Костры Тосканы
Шрифт:
Толстые губы Савонаролы расплылись в улыбке.
— Я только из Сакро-Инфанте. У сестры Эстасии было видение, провозвещающее мое возвышение. Что вы на это скажете, а?
Францисканец пожал плечами.
— Скажу, что не все видения истинны. И что люди часто выдают желаемое за действительное. — Он вздохнул и подхватил свисающие с его пояса четки. — У вас есть ко мне еще что-нибудь, преподобный отец?
— Да… кое-что, — медленно отозвался Савонарола. Ожидаемого эффекта не получилось, он был раздражен. — Надеюсь, вы понимаете, что наши мартовские костры должны поддержать все общины Флоренции? И в связи с этим…
Францисканец резко прервал его:
— Нет. Я не вижу необходимости в сжигании изящных вещиц и предметов искусства. Вы и так уже уничтожили очень многое из того, что приносило Флоренции славу. Вы опустошаете город, и я отказываюсь участвовать в этом.
Савонарола возвысил голос.
— На то воля Божия.
— Но Флоренция не пустыня! — вспылил фра Орландо — По крайней мере, еще недавно она таковой не была. Наш город в своей красоте соперничал с Римом. Вы же за каких-то три года умудрились превратить его в захолустье. Я не стану вам помогать! Я не стану за вас ратовать! Наоборот, я буду отрицать ваши безумства до последнего вздоха! Впрочем, Господь милостив и, возможно, продлит мои дни, чтобы я мог полюбоваться тем, как вы сходите в ад! — Лицо францисканца побледнело от гнева, — Не ждите от меня извинений, любезный приор, ибо я нисколько в своих словах не раскаиваюсь! И чтобы не взять на душу еще один грех, говорю вам: прощайте!
Савонарола был удовлетворен. Вспышка Риччи обрадовала его, а не задела.
— Я буду молиться за вас, — сухо сказал он.
— А я за вас — нет.
Приор Санта-Кроче отвернулся от приора Сан-Марко и растворился в сумраке францисканского храма.
Письмо Лодовико Ронкале в Синьорию Флоренции.
Уважаемые синьоры, неустанно пекущиеся о благе Флорентийской республики, я, Лодовико Ронкале, ремесленник артели строителей, желаю сообщить вам об опасности, угрожающей городу и стране.
В преддверии дня покаяния я решил пролить свет на дело, которое должно было быть рассмотрено еще три года назад, однако тому, на кого я хотел указать, удалось сбежать, а остальное не показалось мне важным. Однако теперь вдохновенные проповеди досточтимого приора Сан-Марко пробудили во мне настоятельную потребность снять этот камень с души.
Начну с того, что мне в числе многих моих сотоварищей довелось поработать у чужеземца Франческо Ракоци на стройке палаццо, проект которого он вычертил сам. Это известно всем, но никому не известно другое. А именно то, что четверо мастеров были отобраны им для тайных работ. С них взяли клятву молчать, велев скрепить ее кровью. Франческо Ракоци занимался алхимией, это тоже ни для кого не секрет. Но спросите себя, где он проводил свои опыты? Я отвечу вам: в тайных комнатах — я сам отделывал их. Что там творилось потом, я не знаю, но уж явно не что-то невинное. Мой товарищ Гаспаро Туччи бесследно исчез, иначе он подтвердил бы мои подозрения. Я думаю, чужеземец убил Гаспаро, когда понял, что тот не станет молчать.
Настала пора сделать тайное явным, ибо в палаццо да Сан-Джермано явился наследник, он может все там переустроить и ликвидировать следы преступлений. Христово воинство уполномочено обыскивать любые дома, направьте один из отрядов по этому следу. Вход в тайные комнаты находится на площадке большой лестницы, за резными панелями. В какой-то из них скрыт секретный замок.
Прошу принять во внимание, что, сообщая все это, я вовсе не движим какими-либо корыстными побуждениями, однако, если вы все же решите как-то вознаградить меня, ваше решение будет мной воспринято с радостью, ибо я в настоящее время остался совершенно без средств.
Я пытался просить помощи у наследника Ракоци, но тот обвинил меня в вымогательстве, заявив, что не намерен подкармливать прихвостней своего сумасшедшего родича. Это человек надменный, чванливый, с ним надо держаться настороже.
Письмо составлено с моих слов фра Джорджио из Сан-Феличе. Я поклялся ему и клянусь вам, что все вышеизложенное — чистая правда. Перед днем покаяния я хочу освободить свое сердце от лжи.
ГЛАВА 7
Под языком сделалось горько. Ракоци рассеянно принял благословение, задаваясь вопросом: как ему быть? Облатка, которой его причастили, была отравлена.
Грехи отпускали мучительно долго — все утро, и, когда началась месса, истомленные флорентийцы словно бы впали в своего рода летаргический сон. Ракоци попытался по вкусовым ощущениям определить, какой яд ему дали и когда он подействует. Во всяком случае, не во время же службы. Это было бы уже чересчур, подумал он с отвращением.
День всеобщего покаяния и так унизил Флоренцию, опозорив и заклеймив все, что в ней было прекрасного. Смерть должна подождать. Он перестал о ней думать и полностью сосредоточил внимание на песнопениях.Служба продолжалась недолго, однако уйти сразу не удалось. На выходе из собора его столкнуло с Сандро Филипепи. Они кивнули друг другу — сухо, как малознакомые люди. Чтобы что-то сказать, Ракоци безразлично заметил:
— Мое прошение дошло до консула и легло под сукно.
Глаза Боттичелли вспыхнули и погасли.
— Ее должны отпустить, ведь обвинения вздорны. Ей зададут пару вопросов, и все.
— А вы знаете, как задаются эти вопросы? — Ракоци покачал головой. — Вас заведут в темную комнату, отберут вашу одежду и дадут взамен мешок с прорезями для головы и рук. Потом палач продемонстрирует вам свои инструменты, в подробностях объясняя, для чего они предназначены, и лишь затем добрые братья-доминиканцы объявят, что оградить себя от пыток можно только одним способом — отвечая правильно на вопросы. Деметриче — женщина храбрая. Она может и заупрямиться. В этом случае ее поначалу вздернут на дыбу — ведь все, что не повреждает кожи, не считается пыткой. Потом они применят колодки или щипцы. В конечном счете она скажет все, что им хочется слышать. Абсолютно все.
Сандро побледнел.
— Возможно, так делается в Испании, но здесь ведь — Флоренция.
— Где от художника требуют предать свои полотна огню! — Ракоци усмехнулся.
— С ней они так не поступят, — Сандро колупнул пальцем какое-то пятнышко на своем рукаве.
— Не поступят? — Ракоци саркастически хмыкнул. — Но почему же, позвольте узнать? Она жила в доме Медичи — это злокозненное семейство. Она любила Лоренцо — он худший в этой семье. Она служила да Сан-Джермано — тот проклят как еретик и преступник. Всего этого им хватит с лихвой.
— Но ваше прошение дошло до консула, он вот-вот рассмотрит его.
— Савонарола ему не позволит. Он боится вмешательства Папы и должен спешить. Консул сам по себе ничего не значит. Он сделает все, что прикажет доминиканец. Или вы сомневаетесь в этом?
Боттичелли тяжело покачал головой.
— Нет. Вы правы. Боже, прости нас! — Жалобно всхлипнув, художник перебежал через улицу и смешался с толпой.
От Санта-Мария дель Фьоре до палаццо да Сан-Джермано было минут десять ходу, но Ракоци не спешил. Он брел восвояси намеренно неуверенно, оступаясь и спотыкаясь, словно внезапно ослабевший или больной человек. Он вошел в свою роль настолько, что какой-то прохожий даже предложил ему помощь. Ракоци поблагодарил его, внутренне восхитившись. Поступок добросердечного флорентийца требовал изрядного мужества. Нынешняя Флоренция старалась иноземцев не замечать.
В дверях палаццо его встретили Уго и Натале — слуги, нанятые им неделю назад. Натале, расторопный малый среднего возраста, прежде служил у Медичи, чем втайне гордился. Любовь к Лоренцо он перенес и на призревшего его иноземца, ибо тот являлся наследником человека, дружившего с Великолепным. Уго был очень серьезен и молод и не выказывал к хозяину особой любви. Ракоци подозревал, что паренек этот приставлен к нему Савонаролой, но выбирать не приходилось, он держался с ним приветливо-ровно, и угрюмость с физиономии юноши постепенно стала сходить.
— Вам плохо, хозяин? — обеспокоенно спросил Натале, закрывая за Ракоци двери.
— Не знаю. Я не чувствую ног. — Ракоци покачнулся, ухватившись за лестничные перила. — Я… У меня кружится голова.
Натале подскочил к Ракоци и бережно его поддержал.
— Обопритесь-ка на меня. Посмелее.
Ракоци повис на плече Натале.
— Меня бросает то в жар, то в холод, — пробормотал он и сказал то же самое по-венгерски — тоном, который мог бы разжалобить камень. — Кажется, я заболел. Мне надо прилечь.
Он попытался встать на ступеньку, но нога его с нее соскользнула.
— Э, нет, хозяин, — заявил решительно Натале, — так у нас дело не сладится. Мы подождем здесь, а Уго пойдет наверх и быстренько там все приготовит.
— Хорошо, — согласился Ракоци — Я подожду. — Он повернулся к Уго, в глазах которого подрагивали огоньки любопытства. — Будь добр, поспеши.
Уго, потупившись, побежал вверх по лестнице. Ракоци взглянул на Натале.
— Комнату надо согреть. Меня трясет при одной мысли о холодной кровати.
— Но я не могу вас оставить, патрон.
— Ничего. Мне вроде бы лучше. Я постою тут — Он привалился к перилам и улыбнулся. — Не беспокойся, я не уйду далеко.
Натале заколебался, потом принял решение.
— Я быстро вернусь. Я принесу с кухни жаровню и добавлю туда лекарственных трав. Воздух комнаты станет целебным и…
Ракоци жестом прервал его болтовню.
— Уверен, ты сделаешь все, что нужно. Ты хороший слуга.
Натале просиял.
— Вы очень добры, хозяин.
Он убедился, что Ракоци держится за перила, и побежал в подвал.