Космический дальнобойщик

Он протянул руку и постучал по какой-то цилиндрической детали.

– Омический разогреватель. – Он фыркнул. – Такое добро даже на земных машинежках больше не устанавливают. Это же просто шутка какая-то.

Он скрестил на груди руки и неодобрительно зацокал языком.

– Не знаю, как тебе удается еще ездить на такой груде металлолома. – Он посмотрел на меня и поспешно добавил: – Черт, я не хочу ничем оскорбить Сэма.

Мне не терпелось.

– Правильно. Так что, по-твоему, приключилось, с колымагой-то?

Он воздел руки к небу.

– А какого черта я могу это так сразу угадать? Мне надо пристегнуть сенсоры и только тогда поглядеть на эту штуковину. Ну хорошо, у тебя была дискретная нестабильность плазмы. Это ведь только симптом. Что, если это как раз вон тот разогреватель? Они больше не делают таких частей, я имею в виду производителей запчастей. Мне придется кустарно что-нибудь изготавливать, а, может, это и вовсе вакуумный насос. Может быть, это подхватчик тока, возможно, преобразователь частот или еще тысяча и одна штуковина. Черт долбаный, это же может быть все, что угодно. – Он пожал плечами, словно сдаваясь. – О черт, Джейк, я сделаю все, что смогу. Должно быть, что-нибудь я сумею придумать. После того, как я с ней справлюсь, я ее для тебя специально ионно почищу.

Я хлопнул его по спине.

– Я знал, что могу рассчитывать на тебя, Вонючка.

– Я знаю, что я такой вот весь из себя долбаный гений, – он посмотрел на счетчик радиации на своей грязной рубашке. – Э-э-э… мне бы лучше надеть свой противорадиационный костюм, а тебе – убираться отсюда, пока нам обоим яйца не припечет.

– О'кей. Сэм со мною будет держать контакт. Дай ему знать, если что, хорошо?

– Ладно, Джейк.

Я повернулся, чтобы уйти.

– Джейк! – окликнул меня Вонючка.

– Чего?

– Ты что-то ходишь как-то странно. С тобой все в порядке?

– Да, встретили тут парочку странных жуков на равнинах. Такие штуковины примерно вот такой величины…

– А-а-а, прыг-скокающие крабы. Не знаю, почему их так называют, но называют их именно так.

– Правильно, прыг-скокающие крабы. Нам то же самое сказали в больнице.

– Насчет этих тварей приходится держать ухо востро.

– Да, мы… ну да ладно, еще увидимся.

Вся группа ждала меня возле «шмеля», взятого напрокат. Я залез в машину и тут почувствовал, что по мне словно ползет что-то мерзкое, противное. Я всего себя по возможности осмотрел, но ничего не нашел. Что-то за последнее время слишком много противных маленьких существ стало по мне ползать. Отсюда и испорченные нервы.

После того как мы выполнили в городке кучу вещей, главным образом закупку провизии и всего такого прочего, мы выехали из города. Вопрос почты решился сам собой, когда мы проезжали мимо максвеллвилльского почтового отделения, и я увидел, как почтовый тяжеловоз разгружается у доставочного входа. Вне всякого сомнения, там было и коммюнике насчет нас.

Прежде чем мы уехали, мы высадили двоих из группы, австралийского аборигена и женщину-индуску, возле гостиницы. Они вполголоса спорили насчет Сукумы-Тейлора. Этим двоим не понравилось, как разворачивались события. Они хотели немного подумать – соприкоснуться с жизненным планом, как они это назвали – и переждать. Какая-то многозначительность в их словах меня смутила. Сукума-Тейлор не попрощался с ними, но его, как я понял, не особенно огорчил их уход.

Короткий отрезок колониальной автострады заканчивался на грунтовой дороге, которая по ухабам довела нас до ручки, потому что в течение, как нам показалось, многих часов она извивалась вокруг высоких рощ и утесов, пока не раздвоилась на две дороги.

Сукума-Тейлор остановил машину и воздел руки к небу.

– Как обычно, – сказал он сардонически, – указания как найти дорогу едва соответствуют тому, что видишь на самом деле, когда этим указаниям следуешь. Кто-нибудь может догадаться, куда именно нам надо направляться и какой путь выбрать? – он повернулся к восточному человеку на переднем сиденье. – Роланд, ты?

Роланд выставил голову в окошко, пытаясь найти солнце.

– Трудно сообразить, как определить дорогу не на твоей родной планете… особенно, если не знаешь угол наклона ее оси вращения. У тебя есть путеводитель, Джон?

– Угол наклона чего?

– Погоди, дай подумать, – сказал Роланд, прикрывая глаза ладонью. – Солнце вон тут. Стало быть, это означает… э-э-э… – он почесал в затылке.

– Ну да, – вставил я, – Максвеллвилль в противоположном направлении от того места, куда нам надо направляться, поэтому это – Космострада. – Не зная почему, я повернулся к Винни. – Где Космострада, лапочка?

– Туда! – пропищала она, показывая рукой вправо.

Все повернули взгляды назад. Чуть поколебавшись, Джон снова завел «шмеля» и поехал по левой дороге.

К этому времени наш экипаж сильно поубавился: я, Дарла, Винни, восточный юноша, белая женщина, которые были нам в первый раз за это время представлены, Роланд и Сьюзен Дархангело, плюс наш африканский вождь. Человека, который оказался в больнице, звали, как мы узнали. Стен Хансен.

Сьюзен была светловолосая, тоненькая, с ореховыми глазами и прелестным вздернутым носиком, который очаровательно морщился, когда она улыбалась. Лицо ее было молодым, но я решил, что ей больше тридцати, поскольку она, видимо, отказалась от своей первой серии антигеронического лечения из-за финансовых, религиозных или этических соображений. У меня пока что было только весьма слабое представление насчет того, что именно было сутью или ядром телеологического пантеизма. Йи был моложе, ниже ростом, его прямые и жесткие черные волосы торчали во все стороны на голове. Он был очень приятным и легким в общении молодым человеком, как и все они.

Винни была права, и в конце концов мы выбрались на «ранчо», которое Сукума-Тейлор узнал по картинкам. Посредине широкого плоского пространства, похожего на крышку стола, стояло только одно строение, дом, плюхнутый как попало. Вокруг росло несколько странных деревьев. Эту усадьбу только наполовину достроили. Дюроформовая скорлупа, которую оставили расти, стояла только с половиной окошек на своем месте, остальные пока даже не были приготовлены, не то что вставлены. Все готовые окошки были почему-то слева. Непогода повела себя, как бомж, который находит пристанище там, где оно есть, и поселилась лужами и пылью внутри, не говоря уже о местной фауне. Полы и потолки были отмечены потеками воды, пылевые холмы отметили все углы. Гуано всяческих животных придавало ранчо вполне скотоводческий вид. (Если хотите знать, все экскременты на Голиафе ярко-желтого цвета). Люди здесь тоже побывали. Дыра, прорубленная топором в вершине крыши дома из дюроформы, служила дымоходом для тех костров, которые здешние постояльцы разводили прямо на полу. Черные выбоины пола были полны золы. Пустые картонки из-под еды украшали дом.

Была тут и кухня, вернее, для нее было приготовлено место, но ничего похожего на кухонные приспособления не было даже поставлено.

– Люди, которые владели этим местом, проели все строительные фонды, – сказал мне Сукума-Тейлор, – жертвы последнего кредитного кризиса, примерно два стандартных года назад. Систем-Банк закрыл строительство, а нам, понимаете, понравилась цена за это место, и мы его купили.

– Какая тут по ночам бывает температура, а?

– Чуть меньше десяти градусов. Редко когда она опускается ниже точки замерзания.

– Но все же не совсем райские условия.

– Согласен. Как вы смотрите на то, чтобы возглавить команду по сбору хвороста для костра?

– Смотрю плохо, но все-таки ничего другого мне не остается.

Местный вариант горючего материала было весьма правдивое подобие дерева, полученное от растения, которое я прозвал «дерево Вурлитцера». Никто не понял шутки, потому что никто никогда не слышал о знаменитом в свое время изготовителе театральных и консерваторских органов раннего двадцатого столетия. Из своего детства я помнил, как наш эксцентричный сосед восстановил древний орган, настоящий вурлитцеровский, в своем подвале. Дерево выглядело точь-в-точь как расположение диапазонных труб этой странной штуковины, вертикально поставленные пустые трубки разной длины и диаметра, от крохотулечных пикколо до басовых педальных труб, ноты которых потрясали крышу. И все эти трубы вырастали вверх от маленького образования, похожего на клавиатуру органа, только подковообразной формы. В пустынном дворе усадьбы таких деревьев было множество. Маленькие трубы становились хорошими лучинами на растопку, а из больших, распиленных пополам, получалось приличное топливо – настоящие дрова.