Костры партизанские. Книга 2

— Тебя как звать?

— Дмитрий. А это — Семен.

Виктор хотел назваться, но тут же передумал. Он только спросил:

— Завал, говоришь, сделали? Чем деревья валили?

— Пилой. Три ночи тайком ели подпиливали, чтобы потом, когда понадобится, быстро их повалить! А потом пилу бросили. Таскать ее…

— Пошли, что ли? — поторопил Афоня; он по-прежнему упорно избегал смотреть на Дмитрия и Семена.

Виктор поправил автомат, висевший за спиной, и сказал, будто отрезал:

— Если к нам примкнуть желаете, то с этой секунды мое или его слово, — кивок в сторону Афони, — для вас закон.

Сказал и пошел, даже не оглянувшись на парней. Но они потянулись за ним, стараясь шагать так же широко и бесшумно.

Афоня замкнул короткую цепочку.

Глава шестая

1

Командование бригады и рядовые партизаны — все были довольны действиями роты Каргина в том бою: и задачу по обороне она успешно выполнила, и только двенадцать своих бойцов потеряла убитыми и двадцать семь — ранеными, хотя билась с фашистами сутки; и отошла так ловко, что враг прозевал этот момент. А бросился в погоню — сразу напоролся на автоматные очереди; пока опомнился, пока к новой атаке изготовился — перед ним опять никого не оказалось.

Несколько раз так наказывали фашистов за беспечность, за излишний азарт. А потом вдруг исчезли следы партизан, и все тут. И тогда, бросив наугад десятки мин и ранив пулями автоматов и пулеметов многие деревья, фашисты прекратили преследование, вернулись к Заливному Лугу и перечеркнули, обезобразили его глубокими канавами.

Все равно Каргин хмурился, под любым предлогом старался уклониться от разговоров о событиях тех суток: он был недоволен собой как командиром. Да, это он, Каргин, приказал открывать по врагу огонь лишь в тот момент, когда фашисты начнут атаку; захлебывалась вражеская атака — немедленно обрывался огонь роты и такая тишина над линией обороны нависала, что невольно думалось: а не причудились ли недавние взрывы и пальба? Но лес долго хранил запахи сгоревших пороха и взрывчатки.

Да, это он, Каргин, нарочно и с самого начала так вел бой: приучал фашистов к тому, что в этом лесу тишине нельзя верить. И добился желаемого: только утром, когда рота уже давненько снялась со своего рубежа обороны, фашисты повели, и то предельно осторожно, свое последнее в тот день и тоже бесплодное наступление.

Вроде бы все и задумано, и в жизнь претворено было удачно, но все равно Каргин чувствовал себя виноватым. В том виноватым, что его рота понесла такие потери: может быть, он что-то недодумал? Ведь двенадцать человек из жизни навсегда ушло!

Но сколько и как придирчиво ни искал своей ошибки, не мог ничего найти, похожего на нее. Потому и хмурился, потому и уклонялся от разговоров о том бое.

Похоже, только Костя Пилипчук и понимал его. Ведь лишь он как-то подошел и сказал, глядя в сторону:

— Такова уж, Ваня, любая командирская должность, что спать спокойно не дает. Конечно, если ты по-настоящему командир, — и сразу же перескочил на другое, давая понять, что не ждет ни возражений, ни согласия Каргина: — Честно говоря, я побаивался за твоих новеньких, думал, распсихуются с непривычки. А они ничего, нормально себя проявили.

Что верно, то верно: в бою все достойно себя вели. Даже Стригаленок, в котором Каргин сомневался больше, чем в ком-либо другом. Но особенно обрадовал Серега Соловейчик: этот и патронов сравнительно мало израсходовал, стрелял, как многие свидетельствовали, только наверняка; и отходил точно со всеми и на своем месте, даже попытки не сделал опередить кого-то.

Настолько достойно вел себя в том бою Серега, что Каргин сначала даже хотел перед строем объявить ему благодарность. Но, подумав, решил повременить: разве полностью разгадаешь человека, если только в одном бою его видел?

Единственное, что придумал, — на недельку отпустить Серегу в родную деревню. Чтобы больную мать навестил, если обстановка позволит. Конечно, не в саму деревню отпустить, а просто в те края. И неделю срока решил потому дать, что дорогу туда и обратно учел, время, на разведку необходимое, сюда же приплюсовал.

Серега пришел точно в указанное время, хотя и не очень умело, зато старательно вытянулся, остановившись в трех шагах от Каргина, козырнул и выпалил, глазом не моргнув:

— Товарищ командир, боец Соловейчик явился по вашему приказанию!

Приятно Каргину было, что молодняк старается освоить азы военной науки, однако удержаться от замечания не смог.

— Это привидения в сказках да твой командир Юрка — являются а военнослужащие, которые без заскоков, они прибывают.

Серега покраснел — вот-вот кепчонка вспыхнет, однако глаз не отвел, и голос его даже не дрогнул, когда повторил, исправляя ошибку:

— Боец Соловейчик прибыл по вашему приказанию!

— Ты вот что… Молодцом ты вел себя в том бою, и командование, — за этим словом Каргин надеялся спрятать себя, — разрешило тебе домой наведаться.

Серега, казалось, равнодушно выслушал и слова благодарности, и разрешение домой наведаться. Каргин посчитал, что это порождено растерянностью, может быть, даже некоторой боязнью появиться там, где его наверняка ищут, и начал расшифровывать свои слова:

— Наше доверие ты заслужил, а что касается прочего… Очертя голову в деревню не суйся, сначала все разведай, определи…

— Не надо, товарищ Каргин, про мой дом… Можно, я во взвод вернусь?

— Как так во взвод вернешься, если тебе такое доверие оказано? — начал сердиться Каргин.

— За доверие — спасибо… И если в разведку посылаете, то я хоть сейчас… А про дом — не надо.

— Да почему не надо-то? — окончательно вскипел Каргин.

— Они… Они убили маму. Меня забрали, а ее почти сразу же после этого и убили… Как больную, которая не может…

Не осилил Серега того, что должен был сказать, и замолчал. Какое-то время молчал и Каргин. Потом все же спросил:

— Тебе-то откуда все это известно?

Серега впервые промедлил с ответом. Этого было достаточно, чтобы Каргин понял: Юрка самовольно заглянул в те края или послал кого-нибудь. Обидело, возмутило не столько то, что Юрка сделал это самовольно, а то, что результаты разведки остались тайной для него, Каргина. Может, вся рота, и уже раз сто, обсудила данный житейский факт, а он, командир, сейчас впервые о нем услышал? Да и то случайно!

— Ты, боец Соловейчик, иди с миром, иди… А потатчику твоему… — Каргин замолчал, не найдя слов, которые смогли бы точно выразить весь гнев, обуявший его.

— Тут я, валяй, используй свою власть, — раздалось из-под лохматой ели, около которой Каргин разговаривал с Соловейчиком, а еще через три секунды — не больше — появился и Юрка.

— Подслушиваешь? — непроизвольно вырвалось у Каргина.

Только вырвалось, а он уже понял, что допустил непростительную промашку. Действительно, едва не пощечиной прозвучало это слово, и Юрка расправил плечи, глянул на Каргина уже не виновато, а зло, и зачастил: