Костры Фламандии

– Настаивать не смею. Решите сами, ваша светлость.

– Она была вложена в уста пребывавшего с вами представителя польского правительства майора Корецкого. Но лишь вложена. Он – всего лишь глашатай того, что хотели поведать польской иезуитской шляхте, костелу и сенату отцы могущественной, всемирной, хотя и тайной, иезуитской империи. Впрочем, почему вдруг «тайной»? Почему мы до сих пор называем ее «тайной»? Другое дело, что и принц де Конде, этот «французский Ганнибал», оказался слишком уж открытым, а значит, неосторожным, в оглашении своих намерений. Однако вашей вины, полковник, в этом нет.

– Выходит, что наш, никого ни к чему не обязывающий разговор с принцем де Конде пришелся очень кстати иезуитам?

– Не скрою, более чем кстати. В Париже агенты иезуитского ордена следили за каждым вашим шагом. Генерал братства Игнация Лойолы, его высший совет, все варшавское и краковское иезуитство крайне встревожены тем, что король Владислав IV решил помочь Франции в ее борьбе против католической Испании. Ведь если бы Испании удалось одолеть в этой войне Францию, католицизм стал бы господствующей религией в самом центре Европы.

– Следовательно, он сразу же объявил бы если не вооруженный, то, по крайней мере, миссионерский поход на восток – в Молдавию, Украину, Московию; во все те земли, где еще живет православие, а в храмах проповедуется православная греческая вера.

– Вот именно. Извините, что осмелился говорить вам то, что вы, несомненно, опытный, мудрый политик, – утверждаю это без всякой лести, – сами прекрасно знаете.

– Нет-нет, я готов выслушать вас так же внимательно, как выслушивал принца де Конде. Для меня важно знать, что думают по этому поводу политики других стран. Важно получить оценку тех сомнений и предположений, которые давным-давно одолевают меня самого.

Желание полковника выслушать его, похоже, обескуражило де Брежи. Во всяком случае, он вдруг сбился с мысли и утомительно долго молчал, испытывая терпение гостя.

– Обладая огромными богатствами, – наконец заговорил он, извлекая из шкафчика бутылку бургундского, – иезуиты внедрили своих агентов буквально во все дворы католических и прочих монархов. Причем вот что примечательно. Мы выискиваем этих агентов в основном в среде монахов и церковников, а они предстают перед нами в обличьях неприметных горничных, кучеров, виночерпиев, солдат личной охраны.

Полковнику вдруг вспомнились предостережения Лаврина Урбача, которыми тот не раз принуждал его и полковника Сирко размышлять о замыслах иезуитов, об их склонности ко всеобщему шпионажу – везде и за всеми; об агентуре, которой они буквально напичкали все европейские дворы. Как оказалось, он прав. Неплохо было бы вновь встретиться с этим сотником, который не столько враждебно настраивается против иезуитов, сколько старается учиться у них.

– Видите ли, полковник, – продолжил посол, с наслаждением потягивая крепкое вино. – Принц де Конде относится к тем военным, которые привыкли полагаться на силу оружия, на огромные массы вышколенных войск.

– Но ведь он – главнокомандующий.

– И я о том же. Он военный, командующий, но в том-то и дело, что – не при вас, профессиональном военном, – таким людям всегда следует держаться подальше от политики. Вот только принц этого не понимает. Нет-нет, его, полководца, привыкшего к сражениям, к открытым схваткам с противником, трудно винить в этом. Однако принцу давно следовало бы уяснить для себя, что многие битвы и схватки мы проигрываем вовсе не на полях битв, а в монастырских кельях, в модных столичных салонах и в бальных залах королевских дворцов. Именно там мы, политики и дипломаты, терпим самые крупные поражения.

– Справедливо, – кивнул Хмельницкий, воспринимая слова опытного дипломата и как упрек в свой адрес.

– И коль уж де Конде неведомо сие как солдату, то как политику, мечтающему если не о французском престоле – хотя от притязаний на него принц тоже не отрекся, – то, по крайней мере, о троне… – граф выдержал многозначительную паузу и внимательно всмотрелся в лицо Хмельницкого, – … одного из государств, в частности, Польши… Словом, как политик он обязан знать об этом. Иначе какое он имеет право считать себя политиком?

* * *

Появился слуга и вновь принес вино. То самое красное вино причастия, которое теперь больше напоминало Хмельницкому вино заговорщиков, в тайной вечере коих он сейчас участвует. Бутылку же, выставленную графом, слуга поставил на поднос и унес, очевидно, решив, что она лишняя. Де Брежи лишь удивленно посмотрел ему вслед, как полунищий посетитель – вслед официанту дорогого ресторана, но остановить так и не решился.

– Конечно, король, а тем более королева, француженка и протестантка, – продолжил де Брежи, дождавшись, когда слуга оставит их одних, – попытаются поддержать вас. Но вы ведь прекрасно знаете, в какой ситуации оказался сейчас Владислав IV.

– Увы, об этом знает вся аристократическая Польша.

– Ясное дело, я постараюсь помочь вам попасть на прием к нему. И, возможно, даже встретиться с королевой, чтобы вы могли лично изложить свои взгляды на то, что произошло во Франции. Но это лучше будет сделать чуть позже.

– Тем более что монарх снова надолго уединился в своем «монашеском замке» в Кракове.

– Значит, вам это уже тоже известно…

– Еще бы! Эти уединения короля, которые становятся все продолжительнее и продолжительнее… Знал бы Владислав IV, как они подрывают веру в него, сколько ненужных, губительных слухов порождают.

– Но именно потому, что король вновь скрылся за «театральным занавесом», вам тоже следует на время исчезнуть.

– И тем самым вызвать еще большие подозрения?

– Такой риск тоже существует. Но когда речь идет о вашей личной безопасности, о вашей голове…

– Никакой суд не сможет доказать, что в моих переговорах с принцем де Конде всплывало что-либо такое, что угрожало бы польскому трону.

Де Брежи отпил немного вина, поморщился, давая понять, что бургундское нравилось ему куда больше, и поставил бокал на стол.

– Согласен, суд вряд ли сумеет предъявить вам какое-либо обвинение, – лукаво ухмыльнулся он. – Не понимаю только, почему вы решили, что ваши враги станут доводить дело до суда?

Их взгляды скрестились, как внезапно выхваченные татарские сабли, порождая искры восточного коварства.

– Мне следовало предусмотреть и такую возможность, – согласился полковник.

– Пока ее все еще не поздно предусмотреть. Советую вам немедленно уехать из Варшавы. Нет, действительно, почему бы и вам тоже не уединиться где-нибудь в глубине Украины? Или же сразу…