Костяной

В эту она бы никогда не пошла по своей воле.

Нервничая, Долли снова поспешила вперед. Никто не ответил на ее крик. К добру или к худу, но Лес молчал. Хотя, впрочем, какое тут добро. Долли невесело усмехнулась. У нее уже устали ноги.

Она шла, понурив голову, уже не глядя вперед, и думала, что ей смертельно надоела эта ночь.

Редкие листья падали под ноги, луна выглядывала в просветы облаков и снова скрывалась, как недобрый глаз в замочной скважине.

Долли шагала, слушая скрип собственных сапог.

Спустя минуту она осознала, что вообще не представляет, где находится.

Вроде как потерялась, подумала Долли. Заблудилась.

Это чувство было тяжелым, муторным, как и весь здешний лес. Как и весь Лес вообще, конечно. Но тут ей совсем не нравилось. Низкое серое небо висело над голыми кронами, вершины деревьев втыкались в брюхи облаков, терялись там, как нож в рыбьих внутренностях. Затхлый запах не разгонял даже слабый ветер – он приносил такой же затхлый запах, будто каким-то странным образом дул из тесного, закрытого опустошенного помещения.

Ее окружал кустарник, не колючий, но цепкий, заросший каким-то сором, заплетенный тысячей паутин, в которых даже пауки давно умерли. Что-то заброшенное было в этом месте. Не безлюдное, а именно заброшенное – словно здесь давным-давно было нечто человеческое, да кончилось.

Прикрыв глаза рукой, Долли боком сунулась сквозь кусты. Не моргать она уже и не старалась – все равно заблудилась.

Лопата, которую она все-таки не бросила, хотя с десяток раз собиралась, больно ударила по голени, вывернулась из руки, и Долли, споткнувшись, сдержанно выругалась.

Не стоило этого делать.

Выпрямившись, она увидела кости. Множество костей, скелеты, навалившиеся друг на друга, древние, бесцветные, в ржавых оковах лат, не спасших жизнь своим владельцам. Ребра, черепа, кости рук. Позвонки. Хрупкие фаланги утопали в черных листьях; клинки так и не покинули истлевших ножен. Здесь не было боя, поняла Долли. Была просто гибель.

Те, сошедшиеся в Бойне, много кого вели за собой. Поля битвы не покинул никто. Ни один человек. Ни одна нелюдь. Все осталось здесь, заросло Лесом.

В таком месте надо было молчать, чтобы только не потревожить. Кто знает, что здесь произошло, какое заклятие убило их и легко ли они поднимутся, если Долли что-то сделает не так?

Она тихо наклонилась, чтобы поднять лопату, и допустила ошибку: приглядывая за костями, не уследила за рукой.

Пальцы вместо черенка нашли ржавый край, рана на среднем снова открылась. Долли промолчала, поморщившись, а когда взялась за черенок, увидела кровь.

Она с шумом втянула воздух сквозь сжавшиеся зубы и с досадой выдохнула. Одна капля – и все, кости уже не улежат спокойно. Лес любит кровь, она дает ему если не жизнь, то движение. Если бы он мог, он выпил бы ее всю.

Кости молчали, мел и уголь под суровым небом. Луна светила сквозь облака, грязный свет разливался где-то вверху, почти не проникая под голые кроны, но видно было достаточно хорошо. Долли попятилась, хрустнуло что-то под ногой – не ветка точно. Спиной вперед она вышла с древнего кладбища, счистила с лица и волос паутину. Было тихо. Ни звука, ни цвета. Даже кровь на рукояти лопаты казалась черной – несколько пятен да прямой, как штрих, короткий потек.

Пальцы болели, болела голень, болело нервное сплетение – Долли споткнулась и налетела на рукоять вскоре после того, как взяла лопату. Пусть и не оружие, та все равно норовила покалечить. Впрочем, это была лесная лопата, давняя, Долли прихватила ее у одной из брошенных сторожек. Для таких случаев ее там и держали.

Долли закинула лопату на плечо и пошла вдоль кустарника, надеясь найти путь не по костям.

И почти сразу вышла к Просеке, которую искала уже полтора часа.

Оставалось только удивляться, как можно было так долго этого не видеть. Впрочем, местность в Лесу – явление непостоянное. К Просеке можно было выйти, только если заблудишься. А так никакой просеки вроде и не было.

Здесь чем-то косо срезало деревья в одну сторону, а в другую – повалило, как будто великана швырнули вперед спиной. Поваленные продолжали расти, даже не пытаясь выровняться, словно для них был какой-то свой верх и низ. Срезанные так ни на дюйм и не выросли. Точной протяженности ее никто не знал. До конца доходили вроде бы двое. Джетту не доходил, вернулся и сказал, что Просека не кончалась, а деревья стали повторяться. Из того похода он ничего не принес.

По крайней мере, она была длинной. Края и близко видно не было, тропа терялась во мгле. Срезанные стволы, иструхшие, лежали очень далеко от своих пней; чем-то их разбросало.

Долли огляделась и увидела, что на ближнем дереве, по правую руку, в петле висит череп. Остатки позвоночника свешивались вниз. Смутное белое костяное лицо было повернуто к Долли. Он чуть покачивался на пеньковой веревке, перекинутой через сук в двух десятках футов от земли. Как не падает, было непонятно, да Долли и не хотела приглядываться. Про дерево одного повешенного ей рассказывал Джетту. Говорили и другие. Теперь она точно знала, что пришла куда надо.

Она постояла, прислушиваясь.

Тишина. Дурная тишина глухой ночи. Так, наверное, чувствуют себя глухие, подумала Долли. Она стояла почти минуту, прежде чем расслышала слабый шорох веревки по ветви.

Дунул ветер. Где-то протяжно и противно, словно умалишенный застонал в бреду, скрипнуло дерево. Наваждение глухоты на время спало.

Долли перебросила лопату на другое плечо и пошла навстречу едва заметному движению воздуха. Она оглянулась один лишь раз. Череп белесым пятном отсвечивал в ветвях. Лицо его было по-прежнему обращено к ней.

Холодные ладони намокли, и Долли поняла, что нервничает. Она перешла черту, и ей оставалось только встретить обстоятельства лицом к лицу.

Обстоятельства, с горечью повторила она про себя. Если бы это были просто абстрактные, безликие «обстоятельства».

Она вдохнула поглубже и заставила себя не думать о том, чего не могла изменить. На темных стволах, на рельефе коры, лежали зыбкие острые дорожки лунного света, который то набирал силу, то угасал в вышине. Долли шла медленно, вглядываясь в полосатую тьму впереди. Дальше начиналась уже просто туманная мгла. Впрочем, расстояние до этого тумана все время оставалось неизменным, сколько бы она ни шагала, прислушиваясь к Лесу так чутко, как могла. Но Лес хранил молчание.

Внезапно мороз ледяной лапой схватил за шею, подержал мгновение и отпустил. Кинуло в жар.

Где-то далеко, на пределе слышимости, впереди и справа, она услышала звук. Слабый, как дымок погасшей спички на зимнем ветру, тонкий крик.

Долли замерла, словно охотничья собака в стойке, и прислушалась.

Наверное, показалось. В скрипе ремня по плечу, в шорохе шагов.

Что лучше, подумала она, чтобы показалось или чтобы правда?

Ответа не было: Лес молчал, тишина сдавила голову сухими мягкими руками. Такая тишина, от которой волосы шевелятся на затылке.