Космическая одиссея 2001 года (авторский сборник)

Его пробовали лечить по-всякому, даже шоковой терапией. Бесполезно. Порочный круг образовался, и разорвать его оказалось невозможным. Джилберт потерял всякое представление об окружающем мире. Жизнь его поддерживают, вводя в вену питательный раствор. Он совершенно недвижим и не реагирует на внешние раздражители. Но, говорят, иногда он как-то странно дергается, словно бы отбивает такт…

Боюсь, что он безнадежен, но не берусь судить, ужасна ли такая участь или, наоборот, ему следует позавидовать. Быть может, в известном смысле он обрел ту абсолютную, идеальную реальность, о которой вечно толкуют философы и о которой в свое время говорил Платон. Кто знает? Иногда я и сам задумываюсь над тем, что же собой представляла эта чертова мелодия, и готов пожалеть, что не услышал ее. А вдруг все-таки можно избегнуть страшной участи Джилберта? Вспомните, ведь Улисс слушал пение сирен, и это сошло ему с рук… Но теперь-то уже все пропало, ничего не поделаешь.

— Этого я и ждал, — насмешливо произнес Чарли Уиллис. — Разумеется, аппарат взорвался или стряслось еще что-нибудь в этом роде… И, конечно, совершенно невозможно проверить ваш рассказ.

Гарри взглянул на него, следуя лучшей актерской традиции — скорее со скорбью, нежели с раздражением.

— Аппарат оставался совершенно неповрежденным, — строго сказал он. — А затем произошла одна из тех историй, которые способны довести меня до белого каления. Как я мог так прошляпить! Видите ли, я настолько увлекся опытами Джилберта, что здорово подзапустил дела фирмы. Джилберт сильно просрочил платежи. Когда в бухгалтерии узнали, что с ним стряслось, меры были приняты незамедлительно. Я как раз отлучился на несколько дней по другому делу, и знаете, что они натворили за это время? Протолкнули иск через суд и наложили лапу на все имущество Джилберта! А это, разумеется, означало демонтаж Людвига. Когда я снова увидел беднягу, он уже был грудой никому не нужного лома. И все из-за нескольких фунтов. Я даже разрыдался.

— В этом я не сомневаюсь, — сказал Эрик Мэйн. — Но вы забыли, что следует сводить концы с концами. Что в таком случае произошло с помощником Джилберта? Он сунулся в лабораторию, когда эта штука работала на всю катушку. Почему же она не поймала в свои сети и его? Тут-то вы и оплошали, Гарри!

Г. Парвис, эсквайр, сделал паузу. Но лишь для того, чтобы допить пиво и молча протянуть кружку Дрю.

— Вот как! — сказал он. — Значит, перекрестный допрос? Я счел такие подробности не заслуживающими внимания. Но именно из-за этого несчастного лаборанта я так и не смог составить ни малейшего представления о мелодии. Видите ли, помощник Джилберта был первоклассным техником, но ничем не мог помочь ему при настройке Людвига. Он человек, начисто лишенный музыкального слуха. Для него Абсолютная мелодия — что вопли мартовских котов на садовой стене.

Больше вопросов не последовало. Думаю, всем хотелось побыть наедине со своими мыслями. Наступило долгое и грустное молчание. Когда оно кончилось, в «Белом олене» потекла обычная жизнь. Но и после этого прошло, как я заметил, добрых десять минут, прежде чем Чарли вновь принялся насвистывать «Песенку о качелях».

ДВИЖУЩАЯ СИЛА

Мы обсуждали сенсационный процесс, слушавшийся в Олд Бэйли, когда Гарри Парвис, который обладал прямо-таки невероятной способностью повернуть разговор в желательном ему направлении, обронил как бы невзначай:

— Помню, мне довелось однажды выступать в качестве эксперта-свидетеля в довольно интересном деле.

— Только свидетеля? — подзадорил его Дрю, ловко наполнив пивом «Бэсс» две кружки одновременно.

— Да… Сложное было дело. Оно слушалось в начале войны, когда ожидалось вторжение. Только поэтому вы ничего не знали о нем в то время.

— С чего это вы взяли, что мы о нем не слышали? — с подозрением спросил Чарли Уиллис.

Гарри явно заметал следы. Поймать его на этом удавалось нечасто. «Qui s’excuse s’accuse» [13] , — подумал я и решил посмотреть, как он вывернется.

13

Кто оправдывается, тот сам себя обвиняет (фр.).

— Дело было весьма необычным, — ответил он с достоинством, — и вы, конечно, помнили бы о нем, если бы хоть одним глазом заглянули в судебный отчет. Мое имя склонялось в этой связи достаточно часто. Случай, о котором идет речь, произошел в отдаленной части Корнуэлла, а герой его принадлежал к представителям редкой породы полоумных ученых. Лучший экземпляр этой породы, какой мне доводилось видеть. Возможно, впрочем, что такая характеристика не совсем справедлива, — поспешно поправился Парвис. Просто Гомер Фергюсон был несколько эксцентричен, и за ним водились маленькие слабости: к примеру, для ловли мышей он держал в доме удава, а в комнатах всегда ходил босой. Но он был так богат, что все старались не замечать подобных мелочей. Гомер — незаурядный ученый, компетентный в различных областях. Когда-то давно он окончил Эдинбургский университет, но никогда в жизни по-настоящему не работал — немудрено с такой кучей денег. Он купил у пастора старый дом неподалеку от Ньюкея и развлекался тем, что придумывал разные разности. За последние сорок лет он изобрел телевидение, шариковую ручку, реактивный двигатель и кое-какие другие безделушки. Ему, однако, и в голову не приходило заботиться о патентах, и все изобретения числятся за другими. Это его мало тревожило, ибо он отличался необыкновенной щедростью во всем, что не касалось трат.

Парвис, оказывается, приходился ему дальним родственником по каким-то сложным линиям, одним из немногих еще здравствующих. Поэтому, когда однажды от Гомера пришла телеграмма, взывающая о немедленной помощи, он, разумеется, незамедлительно откликнулся на зов. Никто не знал толком, сколько у Гомера денег и что он собирается с ними делать. Но Гарри полагал, что шансов у него не меньше, чем у любого другого претендента на наследство, и не желал их терять. Не без трудностей он добрался до Корнуэлла и явился в дом священника.

Едва ступив за калитку, он увидел, что стряслось. Дядюшка Гомер (он, собственно, не был дядей в строгом смысле этого слова, но, сколько Гарри себя помнил, его всегда называли так) ставил свои опыты в сарае рядом с домом. Теперь сарай стоял без крыши и окон и из него несло отвратительной вонью. Тут, несомненно, не обошлось без взрыва, и Гарри пришло в голову (конечно, без всякой задней мысли), что дядюшка, возможно, тяжело ранен и нуждается в советчике для составления нового завещания.

Однако от этих иллюзий не осталось и следа, как только старик — на вид идеальное воплощение здоровья (если не считать нескольких заплаток пластыря на лице) — открыл дверь.

— Хорошо, что ты приехал так быстро, — прогудел он. Встреча с Гарри, видимо, доставила ему искреннее удовольствие. Но он тут же нахмурился: — Понимаешь, мой мальчик, я попал в пренеприятную историю, и мне нужна твоя помощь. Завтра в местном суде будет слушаться мое дело.

Гарри был потрясен. Дядюшка Гомер всегда казался ему законопослушным гражданином, настолько законопослушным, насколько им мог быть автомобилист тех времен, когда бензин в Англии отпускался по карточкам. Что, если дело связано с черным рынком, как это часто случалось в те годы? Гарри не представлял себе, чем бы он мог ему помочь.

— Очень жаль, дядя. А что случилось?

— Это длинная история. Пойдем в библиотеку — там поговорим.

Библиотека Гомера Фергюсона занимала все западное крыло здания, давно нуждавшегося в ремонте. Гарри подозревал, что в стропилах чердака гнездились летучие мыши, но так никогда и не удосужился проверить свое предположение. Гомер расчистил местечко на столе, попросту сбросив книги на пол, а затем свистнул три раза кряду. Где-то сработало реле, приводимое в действие звуком, и из невидимого динамика раздался мрачный голос, говоривший с корнуэлльским акцентом.

— Да, мистер Фергюсон?

— Майда, пришлите мне бутылочку того виски.

В ответ Майда негодующе фыркнула. Но через мгновение раздался грохот и треск, библиотечные полки раздвинулись, и в стене показался ленточный конвейер.

— Майду никакими силами не заставить зайти в библиотеку, — пожаловался Гомер, беря поднос с бутылкой. — Она боится Боанерджеса, хотя бедняга удав совершенно неопасен.

Гарри почувствовал прилив симпатии к невидимой Майде. Все шесть футов Боанерджеса обвивались вокруг шкафа с «Британской энциклопедией», и вздутие где-то в центре этих шести футов недвусмысленно свидетельствовало о том, что удав недавно плотно пообедал.