Костры
Шрифт:
12
Мы выезжаем из города. Над полями туман. Солнце ещё не взошло, но светло, и во всём мире вокруг зябко и сыро. Меня ни разу не остановили, значит, я веду машину хорошо, только не могу понять, с какой скоростью я еду. Форточка открыта, и я почти непрерывно курю. Женщина рядом со мной спит. Я останавливаю машину у обочины. Мне нужно выйти отлить - кажется, я всё-таки много выпил. Не могу понять, в чём дело - я остановил машину, а она продолжает ехать. Наконец, до меня доходит, что дорога идёт под уклон, и мы медленно съезжаем по склону. Меня охватывает лёгкая паника - я забыл, что нужно в этом случае делать. Поставить машину на ручной тормоз. Машина останавливается, я выхожу и отбегаю в кусты. Облегчившись, я возвращаюсь. Елена спит. Вокруг щебечущий птичьими голосами мир встречает утро, и, зачарованный его красотой, я медлю вернуться в машину. Но нужно ехать. Я сажусь за руль. Елена что-то невнятно бормочет во сне и кладёт голову мне на плечо. Я отстраняю её. Мы сидим в неподвижной машине на склоне. Мир залит лучами восходящего солнца, и туман над зелёной травой стал прозрачен. Я совсем не хочу спать. Но нужно было захватить с собой выпивку, потому что когда утро кончится, и настанет день, мне будет не так хорошо как сейчас, и эта женщина рядом со мной проснётся. Может быть, разбудить её? Я колеблюсь. "Пусть лучше спит",- думаю я, и тут она открывает глаза. - Привет,- говорю я.- С добрым утром. Посмотри, как вокруг красиво! Она смотрит на меня ничего не понимающим взглядом. - Ты кто?- хрипловато говорит она.- А. Понятно. Она трёт лицо ладонями. - Хорошо выспалась? - Что?- говорит она.- Где мы? - Всё ещё в этом мире. Но день, кажется, уже новый. Если только это не вчерашний день. - Бензина мало,- неожиданно говорит она. - Да,- говорю я.- Я принёс твою сумочку. - Где мы? - Мы выехали из города, и ворвавшись из ночи в день, из плена цепей в мир совершенной свободы на златой колеснице счастья, решаем, куда ехать дальше. - Ты что, выпил? - Ну вот,- обиженно говорю я.- Как просто оказывается разрушить идиллию! - Ладно,- говорит она, окончательно проснувшись.- Поехали. - А почему ты не спрашиваешь меня, почему разбита машина? - Я помню, - говорит она.- Мы врезались в столб. Я хочу кофе и что-нибудь съесть. Я киваю. - Будет исполнено. - Чего ты ждёшь?- говорит она, видя, что я остаюсь сидеть неподвижно. - Сейчас,- говорю я.- Кажется я какое что понял. - Что ты понял? - У меня была странная встреча сегодня. Или уже вчера? Как быстро всё становится прошлым... - С кем?- говорит она.- С моей подругой? - Нет. С её мужем. - Да? И что он сделал странного? - Да ничего. Он, вообще, спал. - Не понимаю,- говорит она. - Тут нечего понимать. Я хотел пошутить, но неудачно. - А,- говорит она.- И что же ты там делал? - А я долго отсутствовал? - Этого я не знаю,- говорит она.- Я спала. - Да ничего особенного. Ел салат, то есть, сначала селёдку "под шубой", а потом салат. Представляешь, я был в комнате, ел и пил, а он даже не проснулся. - Кто, Олег? - Так его зовут Олег? Что за идиотское сочетание - Олег и Оля! - А кто это, Оля?- спрашивает она. - Его жена. - Её зовут вовсе не Оля - с чего ты это взял? Её зовут Нина. - Ну конечно!- говорю я.- Она же сказала, что это не настоящее имя. И именно так её и должны звать, именно так - Нина... - Так что ты там делал? - Я же сказал, ел салаты, пил водку. А до этого трахался с Ниной. - И ты так спокойно об этом говоришь? - Я сейчас в таком состоянии, когда можно говорить спокойно о чём угодно. Но это не значит, что я так же спокойно отношусь ко всему тому, о чём говорю, и вообще, почему это тебя так радует? - А разве я сказала, что меня это радует? - Нет, но ты как-то странно усмехнулась... - Тебе всё кажется странным,- резко говорит она, показывая своим видом, что не намерена продолжать эту тему. Я завожу машину. - Может быть,- не спорю я.- Но некоторые странности разрешаются. Я ведь о чём подумал... - Ну и как? - Что?- вздрогнув, говорю я.- Что "ну и как"? - С Ниной. - Не знаю. Мне не с чем сравнивать. - У тебя что, это в первый раз? - Всё, что было раньше, не в счёт. Это несравнимо. Но я-то подумал не об этом, а вот о чём. Перед тем как вы с твоим спутником,- не знаю, муж он тебе, или нет, да меня это и не касается,- врезались в столб, я разговаривал с одним человеком. И вот теперь я подумал, а не нарочно ли он меня дожидался там, на скамейке. Что-то показалось мне странным тогда, и я не мог понять, что же именно, а теперь понял - он сидел так, как будто нарочно дожидался меня... - Ну хватит. У меня уже голова заболела от твоей болтовни,- обрывает она.- Вон, впереди, заправка. Там можно будет и поесть. Я удивлённо смотрю на неё - она явно раздражена. Наверное, я сказал что-то не то. Но мне это уже неважно - я перестал видеть в ней сексуальный объект, и теперь мне всё равно, что она обо мне думает. - А если я всё расскажу её мужу? - Об этом я не подумал,- говорю я.
13
Уже совсем рассвело, но воздух ещё не прогрелся, и прохладно. Мы залили бензин и теперь перекусываем, сидя под навесом заправочной станции. Я не мог расплатиться, потому что денег у меня не оказалось. Я перерыл все карманы и, в очередной раз не обнаружив в них ничего кроме мусора, вернулся к машине и сообщил, что у нас проблема. Елена поджала губы и, захватив сумочку, вышла из машины и направилась к кассе. Теперь она со мной не разговаривает. Ну и пусть. Я не просил её покупать эти бутерброды. К тому же, они подозрительно смахивают на гамбургеры, а я ненавижу "Макдональдс", потому что эти новые неандертальцы, которые их понастроили, присваивают себе теперь право решать, кому жить, а кому умереть, не научившись даже толком читать. Они складывают два и два, и результат у них каждый раз получается разный - так они разнообразят свою убогую жизнь. А впрочем, ведь они же как дети... Дети, вооружённые ракетами, самолётами и ядерными бомбами, которые они уже успели применить. А всё потому что моя нация истекла кровью, и мир превратился в дерьмо ещё прежде, чем я успел родиться. Так была проиграна война в Боснии, а я даже не успел записаться добровольцем. Но теперь проще - можно просто сидеть на скамейке и наслаждаться свежестью этого летнего утра,-
14
Я выхожу из машины и иду по траве к горизонту, над которым пустое и ясное небо. В голове звенит. Один глаз заплыл и почти не видит. Я иду, не глядя под ноги, удаляясь от дороги, где стоит машина, в которой осталась женщина, которую я не хочу. Потому что я встретил другую, потому что устал, потому что люди придумывают чудовищ, не задумываясь о том, что самые страшные чудовища это они сами. Я люблю всех людей, но почему-то одни из них становятся моими врагами, и я должен их ненавидеть, чтобы самому остаться человеком. Чтобы что? Меня слишком сильно и слишком долго били по голове. Хочется перелистнуть этот век как страницу, закончить его наконец. Осталось совсем немного. Жестокость - признак слабоумия. А неразборчивость? Упрямство? Как много признаков у слабоумия! Ум куда менее заметен в проявлениях. Солнце слепит глаза, ноги ступают по неровной земле, покрытой травой. И приходят стада и поедают её, и она вырастает снова. И я иду, не зная, зачем и куда, но иду, потому что есть земля, и есть горизонт. И у меня есть ноги. Я устал от человеческой глупости, а янки только подливают масла в огонь. Если бы не они, маразм моей возлюбленной был бы не так заметен, а теперь и ежу понятно, что она слабоумна. Но я не хочу об этом думать. Я не знаю, какой будет земная раса через сто лет. Им будет наплевать. Как мне наплевать на ту женщину, что осталась в машине. Я иду к горизонту, до которого никогда не дойду, и солнце слепит глаза. Этот век умер, когда не стало Феллини, и мы лишь доживаем положенный срок. И нужно просто идти и ни о чём не думать, но я научился думать прежде чем научился ходить. Иначе я не могу объяснить того, что со мной происходит. Что происходит со всеми нами. Ведь у того парня, что бил меня на заправке, тоже есть девушка, и, наверное, тоже была мать. И наверное, будут дети, или уже есть. Мы рожаем всё меньше и меньше детей. Мы вымираем. И, может быть, я последний. Зачем я собираю эти фантики и пытаюсь обмануть себя? Или я надеюсь выйти к реке? Ну конечно, ведь это река впереди! Я не знал, что там будет река. Я прожил столько лет в этой стране, а так и не изучил её географию... Мне зябко, и ноги заплетаются. Надо остановиться, лечь на спину и, глядя в пустое небо, покурить. Сигареты остались в машине. А значит, нужно идти дальше. Незачем останавливаться и ложиться на землю. Трава уже просохла от росы. Я иду к горизонту. Европа не может просто так умереть. Человечество вступает в переходный возраст развития. Мы ещё дети. И спорим, кто из нас большие дети, американцы или чукчи, или, может быть, негры Судана. Я больше не хочу спорить. Странно, что я, вообще, ещё в состоянии идти, после того что было этой ночью. Алкоголь действует на одних усыпляюще, а на других - как допинг. Для меня алкоголь - допинг, а значит, неизбежен упадок сил, когда его действие кончится, и я должен ценить эти часы и минуты, я должен идти, пока, обессилев, не упаду. И с того места, где я упал, начнётся новый отсчёт. Я должен пройти как можно больше. Пусть даже я иду в никуда. Но это самообман - я уже вижу это. Впереди берег реки. Я не смогу пройти дальше, чем этот берег реки. И всё заранее и с самого начала определено и неизбежно. Но теперь я знаю, куда я иду - я иду к реке. Река, которая течёт в городе, и эта река - это одна и та же река? Или это другая? А впрочем, какая разница, если одни реки впадают в другие, и все они впадают в одни моря и одни океаны. Столько лет женщины учили меня не мыслить глобально - и безрезультатно. Навстречу мне идёт человек, у него в руках удочка. За ним следом, высунув язык, плетётся собака. - Здравствуйте,- говорю я. Он кивает мне в ответ и останавливается. - Жарко будет сегодня,- говорю я. - Что?- говорит он. - Много наловили? - Да, - равнодушно говорит он.- Жарко. - Скажите,- говорю я.- Почему всё так глупо? - Что? - Хороший был клёв? - Не очень, - говорит он. И идёт дальше. А я выхожу к реке, сажусь на траву и смотрю вдаль, на тот берег, покрытый лесом. Рядом со мной садится женщина. Я смотрю на неё. - А. Это ты. - Я шла за тобой,- говорит она.- Сначала я подумала, что ты просто хочешь меня припугнуть, а потом мне и впрямь стало страшно. - Я не хотел пугать тебя,- говорю я.- Но я не должен перед тобой оправдываться. - Я и не прошу,- говорит она, глядя на воду.- Я должна попросить у тебя прощения. Я глупо вела себя и, наверное, тебя обидела. - Нет,- говорю я.- Навстречу мне шёл человек... Ты видела его - он нёс рыбу. - Я не имела никакого права обвинять тебя. Ведь ты мужчина, а она привлекательная женщина. - Да,- говорю я. - Я любила его. Наверное, и теперь люблю. - Олега? - Да. - Я так и подумал. - Но ведь ты тут не причём, правильно? - Не знаю. Россию столько веков хотят уничтожить, а она продолжает оставаться Россией вопреки всем и, может быть, вопреки нам самим. - К чему ты это говоришь? - К тому, что мы сами не знаем, что и как, и категоричность суждений принимаем за проявление силы. Но это вовсе не значит, что мы вправе отстраниться от мировой истории и потерять Балканы. - Я говорю не об этом. - Откуда ты это знаешь?- возражаю я. - Я любила его. Она смотрит на воду. - Я любила его, а теперь я ревную к тебе Нину. Правда, странно? - Да,- говорю я.- Он её муж. - Да. - А твой ничего не знает? - Что? - Твой муж. - У меня нет мужа. - А Евгений, он... - Такой же мудак как и ты. - Насколько я успел заметить, мы с ним ничуть не похожи. - По мне, все вы одинаковы. - Это неправильно,- говорю я. - Вот и он вечно говорит то же самое - это правильно, то неправильно... Все вы одним миром мазаны. - Да нет, - не соглашаюсь я. - Ну что ты тут мне объясняешь или пытаешься мне объяснить? - Что?- говорю я. - Ты совсем не хочешь меня? - Хочу,- говорю я. - Тогда чего же ты ждёшь? Она откидывается на траву.
15
Сколько я ни старался, ничего у меня не получилось, и наконец, утомившись бесцельной игрой, она отстранила меня, надела трусики и, оправив юбку, поднялась на ноги. Она оскорблена. Нет, она не ревнует меня - моё ночное приключение слишком абстрактно,просто теперь она будет считать меня импотентом. Я лежу на траве, обливаясь потом. - Бедный Энколпий,- шепчу я.- Бедный Энколпий... Она, не удостоив меня взгляда, уходит, а я остаюсь лежать на траве на берегу реки, которой не видно с дороги, где стоит машина, к которой она идёт. Одно из двух - или я влюбился, или просто перетрахался. Я задыхаюсь и хочу пить. Нет сил пошевелиться. Я закрываю глаза. Нужно взять себя в руки. Я с трудом приподнимаюсь с травы и, сев, бессмысленно и долго смотрю на воду. Она ушла. Я не хотел её - в этом всё дело. И много выпил, а теперь начинается отходняк. Мне будет плохо, ещё хуже, но мне так скверно, что не хочется думать о конце света. Откуда-то доносится запах костра. Во рту пересохло, и очень хочется пить. Я поднимаюсь, застёгиваю штаны и иду. Никогда в моей жизни у меня не было такой ночи. Вот и доказывай теперь, что это была всё та же ночь... Я выхожу на поляну, на которой стоит палатка. У костра сидят двое - парень в тёмных очках и девушка. Что-то они собираются жарить. Ну конечно - шашлыки из куриных окорочков. - А вы знаете,- говорю я, подходя к ним,- что шашлык мы, русские, позаимствовали вовсе не у кавказских народов, или как теперь говорят, лиц кавказской национальности. Они вопросительно смотрят на меня. - Да?- говорит девушка.- А у кого же? -У татар,- говорю я и присаживаюсь к костру.- И даже само слово "шашлык" татарского происхождения. - Неужели,- говорит парень.- Где это вас так разукрасили? - Лучше не спрашивай,- отмахнувшись, говорю я.- А то мой рассказ затянется, а я очень хочу пить. У вас не найдётся чего-нибудь? Мне протягивают минеральную воду в полуторалитровом баллоне. Я долго и с наслаждением пью. - Вы, наверное, долго шли?- участливо спрашивает девушка. - Что?- говорю я, оторвавшись, наконец, от горлышка. - Жажда замучила?- спрашивает парень. - Да нет,- говорю я, возвращая ему бутылку.- Просто перетрахался. - А,- кивнув, говорит он.- Понятно. Я так сразу по вашему виду и понял. - Надеюсь, окорочка у вас не американские?- говорю я. - А вы ненавидите американцев?- спрашивает девушка. - Не то чтобы ненавижу, но не лезли бы они куда не следует... - Со своими окорочками,- подхватывает парень.- Но эти французские. - Французы тоже натовцы,- говорю я.- Но французы хотя бы культурные люди... Ребята, а нет ли у вас пива? Или водки. - А что, очень нужно?- говорит парень. - Просто если я сейчас же не выпью, то очень скоро мне станет совсем плохо, и я, пожалуй, завалюсь спать в вашей палатке. - Ну что ж,- поразмыслив, говорит он.- По такому случаю можно и познакомиться. Он протягивает мне руку. - Меня зовут Игорь. - А меня Катя,- говорит его девушка. - А меня Саша,- говорю я.- Мою жену тоже зовут Катя. - Это с ней ты перетрахался?- спрашивает Игорь. - Нет,- говорю я.- Я перетрахался с Ниной, а теперь вот не смог с Леной, и она обиделась и ушла. - А,- говорит он.- Понятно. - Да ничего на самом деле тебе не понятно. И вообще, никто ничего не понимает - мир катится в тартарары, а мы все делаем вид, что ничего не происходит. - А что такого происходит?- несколько опешив, говорит он. - Да ну тебя,- с досадой говорю я.- Можно подумать, что ты ничего не понимаешь. - А что я должен понимать? - Я не знаю, что. Я сам ничего не понимаю. Казалось бы, русские, так много сделавшие в культуре, науке, технологии,- одни великие имена можно перечислять до вечера,- должны были бы снискать уважение, а не страх. А вместо этого нас боятся. Они так боятся нашего будущего, что хотели бы, чтобы у нас его вообще не было. Это что, комплекс неполноценности?.. - Кто они?- уточняет Игорь. - Что? - Ты сказал, они. - Ну да,- говорю я.- А что? - Вот я и спрашиваю, кто это, они? - Ты не понимаешь, что означает слово "они"? "Они" - это слово, противоположное по смыслу слову "мы". В данном случае я имею в виду Запад. - А,- говорит он. - Бэ,- говорю я.- Ещё раз перебьёшь, и мы с тобой поссоримся. - И что? - Увидишь. - Не ссорьтесь!- вмешивается Катя.- Ты же видишь, его и так избили! - Ладно,- говорит Игорь.- Так что ты хотел сказать? - Забыл,- говорю я.- Ты меня перебил, и я потерял нить мысли. - Ну, извини. - Я хотел сказать, что почему-то они ждут от нас, что мы явим им нового Чингисхана. Но если мы до сих пор не уничтожили их, то почему они думают, что мы сделаем это в будущем? Или они хотят этого? Они не желают видеть Россию европейской страной - значит, они хотят узнать, что такое разъярённая Азия? И Европа - это Золотой Храм Мисимы, который мы должны сжечь?.. - А разве Чингисхан дошёл до Европы?- спрашивает Катя. - Нет,- говорю я.- Но, наверное, они хотят, чтобы мы продолжили его дело... - А заодно и научили их готовить шашлык,- подхватывает Игорь. - Ну да,- говорю я.- Чебуреки, беляши, бешбармак... есть много хороших татарских блюд. Я сам родом из Башкирии, из Уфы, и знаю, что говорю. Но больше я не могу, ребята, вы же видите, я измучен. Дайте же мне, наконец, водки. Игорь с тяжёлым вздохом поднимается на ноги и приносит из палатки непочатую бутылку водки и одноразовые пластиковые стаканчики. - Вот это дело,- с облегчением говорю я и, взяв у него бутылку, сворачиваю крышку. - Ты будешь?- спрашиваю я Катю. Она вопросительно смотрит на Игоря, тот пожимает плечами, и она кивает. Я наливаю нам всем. - Вообще-то мы не хотели пить до шашлыков...- говорит он.- Ну да ладно. - Чин-чин,- говорю я. Мы выпиваем. - А как же слово, противоположное слову "мы"?- говорит Игорь, протягивая мне огурец.- Что-то ты заговорил по-европейски. - Так ведь я же европеец до мозга костей. И в то же время, до мозга костей русский. То, что происходит сейчас в мире, разрывает меня на части. И я не вижу для себя никакого исхода. Я должен либо возненавидеть Европу, либо предать Россию. И что же мне остаётся делать? - Повеситься,- подсказывает Игорь. - Вот именно,- говорю я. - Или напиться,- говорит он, поднимая с травы бутылку. - Наливай,- говорю я, подставляя стаканчик. Он наливает, и мы пьём. - Вот поэтому я и готов возненавидеть американцев - за то что они поставили меня перед таким выбором. - Правильно,- соглашается он.- Если уж кого ненавидеть, так американцев. - Американизация - это раковая опухоль Европы... - Ничего. Мы вырежем её кривой татарской саблей. Я смеюсь. - Ну да. Только мне-то всё равно крышка,- говорю я.- Ты понимаешь, что значит отлучить Россию от Европы? Это же всё равно что... отлучить Европу от христианства. Представляешь? Раздаётся глас над народами: "Вы не христиане больше. Ищите себе новую религию". Понимаешь, что это такое? Нет, не понимаешь, ни хрена ты не понимаешь. Никто не понимает, что происходит. Наливай. Он наливает нам двоим. - А где твоя жена сейчас?- спрашивает Катя. - Что?- говорю я, повернувшись к ней.- Кто? - Твоя жена, где она? - Дома, наверное. А что? - И что она делает? - Дома-то? Да не знаю... Наверное, пересчитывает пустые бутылки под моим столом. Последние месяцы она занимается этим с редкой педантичностью. - А ты много пьёшь?- спрашивает Игорь. - Да нет,- говорю я.- Не то чтобы много, но регулярно. Он кивает. - Понятно. - Хотя вообще-то,- задумавшись, говорю я.- Когда я уезжал, она оставалась с мужчиной, которого, кажется, зовут Евгений. Так что, может быть, мне пора искать новую жену... - А эта - какая по счёту?- спрашивает Игорь. - Это не повод для шуток,- строго говорю я. - Вот именно,- поддерживает меня Катя и осуждающе смотрит на Игоря. Я взглядом благодарю её за поддержку. Мы втроём допиваем бутылку. - Ну вот,- говорит Игорь, обращаясь к Кате.- А ты говорила, много будет. - Ну, я же не знала...- говорит она. Она уже раскраснелась. Углей всё ещё недостаточно, но я подсказываю способ - полить горящие головёшки водой и, разместив над ними шашлыки, лить воду каждый раз, когда будет вспыхивать пламя. - Так можно зажарить шашлык с одним-единственным поленом. - Этому ты тоже научился у татар?- спрашивает Игорь. Кажется, он тоже выпил уже достаточно. - Хорошо,- говорит Катя.- А кто пойдёт за водой? - А у вас есть ведёрко?- спрашиваю я. Они одновременно кивают. - Тогда схожу я,- говорю я, вставая.- Заодно и отолью. - А вот об этом ты мог и не сообщать,- говорит Игорь. - Да,- соглашаюсь я.- Я вообще мог прикинуться паинькой, и фиг бы вы меня раскусили. Катя удаляется в палатку и возвращается с ведёрком. - А вы неплохо экипированы,- замечаю я. - Да,- говорит Игорь.- Мы же не в первый раз. - Что не в первый раз?- говорю я. - Иди за водой, - говорит он.- Вернёшься, расскажу. - Ладно,- говорю я и, взяв ведёрко, направляюсь к реке.
16
Я возвращаюсь с водой. Игорь уже разворошил костёр. Катя нанизывает куски курицы. - Я не буду есть,- предупреждаю её я. Она вопросительно смотрит на меня, потом на Игоря. - Будешь,- убеждённо говорит он, и она продолжает своё занятие. Мы заливаем головни и размещаем над ними шампуры. - Так ты обещал мне рассказать,- напоминаю я. - Что рассказать? - Не знаю. Но о чём-то же ты хотел рассказать. - Я?- удивляется он. Катя протягивает ему третий шампур, и он размещает его на рогатках над головнями. - Ну не я же,- говорю я. - А,- говорит он.- Ну да. Я хотел сказать, что мы тут не одни. - В каком смысле? - В буквальном. - Мы никогда не бываем одни, куда бы мы ни шли, это я знаю... - Ну вот. И вокруг, в лесу, повсюду такие же палатки и такие же костры. - Да?- говорю я.- Но этот-то костёр ваш? - Да, наш. Ну и что? - Вот я и пришёл на запах костра. - Он мог доноситься с любой стороны. - Но пришёл-то я к вам. - Случайно,- говорит он. - Он мог доноситься с какой-нибудь другой стороны,- говорит Катя. - В этом мире нет ничего случайного,- возражаю я.- И, уж конечно, нет ничего случайного в жизни человека. Я пришёл на запах именно вашего костра. - Ну может быть, не знаю,- говорит Игорь, не желая спорить.- Но вокруг сколько угодно таких же точно костров. Поэтому если у нас кончится водка, мы можем сходить и купить у кого-нибудь. - Купить, то есть взять за деньги?- уточняю я. - Ну да,- говорит он.- А что, у тебя нет денег? - Вопрос не в этом. - Да? А в чём же? - Вопрос в том, кто вы, или кем вы себя считаете. - Кто это, мы?- говорит он. - "Мы" - это слово, противоположное по смыслу слову "они". - Ну и что? - Ничего,- говорю я.- Просто ответь, кто вы. Просто туристы? - Нет,- говорит он, и Катя отрицательно качает головой.- Мы не туристы. - Нет? - Нет. - Значит, для вас это нечто большее, чем просто отдых, я правильно понял? И ты говоришь мне про деньги. То есть, не я тебе говорю о них, а ты мне. - Но ты же первый заговорил о водке. - Я не говорил о водке,- возражаю я.- Я её пил. - Ну да,- говорит он.- Но за всё нужно платить. - Обычно собирается человек двадцать или тридцать,- говорит Катя.- И мы идём по какому-нибудь маршруту... - И ставите палатки так, чтобы не видеть друг друга? - Когда как,- говорит она. - Это всё равно что дымные костры на улицах города. - Что?- говорит Игорь. - Да так, ничего. Для вас весь мир - это улицы ваших городов. - Каких городов?- не понимает он. - Вы приходите сюда, оставаясь тем, чем вы были. Так зачем же идти так далеко? Вы могли бы разжечь свои костры на улицах города, но и это не больше чем включение света на кухне. Тебе никогда не казалось, что ваши костры похожи на освещённые окна квартир в многоэтажном доме? - Может быть и так,- подумав, говорит он.- Но что в этом плохого? - Да ничего. Что плохого в свежем воздухе? - Да!- говорит Катя.- Что плохого в свежем воздухе? - Ничего,- говорю я. - Вот и я о том же говорю,- говорит Игорь. - Но зачем всё это? - Что зачем? - Зачем всё это? - Зачем нужен свежий воздух? - Ведь это всё равно что туризм. - А для тебя туризм - это ругательное слово?- говорит Катя. - Нет,- говорю я.- Но я ожидал от вас большего. - Как ты мог ожидать от нас большего, если только каких-нибудь два часа назад вышел к нашему костру? - Час с небольшим,- подсказывает Катя, - Час с небольшим,- поправляется Игорь.- Как ты мог ждать от нас большего? - Может быть, не от вас,- соглашаюсь я.- Может быть, просто... Не знаю. - Ну вот,- говорит он.- Так что если у тебя есть деньги, ты можешь сходить ещё за бутылкой. Или хочешь, я схожу. Ты даже можешь присоединиться к нам, если тебе больше некуда идти. - И поставить свою палатку среди прочих? - Ну да. - А в свою вы меня не пустите? - Нет,- говорит он. - Может быть, и пустим,- говорит Катя. Он бросает на неё строгий взгляд и повторяет: "Нет". - Я пошутила,- смутившись, говорит она. - У меня в карманах только мусор,- говорю я.- Но разве не вы убеждали меня, что это лучше чем деньги? - Кто?- удивляется он.- Мы? - Неважно,- говорю я.- Думаю, вам и невдомёк, о ком я говорю. Так что можешь называть их словом "они". - Так значит, у тебя нет денег,- заключает он и, повернувшись к Кате, говорит: "Мы попали". - А что, у тебя совсем не осталось?- спрашивает она. - Остались, конечно,- говорит он.- Но не на это. - Да ладно,- говорит она.- Почему бы не потратить их, в самом деле? -Нет,- говорит он и поворачивается ко мне.- Значит, в этот раз не получится. Но я могу дать тебе свой телефон - свяжемся как-нибудь. - И ты будешь вдвоём, с твоей женой,- добавляет Катя. - Да,- говорит он.- Тогда ты, может быть, и поймёшь, зачем мы это всё делаем. - Что, всё?- говорю я. - Ну, всё. Зачем мы уходим из городов. - А в этот раз никак не получится? - Нет,- покачав головой, говорит он. - Ну и ладно,- говорю я.- Я и так догадываюсь - секс на природе. Этого я тоже уже вкусил, правда, не особо удачно. Но я не хочу никуда идти, я просто хочу остаться. Он пожимает плечами, переворачивая шашлыки. - Принеси кетчуп,- говорит он Кате. Она исчезает в палатке. - Я не хочу есть,- говорю я, поднимаясь на ноги. - Зря,- говорит он.- Если ты обиделся, то ты просто дурак. Я стою, раздумывая. - А ведь ты прав,- соглашаюсь я и снова сажусь на траву. Катя приносит кетчуп, бумажные тарелочки и нарезанный хлеб. - А мусор вы забираете с собой?- спрашиваю я. - Конечно,- говорит он. - Представляешь, что бы здесь осталось после нас, если бы мы все выбрасывали мусор?- говорит Катя. - Экологи хреновы,- говорю я.- Заботитесь о мусоре, а в это время бомбят химические заводы Сербии, и на землю Европы проливаются отравленные дожди. Это вас почему-то не трогает. Вы как тот человек, что в зоопарке ухитрился не заметить слона. - Причём тут экология,- говорит Игорь.- Я лично никакие заводы не бомбил. - Не обращай внимания,- говорит ему Катя.- Это он безотносительно. - Она права,- говорю я.- Только к шашлыку не помешало бы красное сухое вино. - У нас есть,- говорит Катя. Игорь смотрит на неё. - Ну ладно,- со вздохом говорит он.- Раз уж проговорилась, неси. Катя снова исчезает в палатке и возвращается с бутылкой вина. "Не так уж всё и плохо",- думаю я. Сейчас мы будем пить вино, и не так уж всё и плохо.
17
– А ведь я так и не отлил,- говорю я. - Очень ценная информация,- говорит Игорь.- Ну и чего ты ждёшь, разрешения? - Ну, мало ли. Может, вы и мочу с собой уносите в баночке, чтобы не загрязнять природу... - Вот что,- говорит он.- Ты меня уже достал. К твоему сведению, мы не носим с собой мусор, а закапываем его в землю. А ты, если хочешь ссать, то иди и ссы, и можно было бы это сделать молча. - Всё,- говорю я и поднимаюсь с травы.- Понял, молчу. Я ухожу. Вернувшись, я обнаруживаю, что в компании прибавилось на одного человека. Это мужчина лет пятидесяти в панаме, майке и пляжных шортах, обутый в шлёпанцы на босу ногу. - Дмитрий,- протягивает он мне руку. - Шурик,- говорю я.- Только не спрашивайте, где меня так разукрасили, а то я сам вас так разукрашу, что вы себя в зеркале не узнаете. - Я же говорил, что он чокнутый,- говорит Игорь. - Стоит на минуту отлучиться в кусты, как о тебе уже начинают распространять сплетни. До чего же словоохотливый мы народ! - Учимся понемногу у татар,- парирует он. - Молодые люди,- улыбаясь, говорит Дмитрий.- Давайте не будем ссориться. - Вот именно,- поддерживает его Катя. - Он говорил, что мы явим Европе нового Чингисхана. - Ничего подобного,- возражаю я.- Я говорил не об этом, а о том, что вы ни хрена не хотите расширять горизонты сознания. - Постойте,- говорит Дмитрий.- Давайте разберёмся. Прежде всего, кто это "мы", и кто это "вы"? - Ну вот, ещё один!- говорю я.- У вас что это, эпидемия? Почему тогда лагерь не оцеплен санитарами? И почему меня не предупредили сразу? - Какими санитарами?- растерянно говорит Дмитрий и смотрит на Игоря. - Я же говорил, что он таво. - Ты уже всё сказал,- говорю я.- И мог бы теперь помолчать. Тем более что я разговариваю не с тобой, а вот с ним. - Со мной?- говорит Дмитрий. - А вас что, двое? И куда же вы вдвоём идёте? - Я? - Вы. - Куда я иду? - Ну, я не знаю, кто из вас куда идёт, или, может быть, вы идёте в одном направлении, вам лучше знать. - Я иду за рыбой. - Прекрасно! Так не останавливайтесь на полпути. - А я и не останавливаюсь. - Так в чём же дело? Он пожимает плечами и, повернувшись к Игорю с Катей, говорит: - Я буду ещё обратно возвращаться, так что я не прощаюсь. И уходит. - Зря ты его обидел,- говорит мне Катя.- Он безобидный, хороший человек. - Да ничего он не обиделся,- отмахнувшись, говорю я и сажусь на траву.Ну что шашлыки, готовы? - А тебе-то что за дело?- говорит Игорь. - Я думал, вы меня угостите, или хотели угостить... - Так что ты там говорил о горизонтах сознания? - Я? - Ну я не знаю, сколько вас там. - Да ничего,- говорю я.- Только то, что вы ни хрена не хотите их расширять. Да к тому же, поди, у вас и сигарет нет. - Нет,- говорит он.- Сигарет у нас нет. Я киваю. - Так я и думал. - Почему? - Потому что вы не плюёте на своё здоровье. - А что в этом плохого?- говорит Катя. - Ничего,- отвечаю я.- Что плохого в том, чтобы собирать мусор в пластиковые пакеты или закапывать его в землю? Ведь вы уверены, что следующим летом снова придёте сюда. А были люди, которые не знали, доживут ли они вообще до следующего лета, да и не было это важно. Важно было совсем другое. - Новые горизонты сознания?- с иронией говорит Игорь. - Ну да,- говорю я.- Что-то большее, чем то, что вокруг. - А чем плохо то, что вокруг?- говорит Катя, пожав плечами. - Правильно,- говорю я.- Важно выбрать место получше - чтобы и к реке близко, и комаров было не слишком много... - И одним из этих людей когда-то был ты,- заключает Игорь. - Был,- говорю я.- Да наверное, таким и остался. А вы совсем другое поколение, и сигарет мне у вас не стрельнуть. - А ты пройдись по палаткам,- подсказывает Катя.- У кого-нибудь найдётся. - Да,- говорю я, поднимаясь.- Остаётся воспользоваться твоим советом. - На возьми, надень,- говорит Игорь, снимая тёмные очки и протягивая их мне. - Возвращайся,- говорит Катя. Я беру очки, киваю ей и ухожу. Пройдя десятка три шагов через кустарник, густо растущий под сенью деревьев, я выхожу на поляну, посреди которой стоит ярко-красного цвета палатка, рядом с которой на надувном матрасе лежит женщина в сиреневом полупрозрачном халатике и, опершись на локти, читает книгу. Она поднимает голову. - Извините за беспокойство,- говорю я.- Не найдётся ли у вас сигаретки? Она улыбается и протягивает мне пачку. - Возьмите. Я подхожу. - Что читаете?- интересуюсь я, закуривая и присаживаясь рядом с ней.- Не возражаете? Ей что-нибудь около сорока или чуть за сорок. Она уже слегка располнела, и несмотря на все свои диеты и новомодные теории питания продолжает медленно, но неотвратимо поправляться. Впрочем, выглядит она совсем неплохо. Её даже можно назвать красивой. Но мне везёт на красивых женщин, и я воспринимаю это как должное. - Что?- говорит она. - Что вы читаете?- повторяю я свой вопрос. - Книгу. - Исчерпывающий ответ. Не хуже чем ответил Гамлет. - А что он ответил? - Думаю, вы и сами знаете,- говорю я.- А вы не хотите покурить со мной? - Вообще-то, я только что курила... Но можно. Она достаёт из пачки сигарету и закуривает. - И вы тоже с этой компанией?- говорю я. - Да,- говорит она.- С какой компанией? - Ну, с этой. - Да. - И вам нравится? - У меня отпуск... - Тогда понятно,- говорю я.- А я думал, вы здесь работаете. - Да нет, вряд ли вам это понятно. - Ну почему же. Что же тут непонятного. Хочется побыть с молодёжью, мне тоже иногда этого хочется, хотя для меня это представляет меньший интерес и меньшую проблему, чем может быть, для вас. Но когда мне было как этим ребятам, двадцать, мне почему-то не встретилась такая женщина как вы, а ведь всё могло бы быть и иначе... - Может быть, вы не там искали? - Где я только, кажется, не искал,- говорю
я.- А впрочем, может быть, я и не искал вовсе, ведь я искал чего-то совсем другого. И думал, что всё остальное как-нибудь само собой приложится. - И кто же должен был это приложить? - Наверное, Бог,- говорю я, пожав плечами.- Наверное... Кто же ещё. - Ну, во-первых,- говорит она, стряхнув пепел с сигареты.- В наших экспедициях есть люди разного возраста. Во-вторых, я ещё не чувствую себя такой старой, какой вы меня, может быть, воспринимаете. А в третьих, почему бы и нет? - Ну да,- говорю я.- Почему бы и нет? И я вовсе не воспринимаю вас старой, напротив, на мой взгляд, вы в самом расцвете лет, потому мне и показалось странным встретить вас здесь, в столь безыскусной обстановке. На мой взгляд, вы должны были бы возлежать на красивой тахте посреди искусно оформленного интерьера большой и уютной квартиры - так я вас представлял, когда был ещё школьником, и страсть сжигала мою плоть и мой мозг. Я бы запросто умер за вас тогда, но в то время вы были ещё слишком молоды, а из тех, прежних, женщин мне так ни одна и не повстречалась. В результате я утратил невинность в возрасте двадцати лет с женщиной, которая стала моей женой. Нет, правда, я искал чего-то совсем другого... - Понятно,- говорит она, молча выслушав мой бестолковый монолог. - Это, кажется, стало самым распространённым словом-паразитом,- говорю я. - Что?- говорит она. - Понятно. - А,- говорит она, усмехнувшись.- Да. Наверное. - А ведь на самом деле никто ничего толком не понимает. - Наверное, поэтому вторым по распространённости словом-паразитом стало "как бы". - Верно,- говорю я, с интересом посмотрев на неё.- И вы заметили? - Ну конечно,- говорит она. - Вы можете объяснить, почему всё в этом мире происходит так несвоевременно? - Например, наша встреча? - Я не имел в виду... Я говорю, вообще. - Не знаю,- говорит она.- Вы смутились? - Да нет, ничего. Просто как-то неловко говорить друг другу "вы". Вы не находите? - Так давайте перейдём на "ты", и всё станет просто. - Давайте. Меня зовут Игорь. - А меня Лена,- говорит она. - Женщину, с которой я сюда приехал, тоже зовут Лена. - Так ты не один?- говорит она. - Думаю, что один. Скорее всего, она уже уехала. - Вы поссорились? - Не знаю. Может быть... Но это не она меня так разукрасила. О чём мы с тобой говорили? - О том, что всё происходит несвоевременно. - Ах, да. О том, что вовремя родиться - это уже счастье. - А ты родился невовремя? - И вовремя умереть. - И встретиться? - Ну конечно. И встретиться. - Значит, мы встретились слишком поздно? - Мы ещё и не встретились вовсе,- говорю я. - Вот как? - На мой взгляд, у мужчины и женщины есть только один способ встретиться. - Да?- загадочно улыбнувшись, говорит она.- Так может быть, нам это сделать? Раз уж мы всё равно перешли на "ты". "Ну что же это такое,"- с тоской думаю я.- "То пусто, то густо. То за целый год ни одной женщины, а то..." Но она уже повернулась на спину, и отступать некуда. Я склоняюсь к ней, и её губы встречают мои губы.18
– Да,- говорю я, без сил откинувшись на спину.- Теперь я понимаю, как мне это было нужно тогда. Я смотрю в небо. Мы молчим. - Но может быть, у тебя есть ещё шанс наверстать? - Нет. Ничего нельзя начать заново. Когда-то я думал, что меня услышит весь мир. Как мне снова в это поверить? - Как вернуть утраченные иллюзии? - Всё в мире иллюзии. Теряя одни, мы попадаем в плен других, а прозрение всегда ужасно. - Но может быть, это и к лучшему? - Что? - То что мы встретились теперь, а не десять и не пятнадцать лет назад. - Нет,- говорю я.- Мы все искалечены, и этого не исправишь. Это было мне нужно тогда, когда мне было тринадцать. Когда это нужно нам всем. - А теперь? - Теперь всё иначе. - Может быть, это и теперь ещё не плохо? Может быть, наша встреча - это та дверь в счастье, мимо которой ты уже через несколько минут будешь торопиться пройти? Я ни о чём не прошу тебя. Я просто спрашиваю. Что если?.. - Начать всё заново? - Ты не понял меня,- говорит она.- Или просто не услышал. Я поворачиваю к ней голову. Она лежит на спине, запрокинув лицо к небу и закрыв глаза. - Дай сигарету,- прошу я. Она открывает глаза и, посмотрев на меня, приподнимается, находит пачку сигарет и протягивает её мне. Я беру сигарету. Она тоже. Мы закуриваем и снова ложимся. - А что,- говорю я.- В конце концов, вся цивилизация началась с одного мужчины и одной женщины. Давай попробуем. Я могу остаться с тобой... на пару дней. - Нет,- говорит она.- Здесь для тебя неестественная среда. Потому что ты прав - я должна была бы лежать на диване в своей квартире, совсем в другой обстановке. Но тогда мы бы не встретились. Не всегда всё происходит так, как должно, и иногда это стоит учитывать. - Да,- соглашаюсь я.- Раз уж в этом мире всё так запутано, и с самого начала всё пошло не так, как должно было. - Но мы встретились,- говорит она. - Да,- говорю я.- Ты всё сделала за меня сама. А я просто шёл к нашей встрече. И кто виноват в том, что я шёл так долго. - Может быть, это и неплохо,- говорит она.- И теперь мы сможем дать друг другу больше, чем если бы встретились раньше. - Больше боли?- говорю я. - Меньше обещаний,- говорит она. Я обдумываю её слова. В это время на поляне появляется Дмитрий. В руке он несёт белый полиэтиленовый пакет. Он кивает мне. Я киваю ему в ответ. Лена лежит, устремив взгляд в небо, и не видит его. - Она спит?- тихо говорит он. - Я не сплю,- говорит она и, приподнявшись, поворачивает в его сторону голову.- Что это у тебя в пакете? - Рыба. А с этим молодым человеком, мы, кажется, знакомы. - Ничего подобного,- говорю я.- Вы меня с кем-то спутали. - А разве это не вас зовут Саша? - Нет. Меня зовут Игорь. - Ну что ж,- он подходит.- Тогда позвольте представиться. Дмитрий. - Игорь,- говорю я, пожимая его руку.- Далеко собрались? - Да нет, к своей палатке. - Это мой бывший муж,- говорит Лена, вытягиваясь на матрасе и закрывая глаза.- Если хотите, можете общаться. Я устала, и меня здесь нет. - А далеко ли ваша палатка? - Да как вам сказать... Если вам будет не в тягость пройтись, и если я не отрываю вас от более приятного занятия... - Вот уж что тебя совсем не касается,- обрывает его Лена. - Прошу прощения,- говорит он.- То, может быть... Хотя, смотрите сами. - Очень туманное приглашение,- говорю я.- Но всё же, мне интересно. Я поднимаюсь. - Ничего, что я похищаю у тебя молодого человека?- говорит он Лене. Она не отвечает. - Пойдёмте,- говорю я, обуваясь и заправляя рубашку.- Это недалеко? - А какая разница?- говорит он.- А впрочем, здесь всё близко. - Вы производите впечатление интеллигентного человека,- говорю я.Несмотря на вашу дурацкую панаму и шлёпанцы, не говоря уже о трусах. - Вы тоже,- говорит он.- Несмотря на то что по вам будто каток проехал. Где это вас так разукрасили? - Кажется, я предупреждал вас, чтобы вы не задавали этот вопрос. - Да? А разве это были вы? - Смотрите только, не подеритесь,- говорит Лена. Дмитрий оборачивается. - Как ты могла подумать. Ведь мы же интеллигентные люди.
19
– А вы смотрите на всё проще,- советует он.- Ведь народ и правительство это не одно и то же. Что, при Сталине у нас не было хороших людей? Да было, сколько угодно! А при этом расстреливали, уничтожали в лагерях... и тоже, кстати, прекрасных людей... - У вас палатка в точности как у вашей жены. - Бывшей жены,- поправляет меня он. - Вы покупали их в одном магазине? - И даже в один день. - Вот как. - Да,- говорит он.- Кстати, я не очень помешал вам? - Ваш вопрос, несмотря на внешнюю вежливость, до крайности бестактен. - Я знаю,- говорит он.- Но вы не знаете мою жену. - Лену? - А другой у меня не было. - Да? А я дважды был женат... А что это у вас там? - Там?- он поворачивает голову.- А. Это, собственно, то, что я и хотел вам продемонстрировать. - И что же это такое? - Коптильня. - Так вот она какая... И что в ней можно коптить? - Да всё что угодно. Но сейчас в ней рыба. - Ура,- говорю я.- Сами наловили? - Да нет, не то чтобы... - А эта, что в пакете? - А эту я буду коптить вечером. - На ужин? Так вы одной рыбой питаетесь? И что, хороша здешняя рыбка? - Да здесь вообще места сказочные! Ведь это мы с Леной открыли это место. Это потом уже к нам стали присоединяться другие... И вот уже целый лагерь. - Да?- говорю я.- А из её слов можно было сделать иной вывод - что она присоединилась к чуждой ей компании в надежде на чудо. Знаете, есть такая теория, что если мы будем делать то, чего сами от себя не ожидаем, то добьёмся успехов, которые кажутся нам невозможными. - Да,- говорит он.- Знаю. Но это глупая теория. - Конечно. Но попробуйте заключить идеал в форму теории, и вы получите типично американский продукт - примитив с подливкой претенциозности. - Так я не слишком помешал вам? - Нам? С вашей бывшей женой? А давно уже коптится эта рыба? - Что? - Вы поразительно непоследовательны. Сначала вы поправляете меня, когда я называю вашу бывшую жену женой, а потом допытываетесь, и так настойчиво, чем я с ней занимался до вашего появления. Но я отвечу вам,- хотя едва ли вы вправе задавать мне подобный вопрос,- я с ней трахался. - И как? - Что, как? - Как она, не потеряла форму? - Я понимаю, вы хотите уничтожить меня своим сарказмом. Можете считать, что вам это удалось, мне это безразлично. - Ясно,- говорит он и, помолчав, добавляет.- Ничего другого я и не ожидал. - О чём это вы? - Вы обвиняете меня в непоследовательности, полагая, что я ревную к вам мою бывшую жену и в то же время абстрагируюсь от неё... - У вас нет водки? - Есть, конечно,- говорит он.- Но вы меня перебили. - Прошу прощения. - Да ладно. Ведь вы правы. Но в то же время, вы сами... С одной стороны вы страдаете от того, что Европа изменила вашему идеальному представлению о ней, а с другой, готовы немедленно абстрагироваться от неё и даже объявить её своим врагом... - Мне кажется, вы не понимаете,- перебиваю его я.- Все эти клинтоны, олбрайт и саланы ничем не лучше Гитлера - а все делают вид, что так и надо. - Не лучше,- соглашается он.- Но и не хуже. Знаете, сколько таких гитлеров было в истории? И ничего, жизнь продолжается. - Сомнительное утешение. - Вы знаете, сколько людей погибло во время второй мировой? Миллионы! И тем не менее, вы живёте так, как будто ничего не произошло. А сколько миллионов погибло во время сталинского террора? Что по сравнению с этим те сотни и даже тысячи погибших в Сербии? А вы немедленно объявляете, что мир рухнул! Да вы просто не знаете жизни. - Это я уже слышал,- отмахнувшись, говорю я.- Но человек, который берёт на себя смелость утверждать, что я не знаю жизни, вероятно, должен быть уверен в том, что уж он-то жизнь знает. - Ничего подобного,- возражает он.- Я тоже не знаю жизни. Даже великий мыслитель Сократ сказал как-то: "Я знаю, что ничего не знаю". - Это мне тоже известно. Лучше расскажите, как устроена ваша коптильня. - Нет, давайте закончим тему. - У вас есть водка? - Кажется, вы уже спрашивали. - Не помню. Он встаёт и, удалившись в палатку, приносит бутылку водки. - Вот это дело,- одобрительно говорю я. Он наливает, и мы пьём. - Ух ты,- говорит он, выпив свою рюмку.- Неплохо пошло. - Да,- соглашаюсь я.- Хорошая водка. - И возвращаясь к нашей теме,- говорит он.- Вы говорите, что ваш идеал Европы рухнул, что же вам делать. А вы возьмите и отдохните от своего идеала. Не пытайтесь ничего анализировать. Возьмите пример с Рериха. Он тоже был не хуже вас европеец, а уехал в Гималаи и там, на свежем воздухе, наслаждаясь прекрасными видами дикой природы... - Надо же,- говорю я.- А вы и Рериха знаете. - К вашему сведению, я кандидат наук. - Да?- говорю я.- А похожи на дачника. И что же, в таком возрасте и всего лишь кандидат наук? - Вы либо сильно пьяны, либо чем-то расстроены,- помолчав, говорит он. - И то и другое,- говорю я. - Могу я чем-нибудь помочь? - Можете,- говорю я.- Тем что, во-первых, нальёте мне ещё - сегодня мне хочется напиться, а я постоянно трезвею,- а во-вторых, тем что, вместо того чтобы неуклюже пытаться меня утешить, расскажете как устроена ваша коптильня. - И расскажу, и покажу,- обещает он. - И научите ловить рыбу? - Что?- удивлённо говорит он.- А вы не умеете? - Я говорю фигурально. - А,- говорит он.- Это из Библии, я понимаю... - Хотя, может быть, вы и правы, если не относиться ко всему этому так серьёзно... Как гласила надпись на кольце Давида: "Пройдёт и это". Одного я не могу понять, как же вы здесь спасаетесь от комаров? - От комаров? - Да. "Фумитокс" ведь некуда воткнуть - розеток нет. - Да, некуда, но к комарам привыкаешь. Переловишь их всех в палатке и... - Так уж и всех,- с недоверием говорю я. - Ничего, это не так страшно, как кажется. Я лично мажусь специальной мазью. - А в остальном всё выглядит очень даже мило. - Кстати, вы тоже можете присоединиться к нашему лагерю. - А вы возьмёте меня на матобеспечение? Дело в том, что у меня совсем нет денег... - Не проблема,- говорит он.- Если, конечно, вы умеете спать на земле без спального мешка, укрывшись одним только одеялом. - А чем ещё можно укрываться?- говорю я, подставляю рюмку. Он наливает. - Может быть, лучше выпьем под рыбу?- говорит он. - Но ведь вы уже налили. Что же, сливать обратно в бутылку? - А и правда,- говорит он, махнув рукой, и наливает себе тоже. - Тем более, что я не голоден. - А я, признаться, очень хочу есть. Мы выпиваем. - Вы посмотрите, какой день-то сегодня чудесный!- говорит он. - Да,- соглашаюсь я.- И дым пахнет можжевельником. Он кивает. - Да... Вы уже выпили? - Да,- говорю я.- Но вы пейте или вылейте. Не обращайте на меня внимания. - Ну как же... - Да вот так,- говорю я.- Пейте. Он пьёт. - Не надо было бы мне пить... - Так что, рыба уже готова? - Да,- говорит он.- Так вот... Вы никогда не изучали историю Китая? - Нет. - Почитайте как-нибудь, очень успокаивает нервы, рекомендую. Всё, о чём вы так переживаете, уже давным-давно было, и вообще, в этом мире уже давно не происходит ровным счётом ничего нового. Сейчас американцы рвутся создать свою собственную империю - ну как же, у всех были империи, а у них - нет. Но даже если они и создадут что-то подобное, то их империю ждёт та же судьба, что и все другие. Разложение, крах, распад, гибель. Всё это уже было, и не раз. Их беда в необразованности - они просто не знают мировой истории, поэтому и верят во всяких микки-маусов, не догадываясь, что то, что они так рьяно проповедуют, известно людям уже много столетий, равно как и то, чем всё это заканчивается... - Я знаю. - Да? Но если вы всё это знаете, тогда к чему вы так нервничаете? - К тому что жизнь скоротечна, и я не могу измерять её историческими сроками. - Ладно,- говорит он, ставя рюмку на землю.- Тогда давайте есть рыбу. - А что, уже готова? Он поднимается и идёт к коптильне. - Ну конечно.
20
– Принесите, пожалуйста, вон те тарелочки. Будем выкладывать. Я приношу тарелочки, и он начинает выкладывать на них рыбу, снимая её с решётки. - А ничего, что огонь уже давно погас?- спрашиваю я. - Так ведь она уже давно готова,- отвечает он.- Ещё немного бы, и остыла. Мы возвращаемся к расстеленной на траве скатерти. - Принести картошки? - Спасибо,- говорю я, усаживаясь.- Я не ем сырую картошку. - Вчера напёк,- говорит он.- Принести? Я киваю. Он приносит картошку. - Хлебосольный у вас лагерь,- говорю я.- Ну, нальём? - Ах, да,- спохватившись, говорит он и наливает нам по рюмке. Мы пьём и приступаем к еде. - Так значит, это не вы наловили?- говорю я. - Рыбу? Нет. Какой из меня рыбак... Так, выезжаю иногда на лодке, но... - А у вас лодка есть? - Да, есть. - Так давайте покатаемся! - Нет,- строго говорит он.- Я выпил. - А вы никогда не садитесь за руль, если выпьете? - Никогда. - Надо же,- говорю я.- А я так вовсе без прав езжу. - А что гаишники? Не боитесь? Или как они теперь называются, гибдэдэшники? - Да мне плевать. У меня пистолет в бардачке. - Ах, так,- говорит он.- Ну тогда конечно. Как рыба-то? - Что? - Нравится? - Очень. Только костей много. - В речной рыбе всегда много костей,- говорит он.- Но зато это настоящая рыба, можно сказать, исконно русская. - Исконно русская рыба - это осетрина. - Ну,- говорит он и смеётся.- Зачем же так категорично... - И в самом деле,- говорю я.- А что это такое? - Что? - Что это за рыба? - Да обычная плотва. Но вкусно? - Да,- говорю я.- Вкусно. И вообще, хорошо здесь. Хотя мне больше нравится Предуралье. - Да? Но здесь тоже природа... Природа - это всегда природа. - Вот я и говорю. Хорошо, легко, как будто и нет никакой войны... - Но на нас вроде бы бомбы не падают,- посмотрев на безоблачно-синее небо, говорит он. - Да,- говорю я, наливая.- И не будут падать. Потому что у нас лучшие в мире системы ПВО. - Так что, выпьем за ПВО? Я киваю, и мы поднимаем рюмки и пьём. - Скажите, а вам не горько за то, что вы родились, чтобы стать свидетелем национального позора? - Я родился вовсе не для этого,- возражает он. - Да, но ведь вас, как и меня, не спросили, хотим ли мы наблюдать унижение своей страны. - Никто не заставляет вас признавать самый факт его. Будьте проще! - И уподобиться американцам? - А хоть бы и так. - Ну уж нет! Не дождётесь. - А я и не жду,- говорит он.- Я рыбу ем. И вам советую. - Я тоже ем рыбу, но не перестаю при этом думать. - И как вам, нравится? - Рыба? Очень. Я и не знал, что такое бывает. - Вот видите,- наставительно говорит он.- Вы многого ещё не знаете в этом мире, а уже вынесли ему вердикт. - Профессор, да вы ещё больший зануда, чем я! - Во-первых, я не профессор, а всего лишь доцент,- говорит он. - А во-вторых? - А во-вторых, самый больший зануда - это тот, кто не признаёт, что он зануда. - А вы признаёте? - Да. - Ну так выпьем за это! - Вы же не налили,- замечает он. Я смотрю на свою рюмку. - И правда,- говорю я.- Кажется, мне всё-таки удалось напиться. - Тогда, может быть, не стоит больше пить?- осторожно спрашивает он. - Нет уж,- говорю я и беру бутылку.- Нужно закрепить успех. - Ну ладно,- со вздохом говорит он.- Тогда уж наливайте и мне. - Спокойствие,- говорю я и, налив, ставлю бутылку.- За что мы собирались выпить? - Насколько я помню, за занудство. - Ну уж, нет,- решительно говорю я.- Что за глупость! - Так ведь это вы предложили. - Да оставьте вы свою рыбу! Вы что сюда, жрать пришли? - Я говорил, что очень голоден. - Да? Ну ладно, я подожду. - Нет. Я выпью с вами,- говорит он и берёт рюмку. - Тогда давайте просто, без всяких тостов - по русски: "Поехали". Он кивает, и мы пьём. - Вот вы говорите, что испытываете стыд за свою страну. А вправе ли вы испытывать этот самый стыд, и не является ли это само по себе делом постыдным? - Нет,- говорю я.- Мне нечего стыдиться. - Так ли уж нечего? - Стыдиться следует только двух вещей - отсутствия совести и отсутствия ума. Но те, у кого нет ума, не думают о том, что у них его нет, потому что им нечем думать, а те, у кого нет совести, вообще не способны испытывать стыд. Вот и выходит, что стыд - это типичный фантом. - Так в чём же дело? - Какое именно? - А я вам скажу. Ваша проблема в том, что вы мыслите слишком глобально. А между тем всё очень просто. Каждое, пусть незначительное, но доброе дело, делает вас чище, а чем вы чище, тем безмятежнее ваше сознание. Но вам нужно всё сразу, вы не хотите продвигаться медленно, шаг за шагом... - Может быть. Но вы сами не понимаете, что говорите. - То есть, как это? - Вы путаете причину и следствие. Помните, детское: "Почему ветер дует? Потому что деревья качаются". То же самое делают американцы, на то они и дети. А ведь совершение добрых дел - это не цель, а следствие. В основе всего лежит покаяние, осознание своей греховности. Потому что все мы грешны. И вот когда мы осознаём это и каемся, мы становимся чище, и чем чище мы становимся, тем больше добра и тем меньше зла мы совершаем. Но это не более чем следствие, можно сказать, побочный эффект. Как можете вы рассудить, какие поступки будут добрыми, а какие злыми? Что есть благо, а что есть зло? Ведь и эти натовские недоумки полагают, наверное, что совершают благое дело, убивая детей в Белграде. А святости в них не больше чем в лепёшке навоза. - Да я вовсе не защищаю их. - А я на них и не нападаю. Я вообще никогда не противопоставляю себя никому и ничему. Я лишь дополняю и обобщаю. - Но вы недолюбливаете Америку... - Я не против Америки, я против глупости, когда она становится агрессивна. - Так значит, вы всё-таки противопоставляете себя глупости? - Ну надо же,- говорю я.- Подловили. Браво, браво. - А если Америка представляется вам воплощением глупости, пусть даже не сама страна, а только её политика, то это и есть антиамериканизм. - Что ж,- говорю я.- Может быть. Но меня больше интересует другое. - Да? И что же? - Есть ли у вас вода для умывания? - Есть,- кивает он.- Полная река. - Так что же, мне опять умываться в реке? - Нельзя дважды умыться в одной реке. Об этом сказал ещё великий Лао-цзы. - Верно,- говорю я, поднимаясь.- И об этом уже сказано.
21
Я возвращаюсь и вижу, что за время моего отсутствия на поляне рядом с палаткой появился ещё некто - длинноволосый парень в линялых джинсах и белой майке с портретом Джима Моррисона. - Да что же это такое!- возмущаюсь я.- Стоит мне отлучиться, как тут же появляется кто-то ещё. А говорят, что мы плохо плодимся. - Вот, рекомендую,- говорит мне доцент.- Юра. - Ты слышал?- возбуждённо сообщает мне парень.- Война кончилась! - Очень приятно,- я протягиваю ему руку.- Олег. Так говоришь, война кончилась? - Да! - Этого не может быть. Война только начинается. - Я по радио слышал, они прекратили бомбить! - Ну и что?- говорю я.- Поцеловать их за это в задницу? Сделать вид, будто ничего не произошло? Жизнь, продолжается, да? И вообще, кто ты такой и зачем пришёл? Парень недоумённо переводит взгляд на доцента. - Не обращай внимания,- говорит тот.- Мы тут уже успели выпить... - Так что присоединяйся,- приглашаю я.- Хотя тут уже и пить нечего. У вас есть ещё? Доцент отрицательно качает головой. - Ну вот!- разочарованно говорю я.- Что же всё в этом мире заканчивается прежде, чем успеет приобрести хоть какую-то ценность! Парень присаживается к нам. - А что это вы едите? - Рыба,- говорит доцент.- Ты поздно пришёл - мы уже всё съели. - И выпили,- добавляю я.- Слушай, Юра, уведи меня отсюда. А ещё лучше, знаешь что? Давай убьём доцента! Юра недоверчиво смотрит на меня. Потом усмехается. - Это он так шутит,- объясняет доцент - Да нет, какие уж тут шутки. На фига он нам нужен? Покатаемся на лодке... - Нет уж,- говорит Юра.- Я-то ещё не выпил. - Замётано,- говорю я.- Сейчас идём, выпиваем, возвращаемся сюда и кончаем его. Зачем ему жить, если он ничего в этой жизни не понимает? Юра молчит. - Ничего не скажешь, хорошие у вас шутки,- недовольно ворчит доцент. - Вот видишь,- говорю я.- Он думает, что я шучу. А я вовсе не шучу. Он ведь думает как - хорошо устроился, сидит на травке, ест рыбу, солнышко светит, бомбы не падают, от речки прохладой веет, и рыба, пожалуйста, и жена бывшая в двадцати шагах, всегда можно навестить - рыбки копчёной принести или ещё чего,- а тут ещё подрастающее поколение шастает, на огонёк заходит - есть с кем пообщаться, уму-разуму поучить. А мы возьмём да и зажарим его на этой самой коптильне. - Точно!- поддерживает Юра.- Только на коптильне не жарят, а коптят. - Ну и прекрасно,- развеселившись, говорю я.- Значит, закоптим. - Договорились,- кивает он.- Только сначала мне нужно догнать тебя. - Какие проблемы!- говорю я.- В этом лагере можно разжиться? - Можно,- говорит он, на секунду задумавшись.- Хотя, честно говоря, у меня были другие планы. Доцент встревожено наблюдает за нашей беседой. - Да?- говорю я.- И какие же? - Я хочу съездить в город. Там всё и купим. - Можно и так,- соглашаюсь я.- Ну что, пошли? - Пошли,- говорит он. Мы встаём и уходим. - Эй,- кричит нам доцент.- Если поедете, захватите для меня пакет кефира. - Ладно,- говорит Юра. - Обойдётся,- говорю я.- Ему и так неплохо. Так что ты говоришь, сегодня не бомбили? - Не бомбили,- говорит он.- А почему ты считаешь, что война только начинается? - А ты думаешь, сербы так просто сдадутся? - А что им ещё остаётся? - Воевать. Раз уж война началась, то нужно побеждать, чего бы это ни стоило. - А ты сам-то готов? - К чему? - К тому чтобы умереть. - Да. - К тому чтобы умереть за них? Да они же через десять лет о тебе и не вспомнят! - Это не имеет значения. Когда человек готов умереть, он умрёт и за собаку, а когда он не готов к этому, вот тогда-то и начинается поиск высоких идеалов. - Осторожно, здесь где-то дерьмо. Не наступи. - Спасибо. Я чуть было не наступил. А тебе сколько лет, Юра? - Двадцать один. - Двадцать один? А мне тридцать, представляешь? - Не похоже,- обернувшись, говорит он. - Да мне и самому кажется, что это просто нелепо - мне, и вдруг тридцать! - Это что, правда? - А что, это похоже на шутку? - Если честно, то да. - В таком случае, спасибо за честность. - Да не за что,- говорит он.- А вы что, с доцентом поссорились? - Да ну что ты,- говорю я.- Мы с ним выпивали, причём очень мило. - Я это заметил. - Так как же мы могли поссориться? - А что, одно исключает другое? - Слушай,- говорю я, остановившись.- Или я, наконец, пьян, или ты и впрямь воспринимаешь всё ещё серьёзнее, чем я. - А может быть, и то и другое? - Может быть,- говорю я.- Или это мой вид настраивает тебя на столь серьёзный лад? - Да нет... - Ладно. Веди меня к своему логову. - Пошли,- говорит он, и мы идём дальше. Мы выходим к его палатке. - Слушай,- говорю я.- Вы что все в одном магазине отовариваетесь? - А что? - У тебя палатка точь-в-точь как у доцента. - Нет,- возражает Юра.- У него красная, а у меня - зелёная. - Да, это, конечно, большое различие, - соглашаюсь я. Он пожимает плечами. - А что, у тебя, правда, нет водки? - Правда,- говорит он.- А что, прямо сейчас нужно? - Да нет,- говорю я.- Можно и потерпеть. Просто, видишь ли, у меня, кажется, реминисценция мировой скорби... - А,- говорит он.- Ну тогда конечно. - Да что ты понимаешь!- возмущаюсь я.- Ты знаешь, что такое мировая скорбь? Может быть, ты даже знаешь, что такое реминисценция? - Остынь,- говорит он.- Они уже перестали бомбить. - Это ещё ничего не значит,- возражаю я. - Ну и ладно,- говорит он. - Ты первый заговорил о войне, а я всего лишь высказал своё к ней отношение. - Да какая разница! Надоели все эти проблемы. - Можно подумать, ты что-нибудь во всём этом понимаешь. - Вот теперь я вижу, что тебе не меньше тридцати. - Слабовато,- говорю я.- Если уж ты хотел убить мня словом, мог бы придумать фразочку и покруче. - А я могу,- говорит он. - А я в этом не сомневаюсь. - Ну так что, подерёмся, что ли? - Не знаю,- говорю я.- Может быть, ещё и подерёмся, всё впереди. Я, кажется, решил остаться на ночлег здесь. Пустишь меня в свою берлогу? - Конечно,- говорит он.- Без вопросов. А ты разве не собираешься в город? - Нет,- говорю я.- А с чего ты взял? - Мне показалось, ты сам сказал. - Тебе показалось. - А мне нужно,- говорит он.- Хочешь, поехали вместе? - А на чём ты? - На мотороллере. - У моего деда тоже был мотороллер,- говорю я.- Когда я был маленьким, мне десять лет было, мы ездили с ним на рыбалку, на речку, которая называлась Тихий Ашкодар... - Ух ты. Где это такая? - В Башкирии. И ловили рыбу. А потом возвращались домой. Я сидел, прижавшись к его спине. Помню ветер, и горячий металл греет ноги, и этот запах, который бывает только в Башкирии, в степи, летом и только вечером... Однажды он особенно разогнался и сказал: "Вот это - сто километров в час". А я подумал, надо же, а кажется, едем совсем медленно. В какой-то момент просто перестаёшь чувствовать скорость. - Да,- говорит он.- Особенно, если дорога хорошая. - Да. А потом мы пили чай, крепкий, как пьют в Башкирии, сладкий и с мёдом, а за окнами была ночь, и в комнатах горели люстры... Когда ты собираешься ехать? - Да прямо сейчас. - А что, правда, что это он придумал приезжать сюда? - Кто, Дмитрий? Да, наверное, правда... - Слушай, я, кажется, вдруг понял... Ты трахался с его женой? - С кем? - Ты слышал. - Ты имеешь в виду Лену? Но они уже года два как развелись... - Ты трахался с ней? - Да с ней почти уже весь лагерь перетрахался. - А ты? - Ну, и я тоже... - Да,- говорю я.- Слишком долго я к ней шёл. - Ну что, поехали? - Поехали,- говорю я.- Прямо сейчас? - Ну да. - Ладно, поехали. Он идёт и выводит из кустов мотороллер, выкрашенный в салатовый цвет. - У моего деда был точно такой же,- говорю я. Он ставит мотороллер на ножку. - Сейчас принесу шлем. По дороге нужно будет заправиться. - Очень кстати. У меня остался кое-какой должок. Он уходит и возвращается с шлемом. Протягивает его мне. - Не нужно,- отказываюсь я. - Надень,- говорит он. Я надеваю шлем и сажусь за его спиной. Он заводит мотор.
22
Зачем всё это? Зачем мы живём этой жизнью, делая вид, что так всё и должно быть - разве что чуть-чуть больше денег было бы неплохо, и чуть больше успеха у женщин. Чуть больше или чуть меньше, но в рамках принятых норм. Или второе название нашей жизни - скука, а второе название нашего разума - дурь? Все боятся. И я боялся, каждый раз заново начинал бояться, пока ужас жизни не перечёркивал мой страх. Или эта красота залитого солнцем дня, или пугающе красивый закат бесконечного неба в безбрежной степи... Или эта женщина, Нина... Жизнь наша ещё не успела начаться, а мы уже боимся её потерять. "Сберегающий душу свою потеряет её..." Чего же они все так боятся? Узнать правду? И называют правдой незнание. И навязывают своё незнание другим... людям, народам... Каждый чего-то не знает, и если каждый станет навязывать остальным своё незнание, мы вообще перестанем знать что-либо. Неужели и это всё уже было? Как он сказал, в Китае всё это уже было тысячу лет назад? И это должно обнадёживать? Натовские пилоты улыбаются, садясь в кабины своих самолётов, чтобы лететь убивать детей в Сербии. Гитлеровские солдаты позировали перед фотообъективом рядом с трупами повешенных и расстрелянных ими людей. И тоже улыбались. Американские лётчики подпевали весёлой песенке, звучащей по радио, сбрасывая атомную бомбу на Хиросиму. И тоже улыбались. Солнце светит, и всё хорошо. Сколько ещё мерзости может простить нам Бог, которому мы друг друга учим? Когда-нибудь она переполнит мир. Гул мотора. Как гул самолёта, и мы летим мстить за растоптанное право человека жить и называть этот мир своим домом. Жить, не спросив на то соизволения заокеанского стада зомбированых обывателей, почему-то именующего себя народом. "И поставили люди идола, и стали поклоняться ему..." И всё повторяется снова... Всё покупается, а то, что нельзя купить, подлежит уничтожению. И мы должны смотреть на это и улыбаться? Как это делали гитлеровцы? Как это делают натовские пилоты? Забыть обо всём?
– как немцы забыли, что они натворили в Освенциме и Майданеке, и снова летят бомбить Приштину и Белград. Чтобы стереть само упоминание о тех, кто не согласен? Кто хочет остаться и быть самим собой. Жить. Мне ненавистен запах сжигаемых человеческих тел - не дай мне Бог когда-нибудь его узнать. Но почему те, кому он ласкает ноздри, умеют купить или одурачить всех остальных? Оскаленный зверь фашизма, теперь он соблазняет нас голливудской улыбкой. Сколько личин он сменил, сколько людей превратил в стадо! Но не всех. Меня они могут только убить, но купить - никогда! Значит, они убьют меня. И будут улыбаться как натовские пилоты, как гитлеровские солдаты на фоне виселиц, как президент Америки... Гул мотора. Бесконечный коридор деревьев, и за ними, до горизонта, поля. - Куда мы едем? - В город. - Но город в другой стороне. - Мы заедем в одно место. Мне нужно сделать одно дело. Исчерпывающий ответ. Что ж, надо так надо. Как мне сохранить разум в этом чудовищном мире? Нина, Нина...
– шепчу я это имя как молитву. Я хочу любить этот мир, но для этого мне нужно убить свою совесть. Когда я умру, им всем станет проще жить. А им и так просто. Привилегия дурака - ничего не знать. Ни о чём не догадываться. Всё забыть или жить прошлым... И впереди ещё большие войны... Я не хочу, не хочу думать об этом. Я хочу напиться, но что же я всё время трезвею! Нужно ещё выпить. Они не хотят быть людьми, и наверное, это их право. Мы живём в одном мире и дышим одним воздухом, и я должен уважать право других людей перестать быть людьми, стать животными, стадом. Что ж, были и большие злодеи и злодеяния, если это может утешить... Если кого-то это может утешить, я не буду мешать ему не быть человеком. Меня обдувает тёплый летний ветер, и солнце, что высоко над полями, светит мне в лицо, и мы едем куда-то,- не знаю, куда,- зачем-то,- не знаю зачем. Ведь можно просто не знать...