Костяной

Она и на вид напоминала собаку: яркие глаза с темным ободом, вытянутая челюсть. Или чужеродная часть тела так подействовала, или Ледо и раньше походила на псину?..

– Ты позвала Красную Птицу? Больше здесь просто некому, так ведь? И ты знаешь, что за это бывает.

– Зна-а-агр-р-р… Знаю. Но это не я.

– Акло Хайнант Ледо Ютра!

В ответ ведьма зло залаяла, сжав крупные кулаки.

– Акло Хайнант Ледо Ютра, дочь Эрландо! Ты позвала Красную Птицу? Отвечай, заклинаю!

Бастиан охрип от собственного рева. Даже взмок.

– Д-д-д-д-да! – с ненавистью проскрежетала ведьма.

Дождь немного стих. Бастиан не знал, зависит ли местная погода от стреги, но полагал, что нет. Хотя погода была самая что ни на есть собачья.

– Зачем? – просто спросил он.

– А…

Капитан устал кричать и поднял пистолет.

– Зачем?

– Затем чтобы взять в плен. Ее оружие и доспех уже у меня-аф-а-а-аф-ф-ау-ау-ау!

– Не понял, – удивился Бастиан. – Когда это яйцо успело упасть?

– Р-р-раньше! – зло выплюнула стрега.

Это было странно.

– И где оно?

– О, я не хр-р-р… хр-р-рав! Не храню его здесь. Только копии. Я полностью повторила оружие.

Ледо умолкла, поняв, что сболтнула лишнего без приказа. Такое бывало после заклятия полным именем.

Насколько Бастиан знал, оружием пришельцев со Второй Луны всегда были свирели. Одни заставляли гаснуть любой огонь, включая искры и горение пороха, другие – гореть даже негорючие материалы. Были и еще какие-то. Могло ли у Ледо хватить умения скопировать такую странную вещь?

– Бастиан Ортега Интьяда Саул да Кила, сын Иозе!

Капитан дрогнул, когда ведьма внезапно выкрикнула первые звуки его настоящего имени, и она выбила пистолет из его руки. Он не был колдуном, и, где бы она ни взяла сведения, такое заклинание не могло связать его надолго, но на две секунды Бастиан замешкался. Он владел некоторыми основами магии по работе, и это имело обратный эффект.

Она схватила оружие и направила на него.

Он ударил ее по руке ножнами, с силой, ведьма коротко вякнула, а пистолет полетел в грязь. Ледо повернулась и бросилась к дому. Он настиг ее в сенях, перетянув ножнами по спине; она развернулась, опрокинув масляный светильник, и, схватив тяжелый дощатый табурет, вытолкнула капитана из тесного пространства обратно на двор.

Бастиан ударил ногой прямо в ее импровизированный щит, и она спиной вперед полетела в угол двора, где, не мешкая, схватила с пня тяжелый молот. Она взмахнула им, как наступающий рыцарь, молот с низким грозным гулом и шорохом прошел вдоль груди Бастиана и маятником вернулся. Она орудовала им так, словно он ничего не весил. Капитан шарахнулся в сторону, и стрега снесла поленницу. От следующего удара ему пришлось прикрыться рукой, молот зацепил плечо. Стрегоньер полетел на землю, перекатился, перехватил рукоять молота и чуть отвел в сторону, второй рукой ударил, метя ведьме в лицо. Не попал, но она отпрянула, и Бастиан немного лихорадочно выдернул наконец из ножен клинок.

Очередной ее удар расколол пень, она пошатнулась вперед, и Бастиан наступил ногой на молот, ударив в висок крестовиной меча. Брызнула кровь, потекла по черным волосам и белому лицу, пронзительно голубые, как дыры в небо, глаза глянули на него, и он понял вдруг, что это глаза северной собаки, зверя, а не человека. Ему стало страшно, и он ударил по заносимому молоту. Попал по пальцам, вывернул оружие из руки ведьмы и от плеча нанес косой удар по шее. Фонтан крови выплеснулся на траву, и Ледо упала спиной на разъехавшуюся поленницу.

Бастиан опустил меч и еле смог поднять руку, чтобы вытереть лицо.

Когда он обернулся к дому, тот уже горел. Просмоленные бревна и полные шкафы снадобий занялись очень хорошо. Следовало убираться подальше, в сторону озера, – пожар намечался нешуточный. Дышать сгоревшим зельем капитан точно не хотел, мало ли чем это могло кончиться. Он спешно покинул двор, подхватив пистолет, и побежал к берегу, а потом, когда обернулся и увидел, как пылают под обрывом заросли, – просто по воде, вброд, вдоль отвесной стены, пропустив спуск, по которому пришел, потому что сосны вдоль него тоже уже занялись. Колдовской огонь не жалел и мокрого дерева, распространялся быстро и жестоко. При таком пожаре жди еще одну Птицу, подумал Бастиан, уже по пояс в воде пробираясь вдоль обрыва подальше от горевшего с воем и треском дома. Он думал, придется плыть, но увидел норы береговушек и, бросив в воду отяжелевший казенный плащ, полез вверх, пользуясь ими как ступенями. Ручницу не бросил.

Как там Мосол, хоть бы у Маревы хватило совести его отвязать, если она сбежит, думал он, продираясь через лес, чувствуя гудение пламени. И тут, словно в ответ, с треском разорвала небо молния, вонзившись куда-то в пылающий двор мертвой ведьмы, и пошел ливень, а из ливня, из сумерек меж стволов, выбежал конь, без цепи, без ремней, без щитков на белых глазах, дико шарахаясь и скаля чудовищно крупные зубы.

– Мосол! – хрипло закричал Бастиан, пытаясь поймать коня под уздцы. Марева отпустила его, но, видно, пожалела, сняв часть сбруи. Хотя ремни на морде он мог порвать и сам.

Капитан поймал, успокоил животное, взобрался в седло. Конь, радуясь встрече, понес его куда-то, но уставший хозяин не особо разбирал куда. Конь петлял, огибая ядовитый низкий дым пожарища.

Потихоньку наступила ранняя осенняя ночь, однако Бастиан не увидел ни темной Луны, ни светлой, только отблески пожара. Потом они угасли. Чувствуя дикую усталость, он спешился под высоким деревом, привязал Мосла к ветке и сел на ковер из листьев. Дерево вроде бы было буком, но разглядеть не получалось. Бастиан лег в листья, просто сполз. Легкие горели, ноги были ватными – может, от усталости, а может, он все-таки надышался этого дыма.

Ощущая тянущее вмешательство Второй Луны в голове, дурное, будто приступ болезни, он заснул. Ему снилось, что его подвесили за ноги к ветви бука, только бук был гол и ободран. Красная Птица, неуловимая глазом, тонкая и лохматая, сидела на ветви и молчала. Потом она запела, хотя лишь шепотом. В нем не было ничего страшного, но Бастиан вдруг взмок, и тело его сковал холод.

Капитан проснулся от шелеста дождя, ледяного и сильного. Он свободно проникал сквозь редеющую крону. Стрегоньер смахнул упавшие листья и встал. Мир был сер, конь стоял в этом отсутствии света и тьмы фантастической тенью, и Бастиан спросил себя: а какие сны видит Мосол?

Стрегоньер натянул шляпу, вышел из-под дерева и долго мыл руки под дождем.

Хотелось есть. Соленое мясо было невкусным, хлеб зачерствел, однако нашлась пара вчерашних яблок.

Рассвело, пришло неуютное, пасмурное утро, сквозь рваные тучи просвечивали лишь другие тучи, ветер сделался холодным и швырялся водой. Мокрые зеленые листья бука сыпались торопливо, словно знали какой-то срок. Пахло влажным деревом, влажной землей, горькой сырой листвой. Запахи напомнили капитану о Мареве.