Кошачий переполох (сборник)
Шрифт:
Убедившись, что они ничего подозрительного не затевают, а просто ведут наблюдения за дикими обитателями леса, что отвечало их природным склонностям, после этой проверки я начала оставлять двери спальной и гостиной открытыми на ночь, чтобы они могли спускаться вниз когда им вздумается без всяких помех, и такая свобода выбора очень их радовала. Когда они возвращались наверх, Шани уже не прыгала немедленно на кровать, а некоторое время сидела у окна спальни, глядя оттуда на Долину, а Сафра обходил комнату и открывал шкафы поглядеть, что в них спрятано.
Вот тут-то и начались неприятности. Спальня невелика, места для гарнитура в ней не хватало, и мы удовлетворились встроенной мебелью. Низенький комод, встроенный в нишу у камина с трельяжем на нем, заменял туалетный стол.
Ящик оказался бы для кошки крепким орешком, но открывать дверцы? Да с этим, по мнению Сафры, справился бы и новорожденный котенок. Как прежде у Сесса, каждая его лапа вполне заменяла фомку – загнуть когти крючками, дернуть, и задвижка отодвигалась как миленькая, и содержимое комода становилось доступным для обозрения.
И сколько же сокровищ для кота-пирата! Шерстяные свитера, которые можно вытащить и вволю погрызть! Обязательно вокруг манжет и воротника, так что казалось, что ими занимались мыши. В конце концов в отчаянии я попрятала плотные свитера в мешки из толстого пластика с молниями и убрала их в шкафчик над комодом. Оставшиеся тонкие свитера я уложила в тумбочку у кровати, в которой имелись ящички, но, увы, для Сафры они помехи не составили.
У меня был тонкий лиловый свитер с высоким воротником, который я очень любила и как-то раз надела на собрание в лондонском Клубе любителей сиамских кошек. Сидя на эстраде рядом с председателем и готовясь выступить – моя очередь была следующей, я сняла жакет, потому что в зале было жарко, подняла руку, чтобы взглянуть на свои часы, и чуть не лишилась чувств, обнаружив на манжете широкий полумесяц. Надеть жакет снова было уже поздно – председатель представил меня собравшимся. Я подняла руку повыше.
– Гроза вновь себя показал, – сказала я, и раздался общий смех. У всех членов клуба имелись дома свои Грозы, и мы отлично провели время, обмениваясь историями об их подвигах.
Как Саф умудрился изгрызть манжету, я не знаю… Разве что она торчала из ящика. А вот как он добрался до моих украшений, хранившихся на полке туалетного столика, наоборот, ничего загадочного собой не представляло. Я слышала ночью, как он их выуживал. Хранились они в отдельных коробочках, и он с наслаждением открывал эти коробочки и выгребал их лапой так, чтобы они падали на пол и крышки отскакивали.
Его, как и Соломона, нашего первого мальчика, привлекало все, что блестело. Соломон однажды спрятал связку ключей в лунке для мини-гольфа на лужайке, и найти их удалось очень не скоро. Сафра тоже таскал свои трофеи во рту, вначале предпочитая всему длинную золоченую цепочку и золоченую брошку в виде пера. Цепочку я находила утром на ступеньке, небрежно брошенную, как часть дележа пиратской добычи, а брошку он прятал под бюро в гостиной и вытаскивал ее поиграть, когда бывал в настроении – и особенно когда приходили гости. Тогда он расхаживал, точно миниатюрный пиратский капитан, а изо рта у него торчало позолоченное перо. Против похищения цепочки и броши я ничего не имела, в конце-то концов это была просто бижутерия. Взбунтовалась я, когда ему приглянулись мои серьги – из филигранного золота с овальными нефритами, покоящиеся в бархатных ложах своей особой коробочки.
Он выуживал коробочку, открывал ее когтями, забирал серьги в зубы и принимался швырять туда-сюда. Как-то ночью я наблюдала за этой игрой, сидя на кровати и вопя, чтобы он немедленно прекратил это безобразие. Ноль внимания, только уши укоризненно прижались. Благовоспитанные Дамы голоса не повышают, сказал он с упреком.
Рассердившись не на шутку – серьги не только были очень красивы, но и особенно дороги мне как подарок Луизы, – я с той ночи, перед тем как лечь, принялась старательно баррикадировать дверцы комода. Укладывала друг на друга туфли, а одной подпирала дверцу снизу. К соседней же, чтобы отвлечь его внимание, прислоняла боком доску для оттачивания когтей. Большая фарфоровая банка для хранения сыпучих продуктов и с надписью «САХАР» (полная
речного песка) приставлялась к дверце гардероба. (Не спрашивайте для чего – к тому моменту я впала в воинственное безумие и хваталась за любой предмет, который, на мой взгляд, мог ему воспрепятствовать.)И мне вспомнился период, когда его предшественник Сесс завел привычку увлажнять ковер в прихожей и я накрывала ковер полиэтиленовой пленкой, которую придавливала утюгами, электрокамином и ломом, которые с быстротой молнии прятала, завидев, как кто-нибудь входит в калитку. Только теперь мне пришлось куда тяжелее, ведь Сафра был быстр и ловок в движениях, как китайский жонглер. Доска для оттачивания когтей хлопалась на пол, подпорки вышибались, дверцы распахивались. Обрушивалась пирамида туфель, коробочка с серьгами вылетала наружу, а из нее вылетали серьги. Я спрыгивала с кровати, укладывала их в коробочку, водворяла коробочку на место, баррикадировала дверцу еще надежнее и ложилась, прислушиваясь, как кот-медвежатник пробует новые способы взлома, пока он не уставал и на забирался на кровать.
Почему я не изгнала его назад в гостиную? Да потому, что там он не давал Шани спать. К тому же, уснув, они превращались в таких ангелочков, так уютно прижимались друг к другу на кровати… Иногда я просыпалась утром и обнаруживала, что рождественский ангелочек, пока я спала, дал себе полную волю. Серьги похищены, цепочка валяется на лестнице, а может быть, и пара изуродованных колготок на площадке… а я его обнимала, прощала и в очередной раз убирала все на место.
И вот настал день, когда, убирая спальню, я услышала стук в пылесосе и подумала, что, видимо, принесла на подошве камешек. И, продолжая пылесосить, увидела у туалетного столика одну серьгу… и меня охватило жуткое подозрение, что я знаю, где находится вторая… Я нагнулась к пылесосу, и мои подозрения подтвердились. Едва я его подняла, из пылесборника выпал овальный нефрит, утративший оправу. Она появилась следом комком смятого золота. Я села на пол и расплакалась, к большому недоумению двух кошек – одна, светленькая, чинно сложив лапки, заверила меня, как обычно, что она тут совершенно Ни При Чем, она Паинька; миндалевидные глаза второго в темной маске сияли, как два сапфира, пока он невинно осведомлялся, в чем, собственно, дело? Подумаешь, зеленый камешек! И ведь у меня есть второй точно такой же.
Серьгу я отдала починить. После долгих лет жизни в обществе сиамских кошек я и сама стала мастером на все руки, когда требовалось что-то чинить, и умела находить специалистов, когда сталкивалась с задачей, для меня непосильной. В то время моя двоюродная сестра Ди занималась на ювелирных курсах. Ее преподаватель был опытным ювелиром, и из его рук серьга вышла совсем как новая. Естественно, обошлось это очень недешево, а что он подумал, когда услышал, что серьга стала жертвой кота, известно только Богу, но я стала опытнее, коробочку с серьгами поместила в шкафчик над гардеробом и вновь опоясала свои чресла для грядущих битв.
Так прошло лето, заполненное проделками Сафры. Я бы не рассталась с ним ни за что на свете, но дела деревни отодвинулись для меня далеко на задний план. И безусловно, ускользали от моего внимания. Клуб «Дружеские руки» вернулся из экскурсионной поездки, миссис Бинни еще официально не поймала свою рыбку, но, по мнению всех участников экскурсии, это должно было вот-вот произойти. То есть всех, за исключением Сэма, отца Фреда Ферри, который ездил в Эдинбург, невзирая на свой артрит. Он утверждал, что Тутинг этот – такой-то и такой-то прыщ, и если Мод за него выйдет, значит, она и сама не лучше.
Выяснилось, что мистер Тутинг попытался показать Сэму, как именно удобнее всего подниматься по ступенькам музея, опираясь на палку. Сэм, обладавший нравом своего сына – и здравым смыслом, сообщил он своему добровольному наставнику, не в пример чертову городскому замухрышке в дурацкой шляпе (в таких только свинарям ходить!), – ткнул мистера Тутинга палкой в колено, чтобы тот посторонился. Мистер Тутинг упал со ступенек, и «Дружеские руки» от души посмеялись. Теперь эти двое не разговаривали друг с другом, и разгорелась еще одна деревенская вражда.