Кошки ходят поперек

Ой как недооценил.

Глава 22 Метеориты для Маргариты

Я пробрался через город, пробрался через пригород, улица Дачная, дом пять. День. По полю через дорогу тащится унылый трактор с не менее унылой сеялкой, какие-то грачи прилетели, жрут червей.

Тупой сев. Чего так рано сеют вообще?

Она качалась в гамаке, привешенном к яблоне. Качалась и поворачивалась по часовой стрелке, вслед за вращением Земли. Рядом стол, на столе карта, кажется, та самая, по которой мы путешествовали, а на карте палехское блюдо с мочеными желтыми яблоками, прямо какой-то Эдуард Мане. Или Клод Моне, все время их путаю, может, лягушек надо есть регулярнее. Лягушки – это хорошо, вот возьму и отведу ее в ресторан, скажу курица, а на самом деле лягушки. А нечего! Кинула нас. Смоталась себе, яблоки кушает. А мы, значит, по психушкам! А меня, значит, защекачивают там! В рожу мне пулеметами тычут! Двадцатичетырехствольными! А она в гамаке!

Отдыхает, козявка мелкая, в очках фиолетовых расслабляется, успокаивается, значит. Сейчас подойду, скажу ей. Скажу – ты чо, морковка, ты чо вообще, слила нас психоедам...

Не, Мамайкина лучше. Чего и говорить, Мамайкина о-го-го! В путешествии меня чуть отпустило, а сейчас вот снова прижало. Мамайкина лучше. Чемпионка по красоте-до. В гамаке не валяется, сейчас, наверное, на шейпинге, тренирует фигуру, изгоняет килокалории, а тут сплошной парижский декаданс, яблоки какие-то. И вообще, что она себе, блин, позволяет, я что, собака тибетская, что ли? Друг человека, ручной волк?

Я тормознул напротив яблок. Круто, с юзом, поднял прошлогоднюю пыль. Бросил мотик. Она обрадовалась вроде как. Вывернулась из гамака, подбежала ко мне, я даже испугался, подумал, что сейчас... Но она только взяла меня за руку.

Ну, сейчас я скажу ей, не погляжу на лицеприятности.

– Все нормально? – спросила Лара.

– Нормально, – небрежно ответил я. – Немного побегали, немного полазили. Все обошлось.

– Это хорошо.

Я хотел сказать, что ничего хорошего, что из-за нее мы чуть... Но сказал другое:

– Гобзиков тоже... излечился, короче, больше не смеется. Укол сделали. В психушке.

– В психушке все-таки были?

– Были.

Лара улыбнулась, и мне вдруг перехотелось ей говорить правду в глаза.

– Были, – сказал я. – В психушке. Весьма поучительно, кстати, дают запеканку, я ее с детства не пробовал.

– Да, – кивнула Лара. – В психушке на самом деле поучительно. Родители про ваши приключения знают?

– Знают.

Лучше бы не знали. Хотя от старого фиг что спрячешь, старый меня удивил. Оперативно сработал. Интересно, как? Нашел он меня в смысле как? Вряд ли обзванивал больницы и морги, он бы так не стал. В психушку бы уж точно не позвонил. Скорее всего, задействовал службу безопасности своей компании. У них хорошая служба – как-то раз дочура замдиректора сбежала с хахалем в Казантип, так их через пятьсот километров на автостопе сняли. Агентурная сеть, а город у нас небольшой. Как он раньше меня не отыскал вообще?

– Знают про приключения, – повторил я. – Как только отоспался, старый такой допрос устроил – настоящее гестапо, ты не представляешь! Крапива...

На самом деле ничего такого не случилось. На самом деле старый со мной просто не разговаривал. Это у них с матерью такая система воспитания. Изводить бойкотом. Только не действует на меня, три года назад действовало, а сейчас не действует. Так что я не расстроился особо, не разговаривает – ну и ладно.

– А вообще плевать. – Я неожиданно пришел в хорошее расположение духа. – Как у тебя дела? Нормально добралась?

– Да. Хорошо.

– В Лицей еще не ходила?

– Не. Думала вас дождаться.

Она посмотрела на меня, я, конечно же, отвернулся. А надо было... ладно.

Я плюхнулся на скамейку, стал смотреть на сеялку. Сеялка сеяла.

– Все действительно в порядке? – снова спросила Лара.

– Более или менее. Знаешь, произошла довольно странная вещь. Там, в этой психушке, я расскажу...

Я стал рассказывать про наши с Гобзиковым приключения, Лара слушала невнимательно. Но это только на первый взгляд невнимательно, на самом деле еще как внимательно. Когда я дошел до рассказа про Валерку, Лара остановила меня и попросила его описать.

Я описал. Она попросила повторить описание. Я повторил.

– Ты говорил, что видел его потом. Он вел вертолет?

– Ну да, вел вертолет. И еще это... знаешь, у него был механический паук...

Я рассказал про чудного механического паука, Лара облегченно вздохнула, улыбнулась даже.

– Тогда вряд ли это... – Она покачала головой. – Вряд ли...

– Тебе все это о чем-то говорит? – спросил я. – Этот парень? Ты что, его знаешь?

Я представил круглого вертолетчика Валерку и очень на него разозлился.

– Нет. Механический паук – это не... Не в его духе. Он не любит насекомых.

– В чьем не в духе? – спросил я.

– Ни в чьем.

– Ну да. Ну да.

Съешь салат из авокадо, бросься днем под монорельс.

– Я еще сам тебе не дорассказал, – осторожно произнес я. – Там... Там, в психушке, когда Гобзикова допрашивали, там один интересовался... Он спрашивал у Гобзикова, не знает ли он Лару...

– Кто спрашивал? – Лара насторожилась и отвернулась чуть в сторону.

– Ну, я говорю, один из тех, кто разговаривал с Гобзиковым...

– Как он выглядел? – тихонько спросила Лара.

На поле лязгнула сеялка, в небо поднялись черные птицы, наверное, к удаче.

– Старый. Вернее, пожилой. Пожилой такой. И еще... Волосы у него седые были.

Лара молчала. Только ссутулилась как-то больше. Потом она все-таки спросила:

– Больше они ничего у него не спрашивали?

– Да не... Какие-то бестолковые вопросы дальше задавали, ты сама, если хочешь, можешь у Гобзикова спросить.

Лара кивнула, затем отвернулась от меня еще дальше, подняла руки к лицу и стала тереть щеки. Или не тереть, не знаю, она держала ладони у лица, плечи вздрагивали. Я вдруг понял, что так бывает только в одном случае – когда люди плачут. Мне стало тупо и очень неловко. Я сунул руку в левый карман, затем в правый. Платка не было.

Надо было что-то сделать, что-то сказать, наверное. Я сказал самое дурацкое:

– Не надо.

Она смотрела в землю. На яблочные корни. Ненавижу, когда плачут. Многие ненавидят, а я особенно ненавижу. Мне всегда хочется сделать какую-нибудь дрянь, всегда хочется, чтобы плакали сильнее. Меня раздражают слезы.

Я подошел к ней, положил руку на плечо. Что-то хотел сделать. Сначала положил руку, потом как-то нелепо погладил. Вообще тупизна, обошел вокруг стола. Лара закрывала руками рот. Она не плакала, слез в глазах не было совсем.

Потом Лара опустила руки. Она не плакала, совсем не плакала, правая ладонь была прокушена в нескольких местах, только и всего. Это было как-то уж совсем зверски и непонятно почему.

Сама Лара не замечала. Кровь начинала медленно сочиться, а она не замечала. Я указал полусогнутым пальцем. Она ойкнула и побежала в дом. И очень быстро вернулась обратно.