Кошачье кладбище

Он подошел к кроватке сына и, зная, что никто не видит его сейчас, даже Рейчел, поцеловал маленькие пальчики, погладил щеки ребенка. Гейдж мурлыкнул во сне и перевернулся на бок.

— Спи спокойно, малыш, — прошептал Луис.

В спальне он разделся и тихонько улегся на один из двух сдвинутых на полу матрацев — временное супружеское ложе. Напряжение прошедшего дня мало-помалу отпускало. Рейчел крепко спала. Ящики и коробки грудились причудливыми пирамидами.

Луис приподнялся на локте и выглянул в окно. Оно выходило на дорогу. Как раз напротив дома Крандала. Темно. Никого не увидишь, но он приметил янтарно-оранжевый огонек сигареты. НЕ СПИТ, подумал он. И, МОЖЕТ, ПРОСИДИТ ВСЮ НОЧЬ? У СТАРИКОВ БЕССОННИЦА. ОНИ КАК СТРАЖИ.

Только что охраняют и от кого?

Луис не успел додумать — его сморил сон. Снилось ему, что он в Диснеевском парке, едет на белой машине с красным крестом. Рядом — Гейдж, только повзрослевший, лет десяти. На выступе приборной доски сидит Чер, не сводит с Луиса пронзительных зеленых глаз. А по главной аллее, рядом с домиком старинной железнодорожной станции, расхаживает Микки-Маус и пожимает руки ребятишкам, столпившимся вокруг. И их доверчивые ладошки исчезают в его белой картонной лапе.

7

Последующие две недели прошли в хлопотах. Луис мало-помалу втягивался в работу (хотя настоящая-то работа впереди, когда съедутся в университетский городок все десять тысяч студентов, среди них, наверное, немало и пьяниц, и наркоманов-зубрилок, и тоскующих по дому — в основном девиц — так, что ни есть, ни пить не могут). Итак, Луис осваивался на посту заведующего медицинской частью, а Рейчел осваивалась в новом доме.

Гейдж исправно хватал синяки и шишки — ведь каждый по-своему знакомится с новым местом, с трудом засыпал по ночам, но к концу второй недели все образовалось. Только Элли пребывала в постоянном возбуждении: и ждала, и боялась, когда же наконец пойдет в школу, в приготовительный класс. Она то беспричинно хихикала, то впадала в беспросветное уныние, то спичкой возгоралась от одного неосторожного слова. Все у нее пройдет, считала Рейчел, поймет, что не так страшен черт, как его малюют, стоит только раз в школе побывать. Луис соглашался с женой, к тому же дочка значительно чаще радовала родителей, нежели огорчала.

Посиделки с пивом на веранде Джада Крандала вошли у Луиса в обычай. Когда у Гейджа наладился сон, Луис стал наведываться к старику через день-другой, приносил с собой пива. Познакомился он и с Нормой Крандал, очень радушной и милой старушкой. Ее мучил артрит, так омрачающий преклонные годы в остальном здоровых людей. Но держалась Норма молодцом, стоически переносила боль, не сдавалась. Дух ее не сломить! Лет пять — семь полноценной, хотя и не без лишений, жизни ей еще отмерено, прикинул Луис.

Вопреки своим же твердым принципам он осмотрел Норму (сам вызвался!), проверил предписания ее врача — все правильно. Жаль, что он ничего не может добавить, его коллега доктор Уайбридж все учел и предусмотрел, даже возможные обострения. Нужно мириться с участью, иначе ждет тесная больничная палата, тоскливые письма домой, нацарапанные случайным цветным карандашом.

Понравилась Норма и жене Луиса. В знак дружбы они обменялись кулинарными рецептами — так мальчишки обмениваются карточками с гербами бейсбольных команд. Норма Крандал раскрыла секрет своего яблочного пирога, а Рейчел научила ее делать бефстроганов. Старушке полюбились и Гейдж, и Элли. Про девочку она говорила, что та вырастет «красавицей времен ее молодости». Слава Богу, что не со зверушкой какой сравнивала, например, с енотом-ласкуном, усмехнулся Луис, рассказывая вечером жене о впечатлениях, Рейчел расхохоталась, да так сильно, что даже пукнула, и уже оба зашлись от смеха, разбудив Гейджа в соседней комнате.

Пришла пора отправлять Элли в приготовительный класс. Луис взял на работе выходной, в своем хозяйстве он разобрался, пациентов в лазарете нет: последнего — девушку, вывихнувшую ногу на университетском крыльце, — выписали неделю назад. Луис стоял рядом с Рейчел на лужайке, держа Гейджа на руках. Вот из-за поворота показался желтый школьный автобус, подъехал к дому, остановился. Передние дверцы распахнулись, теплый сентябрьский ветерок донес звонкие ребячьи голоса.

Элли на ходу обернулась: а может, не пришло еще время, а? Но по лицам родителей поняла, что пришло, неотвратимое и неумолимое, как наступление артрита на бедную Норму Крандал. Элли повернулась, взобралась в автобус. Двери с тяжким вздохом — будто дракон дохнул! — закрылись. Автобус тронулся. Рейчел заплакала.

— Перестань, ради Бога! — попросил Луис. Сам он держался из последних сил. — Ведь только на полдня расстались.

— И полдня — как вечность! — отрезала Рейчел и заплакала навзрыд. Луис обнял ее, а Гейдж, уцепившись ручонками за родительские шеи, блаженствовал. Странно, обычно он, видя, что мать плачет, вторил ей. Но не сегодня. ЧУЕТ, ЧТО ТЕПЕРЬ МЫ ПРИНАДЛЕЖИМ ТОЛЬКО ЕМУ.

С необъяснимой тревогой ждали они, когда Элли вернется. То и дело пили кофе. Строили догадки, как сложился у нее первый день. Потом Луис ушел в дальнюю комнату, облюбованную им под кабинет, принялся бесцельно перекладывать бумаги с места на место. Ему совсем не работалось. Рейчел сразу же после завтрака взялась готовить обед.

В начале одиннадцатого зазвонил телефон. Рейчел со всех ног бросилась в комнату, схватила трубку. А Луис выжидательно остановился в дверях. Наверное, это учительница Элли с приговором: система образования — что система пищеварения, механизм тонкий, нам ваша дочка не подходит. Получите. Но оказалось, что звонит Норма. Джад убрал оставшуюся на поле кукурузу и предлагал десяток-другой початков. Луис, захватив пластиковый пакет, отправился к соседу и отчитал его: почему не позвал на помощь — убирать урожай.

— Да там и убирать-то с гулькин хрен, — хмыкнул Джад.

— Избавь меня от таких слов, будь добр, — попросила Норма и вышла на веранду. Там на старом подносе с маркой кока-колы ее дожидался ледяной чай.

— Виноват, душа моя.

— А никакой вины за собой и не чует, — обратилась она к Луису и, поморщившись от боли, села.

— Видел, видел вашу Элли. В автобус садилась, — проговорил старик, раскуривая сигарету.

— Все у нее сладится, не беспокойтесь, — сказала Норма. — У детишек почти всегда так.

ПОЧТИ, невесело заметил про себя Луис.

Но у Элли и впрямь все шло распрекрасно. Вернулась она в полдень, радостная, улыбчивая. Новенькое голубое платьице кокетливо открывало поцарапанные коленки (сегодня одной царапиной, очаровательной царапиной больше). В руках рисунок: не то двое ребятишек, не то шагающие — ноги-голова — циркули; один бант бесследно исчез; она радостно крикнула:

— А мы сегодня пели! «Старый Мак Дональд». Мам! Пап! Мы пели! Помните, в школе на улице Карстер «Старого Мак Дональда» пели?

Рейчел быстро взглянула на Луиса, тот сидел на подоконнике с сыном на коленях. Малыш дремал. Печаль просквозила во взгляде жены, и Луиса пронзил леденящий страх. МЫ СТАРИМСЯ. И НИКУДА ОТ ПРАВДЫ НЕ УЙТИ. МЫ ТАКИЕ ЖЕ, КАК И ВСЕ. ДОЧЬ СТАНОВИТСЯ СТАРШЕ… МЫ — ТОЖЕ.

Элли подбежала, сунула ему рисунок, ткнула пальцем в свежую царапину и все тараторила и тараторила: и про то, как они пели, и какая у них миссис Берриман. Под ногами у нее выхаживал, урча, кот. Удивительно, как Элли не наступила на него.