Космос
Шрифт:
b — часть В, и т. д. (Каждое обозначение используется и для группы элементов, если их роль в ИС одинакова; например, а — руки, С — деревья. Точная граница для i и В не устанавливается.)
Соответствующие элементы ПС обозначались: Х, х, u, Y, Z…
В качестве ИС, как и ПС, рассматривается не объект, а ситуация, т. е. подразумеваемые элементы также включаются в состав ситуации. Например, по разгадке «Просеивание муки» восстанавливается ИС: «Человек просеивает муку через сито».
Для
XII
…И у них было-таки тихое счастье. И они надеялись-таки подъехать на нем к сумрачной и еще более нежности спокойной и трезвой до поры старости тихого счастия количеством не более двух персон.
У них учащалось дыхание, когда кто-то из них прикасался рукой к другому, и они не жить не могли б друг без друга, как Ветер не может без неба, как море не может без хотя бы самой незначительной ряби на своей безразмерной толще.
Космос космосу лют. Но полёт… Что полёт? Это он сверху донизу укреплен. Форт. Север и юг, константа и теория каппиляров. А у них было тихое счастье. Такое, что когда на улице хозяйничает зима, в доме всегда ласковое тепло и уют в полном отсутствии пошлости.
Так и жили они. Таковых назовем мы Книгами Книг, потому что они мудры. Книга с книгой любят друг друга за что? Это ведь и вопрос; за что ты любишь кого-то. Митя как-то сказал, что, мол, у кого-то там жилка бьётся. Так и они. Кто-то из них вкусно пах, кто-то трепетно страничками шелестел, а кто-то был просто по-хорошему пухэл и важэн, складно слажён.
Но лес сначала валить предстоит. Но и это еще не все. Потом предстоит пилить, прессовать и куча чего еще, чтоб наконец возгорелась Любовь и пошла по ветвям, от одной книги к другой, от одной полки к новой, от одной библиотеки (вавилонской) до другой библиотеки (александрийской). Таков марафет огня (марафон).
Через четыре дня будет в сон погружен Вавилон. Во сне голову на плечах не носить, — прятать в матерчатую котомочку; на девок не залипать; глаза не держать наготове; — пусть все время будет огорошен зрачок!
Это мой стиль! Это первая в истории книга, которую пишет мертвый… Даром, что помню я, что в «Новых праздниках» неверная ссылка на эпиграф из Франсуазы Саган. У меня там чуть было не стало написано «Немного солнца в холодной воде» (откуда я это и только взял?), а следует и установлено точно, что — «Здравствуй, грусть!» Это прямо какой-то «Прощай, оружие!» — мой любимый юношеский роман, каковой, блядь, так въелся, что боже мой, — в цене нынче мама!
Тепло там, где уютно. Это когда тихое счастье, когда «зима катит в глаза», а ты во сне улыбаешься своим игрушечным грезам, плачешь и радуешься, будто ты там навсегда. Только на девок, на девок не залипать! А то потом трудно выдирается из котомочки голлова. Трудно монтируются охуевшие по жизни глаза.
ЙОган грустит, Амадеус не в духе, Дмитрий Дмитриевич не радуется больше бьющейся
жилке. Разлюбил. Но Весна еще будет!Наблюдал сам-то я этой весной хвалёный среднерусский разлив. Сидел целый день у некоего озера, нюхал себе героин, чуть не плакал от счастья и гладил местную собачку Дружка, трепал ему там за ушкОм и т. д.
Потом очень многочасовой сон в деревенском доме, в котором три года назад еще только мечтал об особе одной, столь много впоследствии шуму наделавшей в моей невнятной судьбе.
Перед сном опять героин. Героин и стихи, конечно, только изредка отрываясь от строчек и глядя в окошко, на озеро.
И так я прибился: героин, стихи, героин, стихи, героин, сон, героин, сон, стихи, героин, сон, стихи, стихи, героин, сон, героин, что из дома три дня я не выходил.
Выхожу на четвертый — глядь, — озера-то и нет. Да и откуда там ему быть, вспоминаю я свое первое посещенье этих мест трехгодичной давности. Понял тут, что такое разлив…
Кончился героин. Поехал в Москву. Там держался, а потом сорвался опять; не мог спокойно работать аранжировщиком; все думал, главное, перед приездом выше уже указанной особы успеть соскочить, да нет, не успел. Тут все и кончилось.
Я в больницу попал. Вышел и постепенно вроде бы слез.
Дома снова за книги, которые так себя любят, меня, друг друга! Но до сих пор все никак не найду, на какой же страничке-то жилка бъётся…
Вот загадка какая.
XIII
Маришенька пригласила (ненароком-белОбоком) как-то Наташу в гости, и хочет её погубить. Та тупится в смятении в пол. Не находит слов. Подозревает дурную свою головУ.
М. же изображает радость. Не напрыгивает чуть на подругу. Та замечает графин с зеленоватой водой на столе. Вопрос: «Не это ли море?»
Маришенька все болье походит на свою букву «М». Начинает первая плесть ярмо. Говорит: «Поедем, Наташа, кататься на буйволах в дикое поле!»
Та подозревает беду. Отказаться — не та ситуация вроде. Собираются. Едут. Запрягают быков. «Это ли буйволы?» — истерично вопрошает Наташа. «Нет», — Маришенька отвечает. Буйволы, как оказывается, подойдут к девяти часам к Сиреневой Башне.
«Это что за образ такой?» — вопрошает опять Наташа, крутя на груди у подруги. «Образ богородицы нашей, вечнодевственной чисто девы Марии», — ответ маришеньки, не дрогает ни один мускул на лице искуссительницы Маришки.
«Едут! Едут!» — зазвенели вдалеке бубенцы, раздались крики шестерых мужиков. «Буйволы едут!»
«Ты первая садись в колесницу, а я за тобою следом!» — попыталась распорядиться Маришенька и, не скрывая, казалось, никаких враждебных намерений, показывая тем самым, как ей казалось, что таковых у нее и нет.
«Нет уж, Маришенька!» — ответствовала потупИвшаяся Наташа, — «я поеду в одной коляске с тобой! Буйволы ли нас понесут, кони ли или на носилках понесут с поля боя соодаты, я еду к тебе на квартиру, немедля, прямо сейчас!» — настаивала Наташа.
Когда же войдёно было в подъёзд, она впервые обратила внимание на огромную оловянную буйволову седмицу, обрамвлявшую косяк марининой двери…
Левый глаз ея был испещрен какими-то таинственными письменами, а правый весьма походил на подгнившее зеленое яблоко с черенком, торчавшим прямо наружу.