Космический десант

– Рабство. Лакейство.

– Я, прости, не раб и не лакей, – ответил второй Удалов, – я на ответственной работе, не ворую, морально устойчив…

– И воруешь, и морально неустойчив, – отрезал Удалов. – Только сам уже этого не замечаешь. Если икру тебе в буфете дают, а другим не положено, значит, ты ее воруешь. Понял?

– Ты с ума сошел! Разве ты не понимаешь, что мы, руководящие работники, должны поддерживать свои умственные способности? У нас же особенная работа, организационная!

– А в детском саду икру дают?

– Не знаю. Там молоко дают.

– Ну и погряз ты, Корнелий, не ожидал я от тебя.

– А чем ты лучше?

– Я светлое будущее строю.

– Я тоже. Под водительством товарища Пупыкина. А ты под чьим водительством?

– Дурак ты, Корнелий. У нас водительство демократическое.

– У нас тоже.

– Не путай демократию с круговой порукой.

Второй Корнелий начал натягивать брюки. Разговор с двойником его встревожил и даже разозлил.

– Может, у вас и демократия, – сказал он. – Только твоей заслуги в том нет. Не прижали тебя, вот и гордый. А попал бы на мое место, куда бы делся? Некоторые сопротивлялись. Что это им дало? Что это дало народу? Где Стендаль? Где Ксения? Где Минц? Где Ванда?

– Где?

– В разных местах. Наш народ еще не дорос до демократии. Нам твердая рука нужна. Хорошо служишь – тебя ценят.

– Как ценят, не знаю, но сейчас будут разбирать твое персональное дело.

– Чего? – Двойник сжался, как от удара в живот.

– Не чевокай, а слушай. Меня утром на шоссе видели, что я картошку собирал. Решили, что это ты.

– А зачем ты картошку собирал?

– Зиночке Сочкиной помочь хотел. Она ее в город несла.

– Это же преступление! Картошка по талонам, а она ее с поля украла!

– Помочь человеку, учти, это никогда не преступление. Потом я в магазине хотел купить лососины…

– Откуда лососина в магазине? Что за глупость?

– Я и говорю, что нет лососины в магазине. Так что эту глупость тебе припишут. Потом я на этой площади сказал, что Пупыкин уже помер…

– Я тебя убью! Ты меня погубить вздумал?

– Откуда я знал, что у вас такие порядки? Но главное то, что я на вашем активе Оболенскому про его моральный уровень сообщил.

– Ну кто тебя просил! Оболенский же пупыкинский друг!

– А никто меня не просил, кроме чувства собственного достоинства. Честь твою защищал.

– Что ты понимаешь в чести!

– А ты?

– Я-то понимаю. Честь – это дисциплина.

– Вот именно. В этом у нас расхождение. Так пойдешь на свою казнь или смоемся, пока не поздно?

– Я все объясню. Василий Парфенович меня простит.

– Ты там от всего отпирайся, – посоветовал Удалов. – Я не я, корова не моя.

Но двойник уже не слушал. Он рвался прочь.

– Погоди! – крикнул ему вслед Удалов. – Где мне Минца отыскать?

Двойник ничего не ответил. Ежась от дождя, он бежал через площадь к входу в Гордом, навстречу своей горькой судьбе.

Тогда Удалов, избегая людных мест, поспешил к своему дому. Он знал, кого ему искать. Старый друг и сосед, изобретатель Грубин не мог измениться.

Но и Грубин изменился.

Удалов заглянул к нему со двора. Комната была еще более захламлена, чем обычно. В ней почему-то было много частей человеческого тела, изготовленных из белой пластмассы, и Грубин сидел на продавленной кровати, держал голову в руках, будто хотел отвинтить. И медленно раскачивался.

Наверное, зубы болят, решил Удалов и постучал в окно. Грубин поднял голову, посмотрел на Удалова тупым взглядом и вновь опустил голову.

Удалов тихонько вошел в дом, поглядел наверх – не смотрит ли кто со второго этажа – и толкнул дверь к Грубину. К счастью, она была открыта.

Удалов вошел в комнату и сказал:

– Привет, Саша. Ты чем-то расстроен?

– А ты не знаешь? – спросил Грубин, не поднимая головы.

– Пытаюсь понять.

– Тебе все ясно, – ответил Грубин. – Ты нашел свое место.

– А ты?

– Вот в том и ужас! – закричал Грубин. – Как же я так мог попасться? Ты мне скажи, как я мог попасться? Ну ладно, ты человек слабый, угодил в силки, даже биться не стал. Куда несут, туда и идешь. Но я-то творческая интеллигенция, всю жизнь гордился своей независимостью. И вот – стал соучастником преступления!

– Погоди, не все сразу. Давай по порядку.

Удалову захотелось понять, что произошло с Грубиным. Может быть, изменения только внешние, тогда еще не все потеряно.

– Мне с тобой говорить не о чем, – сказал Грубин.

– Почему же?

– Сам знаешь. Ты – номенклатура. Я – продавшаяся интеллигенция.

– А ты все-таки скажи. Допусти, что перед тобой не Удалов, а какой-то другой человек.

– Какой-то другой к Пилипенко доносить не побежит. А Удалов побежит.

– Не побегу, – возразил Удалов. – Честное слово.

– Ты правды захотел? Тогда держись! Скажу тебе, Корнелий, что за последние три года ты сильно изменился. С тех пор как тебя этот Пупыкин приблизил, ты сам на себя не похож. Готов землю за ним лизать. А с Ксенией что вы сделали?

– А что?

– Только не говори, что ты подчинился силе! Другой бы никогда жену не отдал. Залег бы в прихожей с пулеметом, отбивался бы до последнего патрона. А ты выбрал Пупыкина. Ну, выбрал и пресмыкайся.

– А еще что? – спросил Удалов. Горько ему было слушать такие слова о своем двойнике. Но надо слушать. На чужих ошибках учатся.

– А с Минцем ты как поступил? Ты зачем Минца топил?

– Я? Минца?

– Зря я с тобой разговариваю – время впустую трачу. Только удивительно – как быстро меняются люди.

– Тогда слушай ты, – решился Удалов. – И постарайся мне поверить.

Он произнес эти слова так значительно, что Грубин в удивлении уставился на него…

– Я не Удалов, – сказал Корнелий Иванович. – То есть я Удалов, но вовсе другой Удалов. А настоящий Удалов сидит сейчас в Гордоме, на активе, и соратники топчут его ногами.