которого они проходили, выходили люди; они видели смеющихся детей, и веселье и возбуждение заражали их. В колонне были седовласые старики и молодые матери с привязанными к спинам младенцами, женщины постарше, в передниках, вели детей за руки; мужчины шли в комбинезонах металлургической компании или в более строгих костюмах клерков, курьеров, помощников продавцов и мелких городских чиновников, которые проводили в жизнь законы апартеида. Вскоре дорога за Рейли и его товарищами превратилась в людскую реку.
Подходя к открытому общинному полю, они увидели, что здесь уже много народу; с каждой минутой по дорогам на поле прибывали все новые
люди.– Пять тысяч? – спросил Рейли Амелию, и та сжала его руку, приплясывая от возбуждения.
– Больше, – сказала она. – Должно быть больше – десять тысяч, может, даже пятнадцать. О Рейли, я так горда и счастлива! Ты только посмотри на них – прекрасное зрелище, верно? – Она повернулась и восторженно посмотрела на него. – Я так горжусь тобой, Рейли! Без тебя эти бедные люди никогда не осознали бы своего жалкого положения, им не хватило бы воли изменить свою участь. Но только посмотри на них сейчас!
Люди узнавали Рейли и расступались перед ним, выкрикивали его имя и называли «брат» и «товарищ».
В конце поля лежала груда старых кирпичей и строительных обломков. Рейли направился к ней, поднялся на вершину и поднял руки, призывая к молчанию.
– Мой народ, я принес тебе слова Роберта Собукве, отца ПАК. Он призывает вас: «Помните Мозеса Гаму! Помните всю боль и трудности вашей пустой жизни! Помните нищету и угнетение!»
Толпа заревела, все вскидывали сжатые кулаки или поднятые большие пальцы, кричали « Amandla» и «Гама». Прошло немало времени, прежде чем Рейли смог снова заговорить и сказал им:
– Мы сожжем наши пропуска. – И потряс своей собственной книжечкой. – Мы устроим костер и сожжем dompas. Потом все как один мы пройдем к отделению полиции и потребуем арестовать нас. Они больше никогда не заставят нас показывать dompas, мы будем свободными людьми, как были свободны наши предки, пока в эту землю не пришел белый человек.
Он сам почти поверил в то, что говорил. Все это казалось таким простым и логичным!
И вот они развели костры, десятки костров по всему полю. Начав с сухой травы и скомканных старых газет, они собирались вокруг и бросали в огонь свои паспорта. Женщины начали раскачивать бедрами и притоптывать, мужчины танцевали с ними, а дети бегали у них под ногами, и все пели песни свободы.
Только в восемь утра организаторы смогли заставить их сняться с места, и человеческая масса, разворачиваясь, как огромная змея, поползла к полицейскому участку.
Майкл Кортни наблюдал за бесславным завершением демонстрации в Иватоне; из телефонной будки он позвонил в отделение полиции парка Вандербил и узнал, что, после того как полиция пригрозила демонстрантам дубинками, там тоже все успокоились. В полицию Шарпвилля он не дозвонился, хотя потратил почти десять шиллингов, проталкивая их в прорезь для монет, и провел в будке сорок бесконечных минут. В конце концов он с отвращением сдался и пошел к своему маленькому фургону «моррис», который бабуля подарила ему на прошедший день рождения.
Он поехал назад в Йоханнесбург, готовый встретить насмешки Леона Гербштайна: «Итак, у тебя превосходный рассказ о мятеже, которого не было. Поздравляю, Майки, я знал, что могу рассчитывать на тебя».
Майкл поморщился и закурил, чтобы успокоиться, но, подъехав к разветвлению дороги, увидел указатель «Веренигинг 10 миль», а под ним указатель поменьше «Пригород Шарпвилль». И вместо того чтобы ехать к Йоханнесбургу, повернул на юг. «Моррис» весело загудел на необычно свободной от машин пустынной дороге.