Косыгин. Вызов премьера (сборник)

– Алексей Николаевич, у вас там Зотов, он наверняка лучше знает.

– В том-то и дело, что Зотова сейчас нет. А решать срочно надо. Твое мнение?

– Ганские какао-бобы считаются лучшими в мире. В них высокое содержание масла, и по вкусовым качествам они гораздо лучше бразильских, которые мы очень долго обрабатываем. Словом, ганские – просто прелесть.

– Сколько у нас всего этих бобов перерабатывается?

– По-моему, – отвечаю, – столько-то. Но есть одно «но».

– Что такое?

– Сейчас переработка затормозилась. В промышленности после отжима какао-масла накопилось большое количество жмыха. Жмых этот деть некуда, потому что какао-порошок «Золотой ярлык» стоит 91 копейку. Это дорого.

– Что предлагаешь?

– Снизить цену.

– На сколько?

– Как за рубежом.

– А там?

– Там в 4 раза дешевле.

– Сколько же ты предлагаешь?

– Хотя бы 51 копейку.

– А почему копейку?

– За пачку, за оформление.

– А почему не решаете?

– Да я два года хожу за Гарбузовым, а он меня не принимает. 15 тысяч тонн лежит в республике, как говорится, ни пропить, ни заложить. И если сейчас увеличим переработку, неликвиды еще вырастут.

– Хорошо. – И попрощался.

Буквально через день-два секретарь мне говорит:

– Вам Гарбузов звонит.

Снимаю трубку:

– У вас был разговор с Алексеем Николаевичем?

– Был.

– По «Золотому ярлыку»?

– Да.

– Когда ты сможешь ко мне приехать?

– Назначайте время.

– Давай завтра в два часа.

Когда я приехала в Минфин, меня внизу уже ждали. В приемной встретил Василий Федорович. Мы быстро с ним все дела уладили. Потом он мне говорит:

– Слушай, знаешь, о чем я тебя попрошу? Мне тут из Йемена прислали в подарок мешок кофе. К чему мне оно? Я тебе его отдам. Только ты дай мне накладную, что его у меня получила.

– Хорошо, возьму. У нас уже опыт есть.

– А какой?

– Да мы от Климента Ефремовича Ворошилова не раз принимали. Так что не беспокойтесь, ваше тоже пережарим и в кофейный шоколад положим.

Сегодня я у Гарбузова побывала, а через несколько дней уже вовсю торговали какао-порошком по 51 копейке. И как он пошел! У нас на фабрике 400 тонн лежало, все продали, а через месяц и все склады в стране разгрузились. Началась переработка ганских какао-бобов.

* * *

Когда косыгинская реформа пошла, за рубежом поднялся шум: Советы, мол, наконец-то, «обанкротились», и главным показателем у них теперь будет не план по валу, а прибыль. Действительно, по условиям реформы этот показатель стал одним из основных. В нем все были заинтересованы. Мы теперь имели возможность самостоятельно формировать фонд развития производства, фонд социального развития. Я получила у Алексея Николаевича разрешение брать из социального фонда кредит до 25 %, а потом рассчитываться. Мы сразу начали строить жилье. Вообще тогда началось большое оживление всей экономики.

Последний раз я встречалась с Алексеем Николаевичем по поводу введения государственного Знака качества. Надо сказать, я с самого начала считала это мероприятие надуманной ерундой. Чтобы, скажем, конфетам «Трюфели» дать этот знак, нужно было собрать несколько десятков подписей, извести гору бумаги. А зачем? Что мы от этого имели? Да ничего! Лежат конфеты «Красного Октября» со Знаком качества, лежат такие же конфеты фабрики Бабаева без него. Цена-то одна и та же. Наконец Косыгин собрал совещание. Рядом с ним сидел Тихон Яковлевич Киселев, бывший председатель Совмина Белоруссии, он года полтора работал заместителем Косыгина. Я выступила и говорю:

– Это чепуха, Алексей Николаевич!

– Вы только подумайте, – с возмущением сказал он, но глаза его были веселыми. – Она называет важное государственное мероприятие – введение Знака качества – чепухой!

– Нет, подождите. Это что же получается? Наша фабрика выпускает 300 наименований продукции и только 10–15 – со Знаком качества. А надо бы – все 300. За это мы будем отвечать. И освободите нас от всех комиссий. А то приходит сорок человек, сидят, не дают работать, чуть ли не под микроскопом проверяют: этикетка на Знаке того ли размера или нет, рисунок Знака соответствует или нет, уголочек, завертыш такой или нет. Да житья нет от этих комиссий! Разве так можно?!

Прошло какое-то время. Говорит мне секретарь:

– Вас Киселев спрашивает.

Снимаю трубку и слышу:

– Должен тебе доложить, – честное слово, так и сказал. – Ты убедила Алексея Николаевича. Отменяем мы Знак качества на всю пищевую продукцию.

– Ну и правильно! Только оставьте его для обуви, пальто, других промышленных товаров, особенно для сложной бытовой техники.

Вот так Алексей Николаевич к производственникам прислушивался. И это шло на пользу дела.

Работа Косыгина

Анатолий Болдырев Война, блокада, послевоенные будни

Болдырев Анатолий Сергеевич с 1931 года работал в Союз-цементе Главцемента Наркомтяжпрома СССР. В 1939 г. – заместитель главного инженера Главвостокцемента Наркомстройматериалов СССР. В 1940 г. переведен в Эконом-совет Совнаркома СССР. В 1941 г. добровольцем ушел на фронт, однако в октябре был отозван в Управление делами Совнаркома СССР, где занимался эвакуацией центральных учреждений, организаций и предприятий Москвы и области. В январе 1942 г. в составе группы уполномоченного ГКО А.Н. Косыгина был командирован в Ленинград. В 1942 г., после возвращения в Москву, назначен начальником группы инженерного вооружения Красной Армии в Управлении делами Совнаркома СССР. С 1943 г. – помощник заместителя Председателя Совета Министров СССР А.Н. Косыгина. В 1948 г. – заместитель министра финансов СССР. В 1963 г. утвержден председателем Госкомитета по делам строительства при Совмине РСФСР. В 1965 г. – первый заместитель министра промышленности стройматериалов СССР.

С 1938 г. я работал в Главцементе руководителем группы, занимающейся изучением специальных цементов. В ноябре 1939 г. меня вызвали к Е.М. Ярославскому – он хотел знать, занимаюсь ли я быстротвердеющими цементами и производят ли их у нас? Приглашение меня весьма удивило, ведь к промышленности строительных материалов Емельян Михайлович никакого отношения не имел. Он был профессиональным революционером, академиком, известным партийным историком и публицистом, членом редколлегий «Правды» и журнала «Большевик». Я не посмел спросить его о причинах интереса к столь специфическому предмету, как быстротвердеющие цементы. Поэтому отвечал кратко:

– Да, я знаком со всеми видами цемента. Что касается быстротвердеющего, то его производят под Челябинском, в доменной печи Пашийского завода, из бокситов с высоким содержанием глинозема.

По характеру дальнейших вопросов я понял, что речь идет о возможностях использования такого цемента для восстановления или строительства укреплений.

Выслушав меня, Ярославский помолчал, побарабанил пальцами по столу и сухо сказал:

– Хорошо. Вас вызовут.

Через день меня пригласили в Наркомат обороны. Генерал, который меня принял, был в курсе разговора с Ярославским, поэтому расспрашивал меня о деталях: качестве цемента, скорости его твердения. На следующий день, часа в три ночи, мне позвонили и попросили быть в десять утра у института металлургии.

Я приехал туда минут за 15 до назначенного времени. Вскоре подъехал академик И.П. Бардин и пригласил меня в машину. Впереди сидел знакомый генерал, который приветливо поздоровался. Я успокоился; ночной звонок меня встревожил – времена были страшные, из Главцемента многих тогда арестовали. Мы приехали в Кремль к В.М. Молотову. Председатель Совнаркома принял нас без промедления. Однако вопросы задавал генерал:

– На каком топливе работает домна? Из чего состоит шихта? Кто ее поставляет? Сколько вырабатывается быстротвердеющего цемента?

Я обстоятельно объяснял, а Молотов молча делал пометки карандашом на лежащем перед ним листе бумаги. Наконец он спросил:

– Если понадобится больше цемента, как будете решать вопрос?

Я сказал, что для этого необходимо перевести часть электропечей в Донбассе на шлак глиноземного состава, а также подключить Кувшинский и Салдинский заводы на Урале.

– Пашийский завод в чем-нибудь нуждается? – осведомился Молотов.

Я ответил, что в перспективе нужны вторая домна и расширение помольного отделения.

– Хорошо, если будут какие-нибудь затруднения в работе, примите меры.

На следующий день меня пригласили к Косыгину. Алексей Николаевич встретил меня дружелюбно. Улыбаясь, сказал, что знает о моей работе по глиноземистому цементу, и попросил подробнее рассказать о Пашийском заводе. Затем он устроил мне маленький экзамен, чтобы убедиться, насколько хорошо я знаю другие отрасли промышленности строительных материалов. Несколько раз он перепроверял мои ответы звонками наркому Л.А. Соснину. К счастью, я не оскандалился. Однако не мог ответить на вопрос о причинах волнистости отечественного стекла.

– Не знаю, – признался я. – Но через день в деталях выясню причину этого.

– Вы будете работать у нас в группе строительства, – сказал на прощание Косыгин. – Вопрос о вашем переходе в Совнарком решен. В группе вы единственный специалист по строительным материалам и будете мне помогать.Так я стал работать в аппарате Совнаркома – подготавливал для Алексея Николаевича различные документы. Помню, тогда, по его поручению, началась обстоятельная подготовка решения правительства о развитии кирпичной промышленности и местных строительных материалов. Предварительно Косыгин дважды проводил совещания с представителями союзных республик и специалистами отрасли. Меня поражал профессионализм вопросов Алексея Николаевича: дело касалось и печей для обжига, и влияния сырья на качество продукции, и расходов топлива, сопоставления производительности труда на оборудовании различных типов, наконец, подробного разбора потребностей в материалах различных районов страны.

* * *

Наступил 1941 год. Обстановка в мире была сложной. Финская кампания показала, что Красная Армия плохо подготовлена к ведению боевых действий, что в развитии оборонной и других отраслей промышленности допущены просчеты.

В июле 1941 г. я ушел добровольцем на фронт, не успев даже предупредить ни Алексея Николаевича, ни управляющего делами Совнаркома Я.Е. Чадаева. Однако уже в октябре по распоряжению Косыгина меня отозвали с фронта. Приехав в Москву, я отправился в Кремль. Сразу бросилось в глаза – кабинеты и приемные Совнаркома пусты. В аппарате Косыгина оставалось всего пять человек.