Космогон

Покашливание, чавканье, причмокивание, сытую отрыжку, глотки, шорох салфетки, постукивание ногтей о столешницу записал он, чтобы оживить призрачных едоков, но и этого показалось мало, – не посетители получились, а бесплотные вурдалаки.

Вздохи, смех мужской, женский и детский, собачье повизгивание, кошачье урчание, шаги мужские, каблучков цоканье, детский топот записал он, намучившись с тональной дисторсией, но звуковая картина не ожила. С досады вытер собак – нечего тут, пусть на улице дожидаются, – а кошек не тронул.

Для пущей достоверности пришлось стучать дверью, орать клаксоном, изображать рокот оставленного на холостом ходу автомобильного двигателя, – чтобы доносились с улицы звуки, когда входит кто-нибудь. Поразмыслив, Вавилов добавил стук трамвайных колёс, визг тормозов, глухой удар и верещание сигнализации.

На всё это Илья Львович потратил прорву времени, но его-то как раз было в избытке. Слушая фонограмму, покачал головой – не понравилась. Какофония. Пришлось тасовать звуки, составлять из них цепочки сообразно вымышленным событиям. Это помогло немного. Вавилов слушал, закрыв глаза, и представлял себе: вот вошли двое – парень с девушкой, он усадил её, сам потащился к стойке, чтобы… Картинка, возникшая в воображении, застыла, не хватало мелочи, чтобы двинулось дальше действие.

Илья добавил ещё один слой, снова пустил запись и наскоро изготовил шипение пара в кофеварке «эспрессо». Ничего, что нету в лунной блинной такого раритета, пусть будет хотя бы звук. «Два эспрессо», – подумал Вавилов.

Призрачный парень, прибывший прямиком из юности, дождался кофе, взял заказ…

– Сахар тебе брать? – спросил с закрытыми глазами Илья и тут же понял, какого свалял дурака. Голоса нужны, реплики.

Он набрал себе какой-то еды, поскольку проголодался за работой зверски, и, жуя, взялся за голоса посетителей. Ресторан «BlinOk» стал понемногу заполняться студентами, менеджерами разных калибров, офисной мелюзгой, сбежавшими на перерыв секретаршами, их воздыхателями с фигой в кармане и видами на будущее, приезжими лопухами, прощелыгами с юридическим образованием…

Вавилов прервался, чтобы заказать себе пива, сдул на микрофон пену, хлебнул и вернулся к приятному занятию. О чём говорят друг с другом клиенты, знал прекрасно, успел побывать в шкуре каждого из них, исключая женщин, но и с ними Илья не испытывал затруднений. Ясно же, что именно секретарша, прожжённая баба, ответит глисту в обмороке на предложение съездить с ним в Турцию.

Под пиво к юристам добавились их дёрганые клиенты, таксёры, продрогшие уличные шлюхи, бритые сопляки, косящие под братву из модного сериала, саксофонист из соседнего джаз-бара…

Вавилов попробовал наиграть на губах импровизацию, тряся у щеки рукою, сложенною ракушкой, чтобы вышло гнусавое вибрато, но сбился и бросил это дело.

– Обойдёмся без музыки, – сказал он, окидывая хозяйским оком озвученный зал.

Скрипнул стул. За спиной Вавилова какая-то девчонка прыснула смехом и закашлялась.

– По спинке похлопать, зая?

– Короч, три пива нам, орешки солёные. Кто играет сегодня?

– Зая, салфетку возьми.

– А тут он справа ка-ак… В дыню прямо, а у того из пасти, ты понял, посыпались…

– Ирина, представьте: пляж, песочек, водичка двадцать шесть, тент, ведёрко со льдом, во льду бутылочка, а?

– Во-от. И я думал – зубы. Орешки он жрал, вон как ты сейчас. Полон рот набил как раз.

– А тут я такой, весь в белом. А, Ири…

– Га! Орешки!

– А вы такая…

– Я не такая. Отстань. С тебя мачо, как с конуры дача.

– Почему вы так… Что смешного?

– Ты смешной.

Илья Львович сидел, откинувшись в кресле, и смотрел в потолок.

Шипела кофеварка, поминутно хлопала дверь, пуская в зал волны городских шумов, рядом прощёлкали каблучки, Вавилову почудился запах духов, едва заметное движение воздуха коснулось его щеки, по векам прошла тень.

Он открыл глаза, огляделся. Иллюзия развеялась, пусто стало в зале. На хозяина лунного ресторана навалилась усталость. Не мудрено – весь день убил на звуки.

– Есть не хочу, – сообщил гостям Илья, подумав при этом: «И не странно. Жрал что ни попадя весь день. Вон сколько посуды грязной».

Кое-как запихав использованную посуду в приёмный ящик мойки, он запустил длинную программу. После машинально выдвинул лоток кассы. Пусто.

– А ты думал, они ещё и платить будут, – буркнул он, вышел из-за стойки и направился было в кабинет, но передумал. Нечего там делать, да и спать хотелось смертно, прямо не держали ноги.

– Вас я выключать не буду, развлекайтесь, – бросил он через плечо, заходя в спальню. – Ресторан работает до последнего посетителя.

– Бармен! Ещё три светлого и орешки! – донеслось из зала. Клиенты приняли предложение – сидеть до последнего – с готовностью, достойной лучшего применения. Вавилов плотно закрыл за собою дверь, чтобы подгулявшие посетители не мешали спать, разделся, с наслаждением принял душ, поставил будильник на семь утра, заполз под одеяло и мгновенно уснул. Во сне он видел безликие толпы, осаждавшие барную стойку, и, на затенённой сцене, саксофониста в чёрном трико. Тот наигрывал что-то знакомое. Женский голос вплетал в саксофонный истомный мяв непонятные слова: «Самэтайм эн зэ ливин из изи…» Тонкая женская фигурка раскачивалась на эстраде. Илье показалось, что слушает колыбельную, но слова в ней были странные:

Летним днёмЖизнь легка и прекрасна,Для тебяСоберут урожай.Папка твой,Знай, скирдует бабки.Слушай мамку, парень,Засыпай.Знай, малыш,Твой беспутный папкаЛетним днёмНа Луну улетит.На ЛунеОн отбросит тапки,Но мамаша папкуНе простит.В летний знойЖизнь твоя напрасна,За тебяСоберут урожай.Папка твойЗря скирдует бабки.Слушай мамку, парень,Подыхай.

Сомнение душило Илью, казалось, он сейчас узнает певицу. Вот-вот вынырнет из темноты её лицо. Но саксофон визгнул…

– Слышу-слышу, – пробормотал спросонок Вавилов и зашарил по тумбочке, пытаясь выключить будильник.

– Заткнись, – проворчал он и, неловко дёрнув рукой, смахнул будильник на пол.

Конечно же, мелкий паршивец и не подумал замолчать, орал, лёжа на боку, всё истеричнее.

Пришлось встать. Когда умолк истошный писк, до слуха Ильи Львовича донеслись аплодисменты и одобрительный ропот толпы.

– Гости мои расходились не в меру, надо бы убавить громкость, – сказал хозяин ресторана, неприязненно покосившись на дверь.

Он кое-как умылся, оделся наскоро, пытаясь на слух определить, что творится в зале.

Чей-то уверенный микрофонный голос. Жидкие хлопки.

– Что-то не припомню я… – начал Вавилов, возясь с узлом галстука.

За дверью взвыл саксофон, рассыпались рояльные аккорды. Не было таких звуков во вчерашней фонограмме и не могло быть.

Илья оставил в покое узел и ринулся к двери. Когда распахнул её…