Корунд и саламандра. Серебряный волк

КОРОЛЕВСКИЕ ХРОНИКИ

1. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене

Я улыбаюсь. Меня кормят с ложечки и не разрешают надолго вставать, и брат лекарь ругает меня, а братья стражники ему вторят. Отец предстоятель приставил ко мне четырех стражников — в очередь следить за мной, дабы не нарушал распорядка. А еще — велел убрать все с моего стола и пригрозил, как встану, наложить на меня епитимью. «Вдарить хорошенько ради пущего смирения», — как сказал, улыбнувшись во весь щербатый рот, брат Серж, едва закрылась дверь за пресветлым. Брат Серж, пожалуй, слишком ехиден для монастырского стражника, но ехидство его не злое, и он мне нравится. Я слышал, он попал в монастырь, спасаясь от королевской лесной стражи. Обязательно расспрошу о подробностях, когда сойдемся поближе: Серж, видно, родился в счастливый час, в королевских лесах не очень-то поохотишься, уж я-то знаю…

Мне скучно, и только общество братьев развлекает меня. Ворчание брата лекаря, ехидные шуточки брата Сержа, солдатские байки брата Джона. И молчание двух других стражников, которых я пока не знаю по именам. Они молчат не потому, что я им неприятен, они по натуре молчаливы. Я улыбаюсь им, и брату лекарю, и Сержу, и Джону. Я улыбаюсь своим мыслям. Давно, неисчислимые годы назад, Юлия и Ожье любили друг друга. Мне радостно думать об этом. Еще несколько дней, и я наберусь сил. Ну, пусть епитимья… пусть! — зато потом я вернусь к дознанию. Может, я увижу их свадьбу. Я люблю их — за то, что у них сбылось. Я люблю Марго — за то, что на пороге немилого замужества она помогла сбыться чужой любви. Может, и у тебя еще все сбудется, Маргота, принцесса-невеста? Я улыбаюсь.

— Отец предстоятель прислал меня заняться с Анже чтением хроник.

Брат библиотекарь двумя руками прижимает к груди толстенный фолиант, и дверь за ним закрывает брат Серж.

— Умеешь ты читать, Анже?

Я смущенно пожимаю плечами. Я могу прочесть вывеску над трактиром… когда-то мог. И подписи под деяниями святых, что украшают стены монастырской приемной, кое-как разобрал. Однако взять в руки хроники…

— В этом нет ничего сложного, — уверяет меня брат библиотекарь. — Нужны только усердие и привычка.

— Усердие у него найдется. — Брат Серж указывает долгим взглядом на пустой стол. — Попомните мои слова, еще унимать будем.

Я краснею.

— А привычка, Анже, придет сама, дай только время. Мы начнем с малого.

Брат библиотекарь с бережной торжественностью раскрывает древнюю книгу. Я осторожно провожу пальцами по краю страницы. Желтоватая, очень гладкая на ощупь, тонкая, но плотная.

— Это бумага?

— Бумага, — кивает брат библиотекарь. — Не такая, как привозят ханджарские купцы, — много дороже. И сейчас-то слишком дорога, а тогда… Ее делают в далекой стране за полуденным морем, дальше Хандиарской империи… где именно, точно никто не знает — торговые секреты, лучше и не соваться расспрашивать. Древние короли Таргалы платили за нее мехом голубого песца — вес на вес. А сколько платят сейчас… по-моему, это коронная тайна.

— Равным весом на голубого песца?! — Брат Серж дерзко взвешивает в ладонях том королевских хроник, удивленно присвистывает: — Ничего себе! На эту книгу должна была пойти добыча трех, а то и четырех лет! Неужели не нашли бумаги попроще?

— Тогдашние короли сочли бы бесчестьем экономить, — поясняет брат библиотекарь. — Они были ревнивы к славе соседей, а собственную славу лелеяли бережно и куда чаще вскармливали ее именно такими мелочами, чем истинно великими деяниями.

Я приподнимаю книгу. Тяжелая. Но добрая треть веса должна падать на переплет, толстый, из благородного розового дерева.

— Серж, разве песец так легок? — спрашиваю. — Я думал, это самый обычный мех, не из дешевых, но и не слишком редкий.

— Ну да, — подтверждает Серж. — Ровно настолько дорогой и редкий, чтобы отличать благородных дам от богатых горожанок, коим дозволены только лиса и белка. Обычный мех, ты прав, Анже. Только это — белый песец. А голубой… — Серж закатывает глаза. — Один голубой песец встречается на полсотни, а то и на сотню белых. Знаешь, я всяких мехов перевидал и перещупал, все-таки десять лет без малого этим кормился, но о голубом песце только байки слыхал.

— Я видел, — пожимает плечами брат библиотекарь. — Давно, сопляком еще был. Приезжало посольство с севера, глазеть ходил. И что я вам скажу — издали, да еще для неискушенного глаза, разницы никакой. Я и не понял, пока не сказали. Так что давайте не тратить больше слов, а займемся лучше делом. Читай, Анже. Разглядишь?

Я склоняюсь над книгой. Разгляжу… расплывчато малость, но понятно. Буквы старинных хроник ничем не отличаются от знакомых мне, разве что чернила выцвели от времени. И подумать только, только вообразить — сколько лет назад писались они… бесчисленные годы, отделяющие спокойный наш мир от Смутных времен. С потаенным трепетом веду пальцем по строчкам.

«Воистину дики соседи наши, и разумом темны и непонятны. Они разбили войско Таргалы у Волчьего перевала. Они разграбили дочиста Прихолмье. Они кознями своими вынудили ханджарских купцов поднять цены на благородную пшеницу, на шерсть и хлопок, и на рыбу, и на масло, и на вино. А полуночное побережье стало недоступным для торговли и промысла из-за их каперов. И вот теперь, поставив Таргалу на край голода, они предлагают брачный союз как залог вечного мира!»

Я перевел дыхание и вытер пот со лба.

— Устал? — сочувственно спрашивает брат библиотекарь.

Я устал, да: глаза теперь не выдерживают долгого напряжения. Но мне не хочется признаваться в этом. Читать трудно, но хуже другое. Осилив едва четверть страницы, я с досадой и недоумением чувствую себя несведущим сопляком. Я слышал, конечно, о разгроме у Волчьего перевала. Почти каждый менестрель начинает сказание о святом Кареле именно с этого кровавого и странного эпизода. Но при чем здесь, скажите, Прихолмье? Какую роль в войне могла сыграть крохотная приграничная долина, жители которой промышляют охотой и сбором трав, а для пропитания держат коз и небольшие огородики? Что там, в Прихолмье, можно было разграбить?! И разве только ханджары продавали пшеницу, шерсть и рыбу? И пусть даже так: какой купец станет взвинчивать цену настолько, что товар его не смогут купить вообще? Я, конечно, не слишком соображаю в торговых тонкостях, но ведь любым делом должен править простой здравый смысл!

— Мы можем продолжить позже, — предлагает брат библиотекарь. — Отдохни. Только знай: ты должен прочесть их все.

— Все? — тупо переспрашиваю.

— Весь этот том. Таково слово пресветлого.

— Епитимья не слабее любой другой, — усмехается Серж.

— Анже справится, — уверенно говорит брат библиотекарь. Мне бы его уверенность!

— Я понимаю, — шепчу я. — Конечно, я должен все это знать. Но вот странно…

— Что смущает тебя, Анже?

Запинаясь, я облекаю в слова свои сомнения:

— То, что прочел я, похоже на пересказ слухов и домыслов. Разве такими должны быть королевские хроники? Что я хочу сказать — разве эти записи можно назвать достоверными?

— Нельзя, — вздыхает брат библиотекарь. — Ты прав, Анже. И таких мест много в хрониках. Что поделать, хронисты — всего лишь люди, а людям свойственно ошибаться, и завидовать богатым соседям, и льстить сильному, и лгать из страха или злобы. Но все равно ты должен прочесть это, Анже, и понять… и, если будет на то воля Господня, отделить то зерно истины, что сокрыто грязной шелухой домыслов и слухов. И тогда мы сможем записать подлинную историю.