Костяной лабиринт

Однако стальная дверь в конце лестницы выглядела новой. Определенно, ее установили совсем недавно. Она запиралась на электронный замок, и ее успешно отпер магнитный ключ, отобранный у Гао.

Пленение Гао Суня позволило узнать дополнительную информацию. Через свои источники Кэт установила имя его брата: Чан Сунь, подполковник НОА, сотрудник Академии военных знаний. В этой же самой академии работала и непосредственный начальник Суня, генерал-майор Чжайинь Ляо. Кэтрин переслала фотографию этой женщины, застывшей навытяжку в наглаженном зеленом мундире. Скорее всего, именно она была источником раздражения и злости, выказанных Гао во время телефонного разговора со своим братом Чаном.

«Так что, похоже, теперь нам известны все ключевые игроки, вот только как найти этих ублюдков?» – раздумывал Монк.

Его внимание привлек раздавшийся впереди плеск. Из непроницаемого мрака возвращался один из бойцов оперативной группы. Коккалис отправил вперед четверых человек – разведать ближайшие окрестности. Пятый агент остался дома у Гао стеречь их дополнительную страховку.

– Все чисто, – доложил оперативник. – Но вы должны взглянуть на то, что мы обнаружили.

Все пятеро бойцов, отобранных Пейнтером для этой операции, были американцами китайского происхождения. Это должно было помочь им слиться с местным населением. Вдобавок, чтобы еще более надежно скрыть их присутствие в чужом государстве, все пятеро, как и Монк с Кимберли, были в форме НОА.

«Раз уж мы здесь, нужно вести себя соответствующим образом».

– Показывай! – распорядился Коккалис.

Боец – коренастый сержант по имени Джон Чинг – повел его по затопленному тоннелю мимо помещений, заваленных ржавыми скелетами велосипедов и покрытой плесенью мебели. Узкий тоннель медленно поднимался вверх и, в конце концов, вывел всех выше уровня воды, на сухое место. Впереди показалось свечение, рассеявшее сплошной мрак.

Вскоре Монк увидел и остальных бойцов: двух братьев со стальным взглядом по имени Генри и Майкл Шоу и еще одного, невысокого оперативника, к которому все обращались просто как к Конгу. Коккалис не мог сказать, было ли это его настоящее имя или сокращение от насмешливого прозвища Кинг-Конг, вызванного его габаритами.

Кимберли тихо ахнула, увидев то, что находилось в конце узкого тоннеля. Там начинался огромный проход, достаточно просторный, чтобы по нему мог проехать танк. Стены и сводчатый потолок были выкрашены свежей серой краской, и над головой у агентов висели яркие люминесцентные лампы. Тоннель уходил в обе стороны, на север и на юг, скрываясь вдалеке за поворотами.

– Полагаю, мы на правильном пути, – заметил Монк. – И, к счастью для нас, Гао оставил нам транспорт.

У входа в узкий тоннель стоял армейский внедорожник «БЦ-2022», зеленый с алыми звездами НОА на передних дверях. По всей видимости, Гао Сунь оставил машину здесь, после чего поднялся на поверхность и направился пешком к себе домой.

Моу достала из кармана связку ключей, которые забрала у пленника.

– Ну, кто хочет прокатиться? – с улыбкой спросила она, и все оперативники тоже заулыбались.

Все быстро забрались в машину, и Кимберли села за руль. Если они столкнутся с какими-либо неприятностями, ее привлекательная внешность и живой язык станут лучшим оружием.

Забравшись на заднее сиденье, Монк втиснулся между братьями Шоу, чтобы получше скрыть свое присутствие. В качестве дополнительной меры предосторожности он надвинул на глаза фуражку и натянул на лицо маску. И все же Коккалис понимал, что этот маскарад спасет их только в случае поверхностного осмотра.

«Что ж, пусть будет так».

Наклонившись к Кимберли, Монк указал на север, в направлении зоопарка:

– Едем туда. Посмотрим, куда нас приведет дорога.

Двигатель с ревом ожил, и отголоски его шума эхом отразились от стен.

Коккалис откинулся назад.

«И будем надеяться, что мы не опоздали».

11 часов 14 минут

Баако кажется, что у него в голове бушует пламя.
Он судорожно бьется в панике и боли, но его руки и ноги неподвижны. Не может он пошевелить и головой. Ему остается только вращать по сторонам глазами, пытаясь что-либо увидеть. Он следит за тем, как высокий мужчина склоняется над ним, держа в руке иголку.
Обезьяна знает, что такое иголка. Мама иногда колет его, после чего обязательно угощает лакомством – бананом, намазанным медом.
Но сейчас ему гораздо больнее… сейчас очень больно.
Баако смотрит на маму. Та держит его за руку. Она говорит ласковые слова, однако щеки у нее влажные. Горилла чувствует запах ее страха. Этот запах проникает сквозь другие, более резкие запахи, еще больше усиливая обуявший его ужас.
«Мама, сделай так, чтобы боль прекратилась! Я буду хорошим мальчиком!»
Но боль не прекращается. Игла снова и снова втыкается в голову, каждый раз оставляя за собой море огня.
Наконец человек с иглой уходит.
А мама подходит ближе.
– Всё в порядке, – заверяет она Баако.
Ему хочется поверить ей. Он снова и снова пытается сглотнуть, однако гулкий стук в висках не уходит. Наконец огонь начинает медленно угасать, оставляя после себя холод, от которого тело кажется мертвым и бесчувственным.
Это Баако тоже нисколько не нравится.
– Ты мой мальчик, – говорит мама. – Ты мой храбрый мальчик!
Она говорит эти красивые слова, однако ее глаза плачут. Она проводит рукой гориллы по лбу, но теперь холод проник и в это место. Баако едва ощущает прикосновение ее пальцев.
– А теперь засыпай, мой маленький мальчик, – шепчет мама, как она делала много раз дома. – Когда ты проснешься, я буду рядом.
Она смотрит на высокого человека, который держит в руках молочно-белый пакет, подсоединенный пластиковой трубкой к руке обезьяны. Баако кажется, будто он потерял вес и парит в воздухе. Он вспоминает голубой воздушный шарик, с которым ему когда-то дала поиграть мама. На улице шнурок выскользнул у него из пальцев, и шарик улетел высоко в небо.
И вот сейчас сам Баако подобен этому шарику.
Лицо мамы расплывается и исчезает.
Горилла гукает, пытаясь сказать ей, чтобы она осталась.
«Мама, не уходи!»
Но тут наступает полная темнота.

11 часов 28 минут

Когда тело Баако, лежащее на операционном столе, обмякло, Мария наконец отпустила его руку. Отойдя от стола, она обхватила себя обеими руками, дрожа от озноба. С ужасом и мучительной болью женщина наблюдала за тем, как Баако терпел местную анестезию черепа. Но, по крайней мере, теперь он заснул, усыпленный краткосрочным действием капельницы с пропофолом. Его грудь ровно вздымалась и опускалась, а на лице застыла умиротворенность.