Костер
Шрифт:
Та метнула на соседку глазами через зеркало, сразу обернулась к ней всем пышным, но поворотливым станом, с изумленьем оглядела поцарапанное лицо.
— Оттуда? Да? — спросила она быстрым шепотом.
— Да, — ответила Анна Тихоновна, мигом поняв вопрос. Пышка подняла пальчик к ее лицу.
— Это вас… они? —придержала она свой шепот на слове они.
— Да.
С каждым «да» маленькую женщину передергивало, как от озноба, она все шире распахивала подведенные свои глаза, и могло показаться — вот-вот убежит, если бы не мешало убежать любопытство, пылавшее в этих глазах.
— Страшно?
— Где страшно? — едва уже не шутливо спросила Анна Тихоновна, щепоткой беря у себя из горсти пудру и накладывая ее на царапины.
— Там, — прошептала пышка, больше прежнего ужасаясь.
Анна Тихоновна растерла остаток пудры в ладонях, мягко омыла ими все лицо, оторвалась от зеркала.
— Не очень, — медленно и учтиво сказала она. — Не очень страшно, — повторила, засмеявшись, и опять оборотилась к зеркалу.
— Господи! — перепугано воскликнула пышка и начала было выбираться из толчеи, но остановилась, откопала на дне своей пузатой, чем-то звякающей и шуршащей сумки палочку губной помады, подала ее Анне Тихоновне.
— Нате!
— Что вы! Зачем?
— Нате, у меня две! Возьмите! Ах, скорей, пожалуйста, скорей! — неожиданно со слезой в голосе пробормотала пышка, насильно всовывая помаду в руку Анны Тихоновны, и вдруг юрко пронырнула между женщин и исчезла.
Без долгих колебаний Анна Тихоновна мазнула по губам помадой, тщательно разровняла ее пальцем. Цвет ей понравился. Он был не темный и не светлый. Он был ее цветом. С чувством, похожим на удовольствие, испытываемое после переодеванья, она возвратилась в зал и, увлеченная людскими потоками, поддаваясь первому из них, очутилась на улице.
У нее не было никакой цели, или перед ней было так много целей и они так заплелись в голове, что надо было их немедленно расплести, расставить в разумном порядке. Она была уверена, что сейчас же что-то предпримет, как только уяснит, на каком месте находится это «что-то». Вернувшиеся к ней силы требовали, чтобы она добилась посадки в поезд для раненых или хотя бы в беженский; чтобы Цветухину сделали, наконец, настоящую перевязку; чтобы вместе с ним она попила чаю из стакана, а не пресного пойла из жестяной кружки на цепочке, за которым они уже отмаялись в очереди к кипятильнику; чтобы послать в Тулу телеграмму о том, что жива, несмотря ни на что — жива, и едет домой; чтобы, прежде всего, чтобы сию же минуту поесть! Это главное, с этого и начинать — с какой-нибудь еды. Тогда остальное само собой отыщет свой порядок, и чего она ни предпримет, все разом осуществится.
Ах, если бы она зажимала в кулаке хоть самую малость денег вместо губной помады — куда все было бы проще! Кругом сновал, толпился народ, осаждая ларьки, магазины, оцепляя продавцов. Не было видно человека без кульков, кошелок в руках — всех била лихорадка купли и вдруг очнувшегося от дремоты обычая мены тряпья на продукты. Что могла бы выменять на еду Анна Тихоновна? Она все катала пальцами в горсти холодный футлярчик с помадой.
Мужчина того редкого сложения, которое называют представительным, в охапку прижав к бостоновому отличному своему пиджаку тяжелые буханки хлеба и ворох пакетов, шагал наискосок через дорогу к старенькому рыжему автомобилю. Перед ним отворилась дверца, и он, наполовину всовывая громоздкое туловище в машину, вывалил на сиденье всю добычу. Анна Тихоновна
подбежала к нему.— Скажите, вы уезжаете… вы оставляете… — заговорила она, никак не попадая сразу на подходящее выражение, и вдруг, поймав его, выпустила очередью, как в мишень: — Эва-ку-иру-етесь, да?
Спиною в полкорпуса к Анне Тихоновне, представительный незнакомец, в пару с шофером перекладывал покупки с переднего сиденья назад, где стройно высились чемоданы.
— Допустим, — громко ответил он, пыхтя и не оглядываясь. — Что от меня желаете?
— У меня раненый. Известный артист. Он не тяжело, легко ранен. Я тоже. То есть артистка. Народная артистка республики. Мы…
С трудом нагибаясь, мужчина вытащил из дверцы туловище, распрямил себя в рост перед Анной Тихоновной, обмерил ее отчетливым взглядом.
— Фамилия как?
— Улина. Анна Улина.
— Не слыхал. А его как?
— Это уважаемый, старый артист…
— Постойте, это который… — не давая досказать, спросил он с некоторым интересом… — Этот, как его? Знаю, знаю! Видал…
— Конечно, очень возможно, он ведь популярен, его имя… — обнадеженно торопилась Анна Тихоновна, но он, не слушая, говорил вместе с нею:
— Видал… Так он что, ранен? Где это его? Третёва дни сидели еще с ним в соседних ложах… Овацию ему устроили. Как его, черт, вылетело!.. Скудин, ну как же! Скудин!
Он обернулся к шоферу, довольный, что вспомнил:
— Слыхал? Приезжий-то актер попал под бомбежку, а? Она сказала удивленно:
— Почему Скудин? Я говорю о Цветухине. Артист Цветухин.
— Цветухин? — будто даже оскорбился незнакомец. — Народный?
— Нет, но поверьте мне, известный драматический…
— Не слыхал, — опять перебил он, теперь уже спиною вталкиваясь в машину и в повороте прижимая своим весом шофера.
— Возьмите, прошу вас, довезите нас только до первого города! — все быстрее говорила Анна Тихоновна, ухватив дверцу, которую он подтягивал к себе.
— Это как такое взять? — прежним строго-отчетливым взглядом посмотрел он и кивнул на чемоданы. — Куда взять?
— Поймите, я забочусь, я сопровождаю раненого!
— Вхожу в положение. Раненых много. Хлопочите, чтобы в организованном порядке… Сожалею!
Он захлопнул дверцу. Шофер нажал стартер. Анна Тихоновна закричала, спохватываясь:
— Вы говорите — Скудин! Он здесь?
— Вчерась был здесь, — раздался сердитый голос за стеклом, — а нынче… Что он, дурак — сидеть в Пинске?
Автомобиль уже двинулся. Она не расслышала последние слова, постояла мгновение, не шевельнувшись, и скорым, решительным шагом пошла на вокзал.
Цветухин сидел на старом месте, протянув на полу ноги. У него был сонный вид, он тихо покачивался, поддерживая руку, но улыбнулся Анне Тихоновне.
— Ты долго, — слабо сказал он.
Она присела против него на корточки.
— Здесь Скудин, в городе! — ясно и с такой значительностью проскандировала она, будто одного этого известия только и ждал Егор Павлович. Но он едва качнул головой.
По ее убеждению получалось, что Скудин поможет во всем — у него связи, несравненное влияние, его повсеместно уважают, он необыкновенно дружески относился к Анне Тихоновне и, конечно, не мог позабыть Цветухина: в провинции они начинали карьеру в одно время. У Скудина, безусловно, должны найтись деньги, он с радостью даст взаймы. Анна Тихоновна, не теряя ни минуты, разузнает, где он остановился (ну, там, по телефону, через театр, — как удастся!), и пойдет к нему.